/Из «Записных книжек энергетика шахты»/ Я замечания чрезмерно уважаю, но всё же неприемлем ваш совет. Кто вам сказал, что в том, что отражаю поэзии и миллиграмма нет? Вам что поэзия – цветов благоуханье, трель соловья, малиновый закат, влюблённых девственниц тревожное дыханье под музыку вечернюю цикад, и отражённое красивыми словами, в которых современных нет людей? Стихи такие, – откровенен с вами, – страшней, чем вырывание ногтей. При всей любви моей и к Майкову и Фету, Полонскому и Тютчеву, поверь, сегодня им в бараке места нету, никто из тутошних им не откроет дверь. И за столом им места не найдётся – чужими будут в каждом уголке, ведь жизнь шахтёрская не отзовётся сердечной болью ни в одной строке. Фольклор барака это отражает, а в нём поэзии такая глубина! И как же жаль, что этот пласт не знает поэтов первокласснейших страна! И ты бы, раз напившись этой браги, в которой драмы жизни и комизм, набралась человеческой отваги по-новому узреть социализм. И перестанешь бряцать ярлыками, – они здесь неуместны и плохи, – и будешь восхищаться матюгами и чтить их, как хорошие стихи; и перестанешь говорить про нормативы – они в среде шахтёрской неуместны; увидишь, до чего мы все красивы, и скажешь мне: «Твои стихи прелестны! И каюсь я – ошибка вышла раньше, и на себя накладываю штраф. Хоть ты меня, начальничек, и старше, давай-ка выпьем мы на брудершафт» . 1968 г.