Собачки тоже бывают, как и люди, разными. У моей бабушки была подружка, а у подружки была собачка Пальма Полукровка - помесь овчарки с кем-то. Давно это было, в первые послевоенные годы. Жили мы своим дворком, своим домком. У нас собачку задавила машина. И тогда уже бывали автокатастрофы, хотя автомобилей было по одному на десятки тысяч квадратных километров. А подружке бабушкиной надо было уезжать, и собачку свою ей было некуда девать, и мы её взяли на свой двор, да ещё и со щенками. Она разлуку с хозяйкой переживала не очень: щенки на месте, кормёжка есть. На меня порычала дня два, боясь за своё потомство, а потом приняла, как своего. Была собачка умницей: зря никого не притесняла, но никогово двор не пускала, так как не знала - кто посторонний, кто нет. А потом своих пропускала по-хорошему, а незнакомцев во дворе останавливала рычанием. Подружилась с жильцами двора, а двор был живностью богат: скот, птица всякая. Каждого своего знала "в лицо". Чужого кота, или петуха со двора сразу сгонит! Один " недостаток" у неё был: очень уж плодовитая была! Деду это не нравилось, и он, вырастив её отпрыска, отдал её знакомому путевому обходчику, будка которого была в километрах тридцати от нашего поселения. Обходчик просто её пригласил, и она за ним пошла, когда дед выпроводил её со двора.Поняла, хорошая, что от неё требовалось! Пошла неохотно, несколько раз останавливалась и оглядывалась назад, но дед её не пригласил, и она вынуждена была уйти. И какое у нас было удивление, когда она через год появилась у нас во дворе с двумя щенками! Жила, как в прежние времена. Сынок маму узнал и вёл себя смирно, хоть уже был хозяином двора. Хозяйничал, как и мать, разумно. Дед подросших щенков раздал по знакомым и собирался, было, Пальму отвести домой, на полустанок, но она, в один прекрасный момент, исчезла. Через некоторое время дед встретившись с прежним хозяином, и узнал, что Пальма, нагостившись, вернулась домой. Через год история повторилась. Но в третий раз в гости она уже не пришла: собачий век её кончился! Когда кончился век Тарзана – пальминого отпрыска, отец принёс за пазухой откуда-то маленького чёрненького щенка. Поместив его посреди двора, стал ждать реакции на сей акт. Щенок не заставил себя ждать: полминуты ему хватило, чтобы оценить обстановку. А оценив её, со всех лап кинулся к куче хвороста, сложенной у забора в дальне углу двора. Это было сделано так быстро, что никто и ахнуть не успел! Но главным было не это – главным было то, что его оттуда было никак невозможно, извлечь в течение длительного времени. Ни на какие призывы он и не думал отзываться! Так там его и оставили ночевать. И утром не проявился, хотя ему линули порядочную плошку молока и оставили у злополучной кучи. Но голод, видать, не тётка и молочко исчезло. Потом исчезать стала и кашка. И, наконец, суток через трое проявился и сам будущий хозяин двора. Стал обживаться, стал знакомиться с обитателями весьма осторожно. А получив трёпку от петуха, опять залёг в «берлогу» суток на трое. Пока он вырастет, мне некогда было ждать – я-то уже вырос и умотал на службу. Ну, помните, «всё ему перед кончиною служба эта представлялася!» (Я туда двинул по собственной охоте, и проклинать потом кроме себя не было кого). Через год я проявился в собственном дворе отпускником. Ночью. Встречать меня не было кому: пассажирские поезда по расписанию не ходили (по причине вывоза урожая хлебов), и старики не знали когда я приеду. Сунулся, было, во двор, но меня там облаяли таким басом, что дай бог такового самому Церберу! Я даже оробел: ежели у пса такой бас, то какие у него зубы? Старики, видать к басу этому попривыкли, и просыпаться не желали, а мне-то на улице ночевать? Ну, я и пошёл буром. И стоило мне пройти во двор, как пёс лаял уже за забором. И тут до меня дошло: да это же Гуська! Я позвал. Пёс сперва заглох, а потом проявился рядом, на радостях положил мне лапы на плечи (мы с ним одного роста оказались!) Он меня узнал и через год, хоть я и проявился в незнакомой одёжке и в бескозырке на голове! Утром дед жаловался на пса: «Никчемный пёс! Кто не знает, тот боится – экая махина! а кто знает, тот идёт смелО. Ежели лежит поперёк входа, надо, просто, переступить через него и всё! Лаять он вообще не умел. Ел, «как две свиньи», по выражению дедову. И вот, он хотел, было, от него избавиться, но знакомый мужик ему сказал, что это дело поправимое: надо пса крепко напугать! Ну, как словом, так и делом! Когда Гуська, отобедав, мирно спал на пороге, дед потихоньку подкрался и, накрыв его собственным кожушком, стал мять и давить, (а давить деду было чем: в нём было больше центнера весу!) Гуська со страху завопил и вырвавшись из-под кожушка, (сил было ему не занимать!) рванул через дырку в заборе. Куда рванул, дед так и не смог выяснить: пёс вернулся домой суток через трое, зато дед быстро уяснил, откуда пошёл густой говенный дух. А дух исходил от дедовского кожушка: Гуська не зря ел «как две свиньи»! Да и порог пришлось потом долго-долго отмывать! «А толк-то есть?» - спрашиваю. «Толк есть!» - отвечает дед, - как только кто во двор – Гуська в дырку в заборе и полсуток его нет! Единственное – лаять научился!» «А кожушок-то отмыл!» «Отмыть-то отмыл, но от него разит уже год! На люди появиться стыдно! Люди начинают шмыгать носами и подозрительно на меня поглядывать!» Так-то! Собаки – тоже разные люди! А как же!