АЛМАЗНЫЕ ПОДВАЛЫ, ИЛИ ВЫТЕСНЕНИЕ ПО ФРЕЙДУ Сожаление Борхеса о сладости мороженого, недоеденного на Земле, вероятно, у российской элиты вызывает разве сытую усмешку. Глянем в зеркало пред её собирательным образом – увидим Гаргантюа и Пантагрюэля в советских маскарадных костюмах от Юдашкина. Сегодня элита решает сверхзадачу, заключается она в простом действии: продемонстрировать неосведомлённость, незнание. Незнание чего? Самого факта появления «Космополиса архаики». Чуда-то мы ожидали, но оказались к нему не готовы. Ныне сладок пир, а горечь отложим на грядущее, для потомков. Тяжесть ли, горечь «Космополиса архаики» подвигли в первую очередь гуманитарный авангард надеть маску безгрешного простака? Не столь и важно. Причин избыточное количество. Книга Есепкина для элит едва не эсхатологична, поскольку ставит огненный крест на советском и постсоветском протоглянце, гламуре ( и это в лучшем случае). Страсти по архаическому писанию бушуют в Интернете, а в реалии, на поверхности не видно лёгкой ряби. Похоже, в «Прогулках с Есепкиным» Виктория Искренко перспективно угадала сущностную коллизию, фабулу комедии в лицах, как раз и именно за эсхатологичность во всех смыслах «Космополис архаики» спешно замуровали мраморной крошкой, сверху бросили пару чёрных роз. Каждый волен действие понимать по-своему, в целом вывод однозначен, такое величие России не показано. Ибо не готова. Парадоксально, в оценках состояния современного общества сходятся антиподы, те же ультракультурный Проханов и ( не улыбайтесь) А. Троицкий равно правы, по сути интеллектуальной России нечего предъявить миру. Гениальные индивидуумы никуда не делись, они вечные космополиты. Наблюдается сюрреалистическая картина: русская литература действительно обрела мировую вершину, а её как бы не замечают, за семью холмами не видят Джомолунгму в присном славянском снеге. Такое ущербное зрение, видение имеет корневую основу. СССР литературу, в более неадекватной форме, нежели иные искусства, загубил, кому Слово ныне судить, кто судьи? Кстати, ещё парадокс по крайней мере для издателей, мессир и королева (Кремль и Дума ) в восхищении, кто расторопнее и посмекалистей, кажется, должен был молниеносно выгоду уразуметь, причём выгоду феноменальную. Спят сытые сладким сном с фуршетною ватой в ушах. Нет урочной традиции, некому и спохватиться. Бродский и Кушнер, другие питерцы примерно равны талантами, кто помнит о Кушнере, прочих, из Бродского сделана литературная икона, зане был знаменит, а, говоря объективно, несколько раз смог перешагнуть меловую грань, вынести слово к небесному. Но у Бродского своя трагедия, его мёртвой хваткой держала советскость. Все эти неточные рифмы, аритмия (ритмика и арифмичность) изувечили гения. Бродский не главный мученик. Гениальный Вениамин Блаженный под ужасающими рифмами сражённым пал при жизни (этого великого гения кто помнит?). Рифмовник «Космополиса архаики» абсолютен, десятка два-три примеров рифмования звонких и глухих согласных найти можно, для тысячи страниц -- сие мелочь, с ритмикой примерно то же. Советская элита, новые поколения взяли за эталон Серебряный век, что лучше чапаевской пустоты, но в суете затоптали канон. Итогом стали современная литературная эрзационность, квазиискусство. Нельзя мнить себя поэтом, забыв минувшее, банально не зная рифмы. Потом уж возникли «Чапаев и пустота», непрофессиональные безалаберные шестидесятники, вовсе потешные беллетристы. Сейчас знамя есть, нести его некому. Между тем сложно вообразить, как гениально одарённого творца в состоянии обмануть сиюминутная рудиментарность, пыль, изящное напыление (Бродский говорил о четвёрке великих из двадцатого века, а те себя удушили двойными петлями, в первую очередь – Цветаева и Пастернак, во вторую – Мандельштам и Ахматова). О советских голых грандах лучше молчать. Вообще многие по историческим меркам совершили очевидные просчёты, ошибались, тем самым губя даже относительную эталонность. Пушкину, Чаадаеву, далее Анненскому, Гумилёву, позднее Андрею Тарковскому, Бродскому не следовало во здравие жадной бумаги писать лишнее, выжимать его из души. Быть может, ошибся и сам Делакруа, ошиблись жестоко сотни, тысячи мемуаристов, дневниковых мотыльков. Ибо сгорели в лукавом огне. Есепкин, по крайней мере нигде нет ничего, кроме сакрального текста, забил-таки себе рот хоть глиной. И история не всегда исправляет лицедейство коварных глупцов. Рядом с Шагалом, Сутиным были великие (где они), вокруг и около Дягилева сотни вились, нет их имён во льду сердец. Нам всегда малого достаёт, это губительно для этносов, спасительно для слабых индивидуумов, каждый лишь мотылёк, постигать мир искусства некогда, не хватает времени жизни. Оттого рельефнее, поразительнее образцы эталонности, когда успел творец возникнуть, зафиксироваться – неясно. Мандельштам спрашивал Одоевцеву об аонидах, та не отвечала (не знала), вот и капля, океан содержащая, отражающая, внутри предмета искусства космос, хаосная мгла, давайте чтить хотя б внешнюю звёздность, канонику, её не знающие не стоят внимания. Неразумение Слова извинительно актёрскому братству, имитирующему к нему любовь и озвучивающему всегда славное, мёртвое (минувшее Плюшкина), ценителям искусства подобная реанимационность, сублимация речевой аутентики классической гениальности должна претить. Анатолий КРАУЗЕ