Довольно править строк моих ряды и жизнь мою вгонять в чужие рамки. Я делаю не верные ходы, но не стремлюсь любой ценою в дамки. Живу, как все, в пределах двух цветов: на белом поле черным оскандален. Стремишься в дамки? Значит, будь готов быть вбитым в цвет своей диагонали. И, пальцами до боли сжав виски, взорваться пульсом рваным по итогам: ведь узником стоклеточной доски стать может тот, кто быть стремился богом. Не троньте медных струн моей души, мотив не подобрать, струна порвется. И боль любви, которой я грешил в пустое небо голубем ворвется. Пусть оборвется голубя полет на первых взмахах молнии стрелою, но выживет, я верю, стайка нот, рожденная оборванной струною. Один неполный вдох, короткий миг... порвались струны, нервы истончали.... Не троньте струн, играйте на своих, чтоб ваши ноты в небе зазвучали. Довольно тасовать колоду дней, раскладывать пасьянс событий давних, из будущего прошлое видней, а в настоящем веки словно ставни. Безмолвны окна, двери на засов, уходит в небо узкая дорога... Ты слышишь миллионы голосов, в которых затерялся голос бога. Как ультразвук, почти неразличим, взывал с мольбою столько лет к тебе. Но находилась тысяча причин его не слышать... В суетной судьбе, затертой дней бесцветной вереницей, где бьет козырный туз шестерка пик, чужие беззастенчивые лица собою заслоняли божий лик. Средь дней ушедших, в рваных струн петле, средь партий - битв с неверными ходами не жажду в небе равным быть с богами, желаю жить душой, но на Земле.