Хорошо, Коля, перейдём на прозу. Тем, чем ты заинтересовался, интересуюсь и я! То, что со мной произошло, мне непонятно и сейчас. Мне всегда была ближе музыка. Я ею увлекался с самых малых лет. У отца до войны был патефон и пластинки. Да и сам он бренчал малость на гитаре. А у меня с малых лет прорезался очень хороший музыкальный слух , и я мог, услыхав один только раз, воспроизвести мелодию. На Дальнем Востоке тогда жизнь била ключом: шли кинофильмы, играли патефоны, и я даже помню, как отец выставил меня пятилетнего на сцену красноармейского клуба с сольным выступлением. И я пел: «Тучи над городом встали!» Правда, хватило меня на один куплет, но, тем не менее, я заслужил «бурные аплодисменты». После эвакуации с Востока в Кулундинские степи деревенские пацаны научили меня играть на балалайке, трынкал на гитаре, мандолине, терзал скрипку. Всё это на слух, самоучкой: не было там музыкальных училищ, а несистемное обучение к результату не ведёт! Потом гармонь, аккордеон. Ноты так и не освоил: я, технарь, осваивал самостоятельно радиотехнику, медицину (траволечение), химию (химический анализ),компьютер, а на изучение нот времени так и не нашёл. Нотные азы осваивал вместе с внучкой, когда она училась в музыкальном училище, но поверхностно, не до конца. Предпосылок к поэзии никаких не имелось. Подозреваю: поэзия и музыка – одна стихия! Не то, что стихи не нравились, просто, не было увлечения ими. Всё это осталось за кормой, когда ушёл в армию! Но любовь к музыке так и осталась. Мне не надо музыкальных инструментов, радио, ТВ – музыка всегда во мне, и моя, и чужая. Я могу сидеть тихо где-то в уголке, кто-то может подумать, что я дремлю, а это не так – я слушаю музыку, которая звучит во мне, никогда не затихая. О стихах даже никогда не помышлял. И вдруг… На 59 году жизни сижу смотрю телевизор – последние известия. Очень переживал, видя, как губят страну. Пытался что-то делать: распространял партийную печать, выступал на партсобраниях огрызков компартии, а потом понял: Россия проиграла! Не готова воевать против оргоружия! Русские просрали страну, как римляне свой Рим когда-то. По телевизору «Новости»: война, гора трупов! Где? На территории России! И вдруг вылезло, возникло в голове стихотворными, пусть несовершенными строками: Что случилось, друг мой с нами? Что произошло? Почему святое братство под расстрел пошло? Почему земля Кавказа в пелене огня, и бесславно погибают наши сыновья? Почему в горах Памира дым над кишлаком, И таджик таджику горло в злобе рвёт клинком? Почему смердит фашизмом из балтийских стран, И оставлен там без хлеба воин-ветеран? Я не хотел записывать этого, а у меня в голове это звучало и звучало. Я уже занялся другим делом, а оно звучит, я лёг спать, а оно звучит. Я не думал, что звучит что-то серьёзное, но это несерьёзное мне спать не даёт! И спустя несколько часов, ночью, я встал и записал! Записал под диктовку, записал на чистовик, без переделок и добавок! И дальше: Почему страна в разрухе, нищета вокруг, И народом помыкает скопище ворюг? Мы с тобою не посмели твёрдо "нет!" сказать, Когда Родину святую стали шельмовать! Мы с тобой не встали рядом там, у баррикад, И уйти не убедили купленных солдат! Мы с тобой не стали драться с неправедным судьёй, И погибли внуки наши вместо нас с тобой! Мы с тобою растащили армию - оплот, И ведём на слом в делёжке Черноморский флот! Мы доверились бездумно власти подлецов, И забыли, как гордились дружбою отцов! Выползла вражда глухая из глубин веков, И политы пашни наши кровью дураков! Но ошибки роковые надо исправлять! Так зачем нам, друг мой старый, не туда стрелять? А потом… А потом пошло и поехало. Диктовка шла по-настоящему: за рулём, за столом, в саду при работе с землёй. Погреб делал, приходилось вылазить из погреба и записывать, приходилось даже из ванны вылезать, чтоб записать. На чём только не писал, чем только не писал. Писал в стол, то, что писал, не считал поэзией. Пришлось поднимать теорию, вспоминать правила русского языка. У меня везде всё завалено бумагами. Начал «Работать» над стихом, подгоняя под законы и каноны. Потом это дело прекратил, по мере знакомства с историей поэзии, мнениями различных авторов и «знатоков». За десяток лет было набросано в «стол» около семи сотен, «не зная чего». А потом смотрю: время-то моё на исходе! А я-то чегой-то написал: нужное, или «так себе»? Начал при случае почитывать окружающим, в надежде получить оценку. Оценку любую!"Но нет цены твоим стихам, Пока суда им нет!" Я эти оценки получал от народа своего положительные, от «профессионалов» и «знатоков», в основном, критические, или уклончивые. В общем, ясного ответа я не получил. Но подгонять по школьной арифметике «дебет-кредит», считаю контрпродуктивным. Каноны и законы, которые навязываются доками на протяжении веков русской поэзии, считаю надуманными. И не один я такой умный – многие так думают! Один из известнейших литературоведов, знаток поэзии и русской, и зарубежной – проф. Жирмунский, признал, что законодателями в поэзии должны быть творцы, поэты, а не «околопоэты» - «знатоки», цеховики-законодатели, навыдумывавшие ямбо-хореи, силабо-силабо, коэффициенты, по которым Пушкин – графоман! и т.д. В мировой поэзии им воли уже нет! Сейчас меня мой мучитель – «тот, кто диктует», оставил в покое. Если и выдаст что-нибудь, то очень редко. Видать, тоже постарел и устал! Если есть ещё какие вопросы, давай, пока я живой! Много лет я слышал зов, но понять не мог откуда. А в душе моей жила всегда вера в чудо, Что недолго прозябать мне в жизни пошлой и пустой, Что придёт за мной Фортуна и возьмёт меня с собой! А пришла за мною ты, моя Поэзия! Только жаль, что очень поздно: Упустили мы с тобой, моя Поэзия, Час мой звёздный! Не хватило нам, Поэзия моя незваная, Ну, каких-то лишь пол века, Чтобы выковать из меня бесталанного, И Поэта, и Человека! Где же раньше ты была, Великая Поэзия? С кем дружила, с кем грешила? Почему же лишь сейчас, моя Поэзия, Посетить меня решила? Или юными талантами оскудела разоренная страна, Или душу мою шалую и бесталанную искушает славой Сатана? Время – штука грозная, Поэзия, И жестоко миром правит. На подходе уж Курносая с Косой, Поэзия, Та на место всё поставит! И придётся мне утешиться, Поэзия, Правдой горькой, Что недолго мне уже осталось, моя добрая Поэзия, Прозябать у тебя на задворках! Мне уж ничего не надо от тебя, Поэзия, - Всё осталось в давнишней моей весне. Обещай хоть, когда срок придёт, моя Поэзия, Написать эпитафию мне!