Это сколько же минуло лет с первой московской трагедии: взрыва жилых домов? А сколько их было потом! Практически ничего не знаем мы о том, что сейчас с пострадавшими, дошла ли до них обещанная помощь, как эти люди живут наедине со страданием... Обо всем этом власть молчок! Но без каждодневного напоминания о страшном несчастье мы все-таки не живем. Только напоминания по-русски: в уродливо-комичном виде. Примеры?! Пожалуйста! Побывав на месте взрыва в подземном переходе и раздумавшись о последствиях терроризма большой московский начальник в одночасье издает приказ: так, мол, и так, чтобы в каждом подъезде дома отныне обитали консьерж или, еще лучше, консьержка. И тогда мы этот самый терроризм уничтожим в зародыше. Что начальнику с большой буквы в его служебных апартаментах или даже в холлах грезилось, представить нетрудно. Сидит на диванчике в теплой комнате у лестницы бабуля, вяжет носок внуку, чаек из электрочайника попивает и в экран телевизора зорко следит за прибывающим народом. Если добрые соседи стремятся к домашнему уюту, толк пальчиком в кнопку – пожалуйте отдохнуть и подкрепиться. Но если злоумышленник какой, того ретивое сердце сразу учует – и не только не пустит на порог супостата, но и в отделение милиции по телефону, что под рукой, отзвонит. И – милое дело: заночует пришелец в кутузке... Но вышло иначе. Городские начальники помельче помчались по своим кабинетам, размножили тот приказ, и застучали топорами лихие плотники. О чудо! Спустились через недолгое время утром с этажей жильцы, а у них в подъезде стоит будка. Или – конура, или – скворечник, но не для скворцов, а для малых и больших нужд садовода на его шести сотках предназначенный... Впрочем, тут мелких начальников укорить вроде бы и не в чем: в наших два на три метра подъездах не больно разгуляешься. Я, журналист, это не понаслышке знаю, во многих домах бывать приходилось. Или не в те парадные заходила?! Но это – мимо, главное: пристанище для сурового служителя есть! Только ни в РЭУ, ни в ЖЭК, ни даже к технику-смотрителю не потянулись нескончаемые бабульки, которых большой начальник хотел одарить рабочим местом и прибавкой к пенсии. Подозреваю, что и не потянутся. Лучше та кандидатка в консьержки сделает ладошку горсточкой да встанет на некоторое время в метро или переходе. И тепло, и светло, и денежка какая-никакая позвякивает, а напасть только одна – бравый милиционер, который возьмет под локоток и скажет ласково: «А пошла бы ты, мамаша... на другую станцию. Что-то у меня от вас, бабок, сегодня в глазах темно...» Разве ж это причина, чтобы обижаться? А от той будки-конуры-скворечни есть ли какой прибыток? Не только диванчик, стул поставить некуда, да темно, да сыро... Да зарплату бюджетнику не вдруг выплатят. А прибить на «рабочем месте», упаси Боже, могут запросто: не злоумышленник, так свой же сосед, если под горячую руку попадешься... Сколько времени прошло, не заселяются будки-конуры-скворечни и все тут! Жильцы-то поначалу не очень расстраивались. Давний опыт подсказывал им: погорячилось начальство, с кем не бывает! Народ исправит: разойдутся эти сооружения кому на дачу для означенной выше надобности, кому на пиломатериалы... И правда, доброхоты быстренько взялись освобождать лестничное пространство. Только на сей раз публика просчиталась: как грибы после дождя возникали «срезанные» накануне будки-конуры-скворечни и утром встречали ошарашенных граждан свежими деревом-краской. После артобстрела пустили пехоту. Образовался даже встречный поток из несогласных с нововведением: некоторые не совсем трезвые дяденьки, не желая нести свое «добро» в ухоженные квартиры, оставляли его в этом укромном местечке. А другие, вполне трезвые, не желая из квартир выходить на улицу с мусором (мусоропроводы, как известно, в большинстве своем не работают!), выбрасывали его прямиком в будкино окошко, благо, стекла в нем повыбивали сразу через неделю после того, как начальство перерезало красную ленточку... Ароматы поплыли неописуемые. Когда терпеть стало совсем невмоготу, зазвонили жильцы в РЭУ, в ЖЭК, даже – технику-смотрителю: «Уберите ее, окаянную, все равно пустая стоит!» «Нет, – сурово отвечали на том конце провода. – Приказ есть приказ! Его не обсуждают, а выполняют». И ведь ко всему привыкает подлец-человек! Привык он и к будке в подъезде, научился изворачиваться, зажимать нос при входе, трусить мелкими перебежками к лифту... Но если пришла беда... В одно хмурое ноябрьское утро застучали в подъезде отбойные молотки, заурчали дрели, завизжали сварочные аппараты – это доблестные мастера-лифтовики взялись за свое нужное дело: менять в доме устаревшие лифты. А все, что выбили, вытащили или не сварили в шахте лифта, аккуратно сложили у будки-конуры-скоречни. На долгие, как тотчас выяснилось, месяцы: потому что, уж если делать, то хорошо, а хорошо быстро не бывает. В России особенно. Вот когда жильцы дома поняли, что мышеловка захлопнулась. И не то, чтобы наскучило бочком к оставшемуся лифту пробираться, а другая морока стала подстегивать. Жизнь есть жизнь: кому-то с переездом приспичило, кто-то новым диваном решил жену порадовать, а другой и вовсе ощутил потребность облагодетельствовать детский дом старым пианино: играйте, мол, ребятишки, только заберите сей хлам из квартиры... Куда там! Ни тебе квартиру обустроить, ни меценатом прослыть: диван-книжка, как и рояль «Беккер» в ту щель, что была когда-то подъездом, никак не проходят. Один выход: на веревках в окошко спустить на манер корзинки с бутылью для свежего молока, как это делают некоторые голландцы. Тем более, что и черная лестница (если она у кого есть) по тому же светлому приказу наглухо заколочена: чтоб никакой тать не ворвался, не то что здешний квартиросъемщик... Замурованные в своих квартирах граждане от страху притихли, небесам молятся, конца ремонта ожидают. А если что случится? Тьфу-тьфу, не накликать бы! А если что случится (тут рука начала мелко дрожать), то виновным просим считать... большого московского начальника... Вдруг в спину кто-то толкает: «Ой-ей-ей, наши начальники никогда виноваты не бывают! Нельзя ли полегче формулировочку?» Тотчас окрепнув, рука сама и вывела: «...Виновным просим считать вековечного нашего российского дурака». И размашисто расписалась: за всех жителей столицы, а возможно, и области.