Поэты разны. Мне от роду Не впору бойкое перо. Оно, как давнее тавро, Не тяготит мою природу. Мои напевы мудрены И костенеют год от года, Но не боятся кануть в воду, Поскольку сердцем сложены. Я был бы рад казаться миру Живым наследником твоим, О Пушкин, Божий псевдоним, Чью ненастойчивую лиру Мой карандаш вплел в сотню грив Стихов нечесаному клиру И после возвратил кумиру, Все струны лыком заменив. «Но что есть толку в переделке? - Вы скажете, мой судия, - Искусством слога вы и я Равно от боткинской сиделки И от «Полтавы» далеки». Но подражанья и подделки Я не равняю, хоть и мелки Меж них различия ростки. При родственных чертах и сходстве Им силы чуждые даны. Не чувствующая вины В окружном горе и сиротстве, Подделка тянет соки их, Без мук рождая шум и скотство - Но только стыд за злое сродство Дан подражанью на двоих. Покуда робкою строкою Она крадется на листы, - Лишь им питаются персты Знакомых с лирой и тоскою, Небритых, чуть живых творцов, И рифмой с древней бородою Поют стада покрытых ржою Литературных праотцов. И сводный полк названий строгих, В шкафах сомкнувшийся в ряды, Собой затмил его следы - Следы своих падений многих. Им жили тьмы переводных Романов и стихов убогих - Солдат словесности безногих, И взводы гениев лихих. И я, в селе подвластный небу, Сбирающий малину в горсть, Один поэт на двести верст - Лишь в нем одном являюсь Фебу, Как в престарелом пиджаке. И речь моя понятна склепу Лесов, и кирпичу, и хлебу, И светлым волнам на реке. Чужой направленный рукою, Я вижу в два свои окна, Как ночь стремится быть вольна От высшей силы и покоя: То в листьях прошумит она, То стен дотронется рукою - Но умолкает вновь с тоскою, Тому подобию верна. 7.07.1997