Новицкий: - Наконец, Леонид Ильич, мы и встретились. Вид, надо сказать, у вас не очень… Настроены на душеизлияние? В окно все смотрите, на меня ноль внимания... Что, завтра на свою подводную базу отбываете? Досрочно значит... В вашей воле отказаться от исповеди, сами решайте. Колеблетесь, вижу, поделиться желаете, правда? Тогда кофе и покрепче, хорошо? Комков: - Начну, как обычно, с предисловия. Мой отец, Илья Михайлович, является для меня не просто отцом, но всем, ибо он один нас с сестрой младшей, Катей, на ноги поставил. Мать умерла, когда мне одиннадцать было, сестре девять. Он полностью посвятил свою жизнь нам, позабыв о личном. Образование дал: Катя – врач, я – приборист по подводкам. Катя замужем за хохлом, в Киеве проживает. Я в двадцать шесть женился, не сложилось, жена в столице осталась. Как где, в Мурманской области служу, в населенном пункте Оленья Губа с тысячью шестьюстами жителями. База там подводок. Связь с миром через компьютер. Еще два года там буду. Работа как работа, ответственная. Преподавать далее приглашен в училище, звездочку еще получу. - Я же об отце хотел, а понесло на личное… Так вот, в прошлом году отец нам отписал, что жениться надумал после стольких лет одиночества. Она коллега по работе, ей тридцать восемь лет, ему пятьдесят четыре стукнуло. Спрашивал нашего мнения с Катюшей, в гости приглашал на знакомство. Меня по объективным причинам не пустили тогда, сестра поехала, одобрила невесту и мне сообщила, что женщина понравилась. Поженился батя, значит, в прошлом году, а я вот сейчас приехал на пять дней после санатория в Крыму, где целыми днями солнце впитывать собирался. Возраст у меня Христа, тридцать три. Развелся три года назад, не жалею, разные люди мы. Нет, попытки повторно обзавестись женой немыслимы, это, на нашей базе равносильно ссылке для женщины. Один не скучаю, много занимаюсь, работаю. Организм же изредка напоминает о себе и положенного природой желает, чаще по ночам. Терплю и успокаиваю себя, что через два года... вздыхаю и дрова колю, как в фильме с Челентано. Карьерный путь обозначен у меня, материально не плохо. - Что, Борис Глебович? Чему я радовался, спрашиваете, на сеансе картины памяти? Идиотом был тогда, о себе лишь думал. Сейчас поясню. Да, начальство военное в целях поддержания нашего здоровья путевки в санаторий предоставляет, за наши деньги конечно. Итак ежегодно. Шашней на базе почти не бывают. Баловала меня изредка одна дамочка, но уж год, как уехали. На голодном пайке сидел. Почему об этом разговор? Да потому что в санатории упорным штурмом взял очень приятную даму. Самое интересное было то, что она бесконечно говорила о своем муже, о любви к нему и о счастливой семейной жизни. И очень-очень переживала «это». Училка биологии с изумительной фигурой и женскими прелестями, отдаваясь, без конца твердила, что подобного ещё не испытывала... и что за такой грех можно и в ад. Вот эти записи в гиппокампе я и просматривал вчера, блаженствуя. Простите меня за эротику, но без этого никак не изложу. Нет, недолго в любовь играли, на восьмой день училка досрочно уехала, зарёванная и опустошённая. Я утешал даму, мне её жаль было, даже извинялся за свой штурм, приведший к «этому». Нет, себя повинной считала. Она, как замужняя женщина, и нет ей прощения за это… И уехала, знал лишь, что Валентиной зовут. - Посмотрел на гиппокампе сцену прощания, где глаза запомнились голубые-голубые, покаянные. Далее в послесловие доскажу. В санатории поджарился на славу в оставшиеся дни. Осуждал себя временами за недозволенную близость, давал себе зарок, что шалость ограничить нужно только одной встречей, не более, чтоб к партнёрше не привыкнуть и без боли расставаться. «Век живи – век учись» гласит пословица и ошибается, ибо с женщинами умным не будешь, так Спиноза сказал, кажется. Вчера, вот, прилетел и прямиком на такси к отцу без предупреждения нагрянул, а там за столом с батей Валентина сидит, училка, значит, моя. Отец, бесконечно радостный, затискал и представил меня прекрасной супруге, осчастливившей его. Просил любить и жаловать молодую мачеху и тд. Она, вся красная, страшно смущенная, смотрела на меня со страхом, молча, криво улыбаясь. - Разрядил обстановку отец, засуетившись у стола с напитками, ну а дама на кухню побежала. Весь разговор отца за столом касался лишь меня, моих способностей с детства, и кабы не я, который весь семейный быт на себя в одиннадцать лет взял, ему бы не справиться. Я тщетно пытался поведать о своих недостатках: драчках, чрезмерной правдивости и замкнутости. Батя ещё добавил, что стеснителен я очень, особо с женским полом. На меня исподтишка взглянули. Вот так-то, Борис Глебович, случай шутку сыграл со мной. Допоздна засиделись за столом, о многом поговорили, много выпили. Батя меня, как в детстве, укрыл, поцеловал и спокойной ночи пожелал, чуть шатаясь. Долго лежал и думал, что нам с Валей надо, хоть на минутку, поговорить тет-а-тет. Она на кухне посуду мыла. Осторожно постучался. Нет, не испугалась, а быстро-быстро стала спрашивать, как ей быть, может открыться мужу, совесть грызет, в глаза ему боится взглянуть. Слезы бурно текли по лицу, на меня смотрела, моего решения ждала. «Одним необдуманным словом можно несчастными сделать нас троих, навсегда. Отец счастлив с тобой, береги его, а наваждение наше уже позади, правда, Валя? Постараешься?.. Я еще более… силой воли глушу, поэтому завтра улетаю», – так ей сказал. Что, спасибо-то мне за что, Борис Глебович, я закончил свою исповедь, попрощаться хочу. Конечно, по скайпу связаться сможем. Хотите узнать, как жизнь моя сложиться? Это пожалуйста! PS: Ровно через девять месяцев Валентина Николаевна сына родила. Муж был безумно рад такому событию. Леонида Комкова всего через год в Питер перевели преподавателем, он подал документы в загс на бракосочетание с англичанкой, баронессой чистокровной, в мае свадьба. Вот и всё. Сомнения Леонида по поводу мальчика, который приходится ему то ли братом, а может и сыном, никто не решит, даже медицина.