На дворе стояла зима, 9-е января 2005 года. С нового года для всех льготников в стране установили монетизацию по всем льготным выплатам. Раньше все пенсионеры могли без оплаты ездить неограниченно на всех видах муниципального транспорта. Предъявляли удостоверения пенсионера, удостоверения ветеранов труда. Иногда только ограничивали в проезде пенсионеров, не проживающих в этом городе. Тогда много людей перемещалось по городам с разными целями, кто торговал, кто работу искал. А кондукторы, наблюдая за всеми движениями людей, хотели извлечь выгоду и для себя, выискивая среди пассажиров иногородних. А сейчас без билета вообще не проедешь и одной остановки. Теперь для льготников социальная служба города перечисляет 125 рублей на их банковские счёта. Эта сумма предполагает составить 50% месячного проезда. Но кто может угадать, сколько поездок на транспорте потребуется осуществить человеку в месяц и на какую сумму? Впоследствии может всё и уладится, но пока ещё денег не перечислил СОБЕС на льготный проезд в городском транспорте, а оплачивать за проезд, денег нет. Сидеть дома из-за этого не хочется, и я решила совершать прогулку по городу пешком. Наметила на первый день маршрут – дойти до места, где в мои молодые годы был Парк им. Кирова, где когда-то был Дом пионеров Октябрьского района. Но его построили значительно позже, когда Я уже была взрослой. Мне не пришлось бывать в этом Доме пионеров. В 1961 году наш барак снесли, а жильцов расселили всех по разным районам. С тех пор я не была в этом месте на протяжении сорока трёх лет. В детские годы я любила ходить в этот парк. Там весной, или летом, находила места, где можно было в тишине, далеко от дорог, от машин, посидеть, спокойно почитать, или просто помечтать. Там, порой, я укрывалась от всех, чтобы подготовиться к экзаменам в седьмом классе. Дома-то всегда работал отец, чтобы как-то выживать семье в те послевоенные годы, ему приходилось дополнительно к зарплате, а зарплата дворника -360 рублей, прирабатывать. Каждую неделю к выходным дням отец заготавливал, как минимум, две детские кроватки-качалки. У него кроватки получались очень красивыми, аккуратными. Работать он умел, и я любила наблюдать за всем, что отец делал. В выходные дни мать и отец несли эти кроватки на базар, чтобы продать их. Хорошо, если удавалось продать кроватки по сорок рублей. Иногда им не удавалось продать сразу две. Кроватка оставалась ещё на неделю в доме, а я могла спать в ней… Понятно, в комнате в 15 квадратных метров, где почти четверть комнаты занимал верстак и всё необходимое для работы отца, печь, курятник, по совместительству кухонный стол, места для отдельных кроватей не было. Я всегда любила проводить время одна, часто гуляя по улицам, недалеко от дома, любовалась улочками, строениями на них. Домики, садики, в палисадниках - цветы, яблони, сирени, аромат черёмухи весенней. Маленькое сердце переполнялось всею этой красотой, хотелось всё любить, ласкать и сердцем, и руками. Да, именно руками. Мне было тогда странно наблюдать, недоумевая, почему некоторые домики строились когда-то такие маленькие, окна крошечные, чуть не вросшие в землю. Представлялось, что люди просто строили эти дома нехотя, не приложив любви к этим домикам, или просто не умели строить их. Конечно, детским умом я не могла найти ответа на эти вопросы, но при этом мечтала: --Выросту и стану архитектором, вот тогда смогу строить красивые дома. Когда приходилось наблюдать за людьми, в бараке живущих, за теми, кто в гости к родителям приходил, или за родственниками, которые иногда приезжали к ним, мне из разговоров представлялась их трудная жизнь. Кто-то часто болел, не зная исцеления, кто-то с бедностью не мог справиться, кто-то в семьях не мог устроить лад, кто-то с соседями плохо жил, кто-то кого-то судил слишком строго. В голове моей вертелся мыслей рой, всем хотелось им помочь. А как? Значит, надо было чему-то такому научиться, чтобы максимально быть полезной всем. Тогда я хотела стать врачом. В бараке жило много разных людей. В их среде были в основном работающие на разных заводах. Были и домохозяйки, как моя мама, или тётя Дуся Колотова, тётя Тася Карасёва. Были молодые люди, девушки и юноши. Некоторые, будучи слишком горячими, после драки оказывались в милиции, затем попадали и в тюрьму. Мне было жалко и их. Как хотелось и их защитить. Я думала, если бы я была адвокатом, защитила бы их, ведь не такие же они злодеи, ведь не враги же они, а попав в тюрьму, у них ломалась жизнь, судьба. Как мне хотелось стать юристом, который знает все законы и может всё расставить по местам. Весной 54 года я сдала экзамены за седьмой класс и решила пойти учиться в 8-й, что бы впоследствии получить среднее образование, с которым можно было уже и выбрать какой-то институт, поступить, закончить и стать специалистом, способным решать какие-то вопросы и быть полезным людям. Я купила учебники для 8-го класса и, мечтая, думала, что у меня ещё есть время, чтобы выбрать, в какой институт пойти учиться - или в СИБСТРИН на архитектурный факультет, или в Медицинский и стать терапевтом, или в Юридический. Мечты, мечты..., но жизнь расставила свои приоритеты и все мечты мои развеялись, как дым. Вот и прошло с тех пор много лет, а память о детстве зовёт к местам этим, где всё изменилось с тех пор, где уже почти не осталось ничего от детских лет моих. Много исчезло тех маленьких домиков, некоторые улицы даже шире стали и дома на них стоят уже высокие. Некоторые улочки исчезли местами совсем. А парк им. Кирова потерялся средь новых построек. И только несколько стареньких сосен случайно остались среди всех новых зданий. Здесь, именно здесь был тот парк, парк моего детства. Сейчас я снова живу в этом районе. Много лет приходилось менять мне жильё, переезжать из района в район. Наконец, выпал случай снова переехать в Октябрьский район. Я, как-будто, вернулась домой после длительного отсутствия где-то. Квартира, где теперь живу я, окнами смотрит на нашу речку. Левее посмотришь, немного подальше гостиницы «Обь», перед войной на улице Большевистская, на пересечении с улицей Грибоедова стоял домик, где мы жили с семьёй, когда родители приехали в город из Маслянино. Мне тогда едва исполнилось два месяца. Отец устроился работать на завод им. Чкалова, в цех, где изготовляли баки к самолётам. Он получил жильё. А когда началась война, был освобождён от службы в армии, тогда рабочие военных заводов, как говорили, получали «бронь». Впоследствии этот цех, как деревообрабатывающий, передали заводу «Электросигнал», но это было уже значительно позже, в шестидесятые годы. Дом, в котором сейчас моя квартира, стоит на углу улицы Зыряновская и улицы Никитина. У этого дома и адрес двойной – с одной стороны, Зыряновская,№125, с этим адресом и числится дом по всем документам, с другой – Никитина,№1. Но этот адрес остаётся в резерве. Никто и не помнит, что дом имеет и другой адрес. Разве кто может пошутить с кем-либо, дав кому-то этот адрес, чтобы запутать… Дом строили в пятидесятые годы. Строили его заключенные, на средства от трёх заводов – «Электросигнала», завода «Труд» и Инструментального завода, то есть, как тогда говорили, строили «хозспособом». Проектом этот дом похож на дома сталинского времени, где потолки по 3 метра, широкие лестничные площадки, высокие окна. Я хоть и жила недалеко от сюда в те годы, возможно, неоднократно проходила мимо, когда ходила на станцию Новосибирск Южный» или в кино, клуб им. Попова, но я совершенно не помню, как строился этот дом. Даже когда работала уже на заводе «Труд», и тоже ходила в кино, в клуб. Иногда сидела перед сеансом в рощице, которая размещалась тогда между улицей Зыряновская и железной дорогой, я, как-будто не видела этого дома. Может, его закрывали деревья той рощи, от которой сейчас и следа не осталось. Сейчас здесь, уже давно стоит гаражно-строительный кооператив ГСК «Южный». Зато я помню, когда, живя уже в Кировском районе, потом в Железнодорожном районе, работала на заводе «Электросигнал», куда приходилось с трудностями приезжать по утрам на работу, подолгу стоять в ожидании автобусов, замерзала, простывала, с завистью смотрела, как, не спеша, шли из этого дома на работу его жители. Они не спешили, наслаждались погодой, воздухом, не успевали ещё остыть от пастельного тепла. О! Как хотелось бы жить вот так, вблизи от работы. Тогда только я узнала, что есть такой дом, где и жили-то, казалось, особенные люди, большей частью руководители – инженеры, ведущие специалисты, начальники цехов. А когда я уже сама стала жить в этом доме, вдруг неожиданно я встретилась с Михаилом Степановичем Гладковым, бывшим главным инженером завода «Труд», а впоследствии его директором. Оказалось, что он от завода «Труд» тоже получил квартиру именно в этом доме. Это здесь у него выросла его дочка Мариночка, здесь у него умерла жена, Лида. Потом только я узнала, что и моя подруга, Люба, ходила к Гладковым в гости в этот дом, в молодые годы, уже после того, как сама-то я уволилась с завода «Труд». Люба подружилась с Лидой, женой Гладкова М.С., которая уже после устроилась на тот же завод в конструкторский отдел копировщицей. Они довольно долго общалась. Я же, когда узнала об этих отношениях, хотела, чтобы Михаил Степанович встретились с Любой, что-то вспомнили. Но не успела организовать такую встречу, потому что Люба в это время была вплотную занята операциями на глазах по катаракте, а потом умер и Гладков М.С., ему уже было 94 года. А сейчас я праздно гуляю по улицам старым. Прошла вверх по улице Добролюбова, перешла на Нижегородскую. На пересечении с ул. Гурьевская повернула в сторону улицы Кирова. Здесь на улице Кирова, рядом с институтом Связи стоял до осени 1961 года наш барак. Это был необычный барак, таких в городе больше никогда не было. Его в годы войны построили военнопленные немцы, когда из Ленинграда эвакуировался приборостроительный завод с почтовым ящиком №105. 10 лет наша семья прожила в том бараке, на улице Кирова 58а, рядом с институтом Связи. Это он сейчас имеет мудрёное название. И даже этот Институт переименовали в УНИВЕРСИТЕТ, а в годы войны в нём были цеха завода с почтовым ящиком №105. Комнаты в этих бараках в основном получали рабочие этого завода, эвакуированные из Ленинграда. Барак был двухэтажный, но в комнатах второго этажа наружные стены были частью скатной крыши барака, в этих стенах встраивались окна. Барак был необычайно длинный, с такими же длинными коридорами с выходами на обе стороны. Выходить на улицу можно было в любую сторону, смотря, куда хотел направиться человек. Часто перегорали вдруг лампочки в коридоре, и становилось темно и страшно. Половицы скрипели. Я с трудом вспоминала и не могла ответить на вопрос, как мыли пол в коридорах? Кажется, его никто не мыл, вообще никто. А может, мыли каждый свой участок у своей комнаты. Наша семья жила на первом этаже. Окно комнаты выходило на улицу Гурьевская, по которой уже тогда ходил трамвай. Под окнами росли тополя. Их окно почти лежало на земле. Иногда подходили любопытные люди и заглядывали в него, кого-то пытаясь разглядеть. Оставаться дома одной, если случалось такое, было просто жутко. На окне, как у всех росли простенькие цветы – герань, «зима-лето», тюльпан, ванька-мокрый. Барак по времени своего существования был не такой уж и старый, но очень ветхий. Потолки провисали, полы скрипели, проваливались. Люди их подкрепляли, как могли. В нашей комнате отец сразу установил столб, сначала один прямоугольный, подпирая потолок в середине комнаты. Затем поставил второй, ближе к окнам, но круглый. Комната становилась всё меньше. Стены были засыпанные шлаком, который уже провалился куда-то, и промерзали. Зимой в сильные морозы они покрывались снегом. Топить приходилось много. Но холодно было всегда. Ручка дверная и та леденела, и у нас, детей, возникало странное желание – лизнуть её языком. У-у! Оказывается, моя маленькая сестрёнка испробовала это удовольствие, о чём с содроганием вспоминает и сейчас. Летом было много клопов, не было средств никаких, чтобы избавиться от них. Летом некоторые семьи спасались тем, что спали на крышах. Погода тогда была истинно континентальная, зимой морозно, а летом тепло, так что спокойно можно было спать на улице под открытым небом и под простынёй, если не было дождя. И комаров, казалось, не было никаких. В некоторых сараях люди устраивали себе кровати. Как было трудно, но люди при этом жили, чему-то радовались, кого-то любили. Рожали детей, тут же растили их. В каждой комнате была отдельная жизнь. Семьи были разные, и полные, и неполные. Это была жизнь после войны, трудная, для взрослых изнурительная. А дети взрослели, набирались мудрости, набивали себе шишки, мозоли, просто выживали, но всё-таки жили и радовались. В соседнем бараке по вечерам на улице под чьими-то окнами организовывались танцы. Заводили патефон и «Рио-Рита» подхватывала девчат, парней и уносила их фокстротом по кругу. Молодость брала верх над временем. Я тогда была ещё маленькой, но с любопытством стояла и смотрела в сторонке. Во дворе между трёх бараков взрослые люди устраивали игры, объединяя и взрослых и детей. Играли в «Лапту», «Бить-бежать», в волейбол. Дети играли в «Сыщики-разбойники», «Казаки-разбойники», в «Прятки»…и разные другие игры. Когда на территории Института Связи установили для студентов теннисный корт, к нам через ограду часто перелетали теннисные мячи, а маленькие ребятишки тут же присваивали их себе, а потом сами учились играть в теннис, подменяя чем-нибудь ракетки, или фанерками, или книжками. Иногда в какой-нибудь комнате случались праздники с баянистом, когда компания вместе с гостями выходила во двор. И тут шумная компания получала простор для своего веселья. Ко всем таким событиям подсоединялся наш сосед, отец большого семейства, дядя Ваня Карпов. Для этого случая он надевал сапожки, пиджачок. По-свойски входил вкруг и веселил народ частушками. Его жена, тётя Тася наблюдала за ним со стороны, чтобы ничего непозволительного не случилось. В стране иногда тоже проходили какие-то выборы. Взрослые голосовали, а для нас выборы были просто праздником, мы ходили на концерты в Институт связи. Там был буфет для избирателей. Детям иногда перепадало чем-нибудь полакомиться. Трудно жилось всем, но какого-то непомерного горя мы не видели. Детство было счастливое и желанное. Тогда редко кто кому завидовал. А вот желание показать видимое благополучие у некоторых проявлялось, как то наивно и смешно. Иногда из окна второго этажа был слышен крик Вали Волковой: - Лидка, иди есть глазунью! А у многих текли слюнки, потому что у некоторых на обед чаще всего были картошка да капуста. Да, и у нас, папка дворником работал, зарплата маленькая, а дядя Саша работал пожарником, у него и зарплата была немного побольше, чем у нашего отца, да и моложе он был. Отцом он был заботливым, если судить по тому, как он, иногда, возвращаясь с базара, домой, сам себе напевал: -Валька любит колбасу, Томка любит мясо… Был он белорус, потому, называя имена своих девчонок уменьшительно, он выражал этим самую трогательную нежность к ним. На втором этаже, не помнится уже их фамилия, жила семья, которые за лето заготовляли варенье бидонами и хранили в сарае, на улице. Они это варенье домой из сарая заносили в вазочке, осторожно неся в руках на второй этаж, боясь разлить или потерять хотя бы каплю. Конечно, многие не упускали случая для себя, в стороне от них, посмеяться над этим. Много было разных случаев, которые становились предметом для пересудов и юмора. Была у меня младшая сестрёнка, которая подрастая, становилась острой на язычок. Однажды, когда я, приехав из колхоза, заработала небольшие деньги, купила домой груши, бананы, к нам зашёл соседский мальчишка, друг братишки, Стёпка Колотов, Валентина его спрашивает: - Стёпка, хочешь банан? - Хочу…,- ответил он, не ожидая подвоха. - Купи, да ешь! – ответ, которого Стёпка не ожидал, ввёл его в смущение. А она расхохоталась, и эта фраза стала для всех «приколом» при удобном случае в быту. За десять лет проживания в этом бараке прожит целый пласт событий, приключений, разных историй. Живя здесь, я окончила семилетнюю школу в средней школе №16, окончила Индустриальный техникум министерства местной промышленности. Поступила в ВЗПИ (Московский Всесоюзный Политехнический институт на факультет машиностроения) А теперь, я стою на месте бывшей ограды нашего барака, перед глазами мелькают лица, встречи, разговоры, события, истории и люди, люди, люди… Только в этом бараке проживало сорок семей, двадцать комнат на первом этаже и двадцать комнат на втором этаже. Не давно, встретившись с младшей сестрой, мы большинство жителей вспомнили и лишь немногих вспомнить не смогли. В комнате №2 жил дядя Ваня Иванов, приехавший с семьёй из блокадного Ленинграда с эвакуированным заводом, в 1-й комнате жила его семья, они почему-то в Новосибирске живя, разошлись. В комнате жили три сестры – Рая, Надя и Наташа, которая была мне подругой, пока нас не расселили, и их мама; В комнате №3 – проживала семья Сергея Козлова и тёти Шуры Козловой, было у них два сына – Сашка и Колька Козловы, потом родилась ещё Леночка, девочка, которую я любила и нянчила немного. В комнате №4 - проживали сначала дедушка и бабушка Колосковы; В комнате №5 – жили Колотовы, тётя Дуся с тремя сыновьями, старший из которых, Семён потом женился на Галине Арапкиной и родили девочку Веру; В комнате №6 – жили мы, Поповы, пять человек, из них трое детей - я, старшая, братишка Вовка и младшая сестрёнка Валюшка; В комнате №7 - Жили Заковряжены, с Надей я часто общалась, вспомнила, что она очень любила стирать, в ванной со стиральной доской и хозяйственным мылом, при этом всегда было много пены. А я стояла часто рядом и слушала её рассказы, которых я уже не помню. В комнате №8 – жила семья Ковтун, молодая пара, у которых умер неожиданно шестимесячный сын, едва успев родиться. Аня Ковтун очень долго переживала, но она общалась с соседскими девчонками, рассказывала о своей молодости. Её девичья фамилия была Зеленцова. Фигурка у Ани была очень интересная, стройная, высокая, прямая походка. Глядя на неё, я любовалась и жалела, что мне не быть такой, потому что я очень маленькая. Да и Гриша Ковтун был красивым мужчиной. В комнате №9 – жили мать и сын Карасёвы. Тётя Тася Карасёва летом часто сидела во дворе на завалинке и щелкала жареные семечки. Чем занимался её сын, я не помню, да и не знала никогда - не любопытная была. В комнате №10 – жила семья Косоноговых, у них было двое вредных мальчишек, из-за одного из них мне чуть не досталось от её отца. Однажды один из мальчишек Косоноговых бросал в меня камешками, думая, что ему всё позволительно, меня возмутило, и я ответила ему тем же. Мальчишка закричал, пошёл жаловаться своему отцу, тот - моему отцу, а я-то знала, что если моему отцу кто-то пожалуется на его детей, он непременно накажет. Но наказания его были жесткие, мог крепко избить, тем, что в руки попадёт, он не любил, чтобы мы где-то плохо себя вели. И я, зная это, решила бежать куда-нибудь подальше и подольше не появляться домой на глаза отцу. До полуночи я бродила по улицам вокруг дома и вернулась только тогда, когда отец уснул. А утром его гнев уже поостыл. Да и грех мой был не слишком велик. В комнате № 11 – она не помнит, кто жил. Знаю, что там была какая-то женщина, больше ничто не всплывает в памяти; В комнате №12 – жили Рябовы, мать с сыном и с молодой снохой, сын выпивал, часто скандалил, жалко было его жену; В комнате №13 – жила семья Курниковых, мать с дочерью и сыном. Сына не помнит, как звали, был рыжий, а сестра его Зоя, с которой она долгие часы сидела на лавочке, которая ближе к улице Кирова. У неё была жестокая болезнь - церебральный паралич. Очень было жалко эту девушку и ей ни чем нельзя было помочь, кроме как уделить ей внимание, не смотря на её болезнь, она была умненькая, рассудительная и добрая. В комнате №14 – жила Пана Бобылёва, бывшая Пасечник, дочка тёти Дуси Пасечник, о них она мало, что знала; В комнате №15 – жила семья дяди Вани Карпова и тёти Таси Карповой, много у них было ребятишек, всех и не вспомнить сейчас, кроме Вовки Карпова, парнишка её возраста, и Тамары, его младшая сестрёнка. Старшая их сестра Миля вышла замуж за Юрия Ливчикова и жила рядом, в комнате №17. В комнате №16 – жила семья старика Архипова. Был у них сын Фёдор, кажется не совсем полноценный, но добрый и спокойный малый; В комнате №18 – жила их дочка Анна Архипова, юрист, с маленькой дочкой. Аня Архипова любила петь и иногда пробовала свой голос, распеваясь на улице Садовой по вечерам; В комнате №19 – жила семейная чета Барановых; В комнате №20 – жили Сигарёвы. Помнится, у них была девушка Лиза, с которой мы ходили в кинотеатр им. Маяковского, собравшись как-то группой в несколько человек. Транспорт тогда не ходил, и все шли пешком, через мост. Была ночь, впечатления волнующие. Удалось вспомнить только людей, проживавших на первом этаже барака. На втором этаже вспоминаются не всех, но некоторых всё-таки вспомнили. В мыслях мы поднимаемся на второй этаж и вспоминаем, начиная слева на право: в первой квартире жила семья Ливчиковых, самая шумная, потому что у них все дети были мальчишки. Старший сын Геннадий из тюрьмы периодически выходил и снова попадал туда, второй сын, Юрий был тоже беспокойный и с братом поменьше постоянно чего-то шумели, чего-то организовывали. Один брат родился сразу инвалидом, с укороченной ногой. Впоследствии ему эту ногу ампутировали и сделали ему протез, но всё равно он ходил с костылём. Виктор присмотрелся к соседской девушке Галине Барабановой, в комнате по соседству с ними жила семья Надежды Барабановой. У неё были две дочери – одна, Галина Барабанова, 1936 года, вторая с 1942 года, Вера Барабанова. Жизнь младшей дочери сложилась более благополучно, она занималась спортом, велосипедом, работала на Золотоперерабатывающем заводе, который располагался напротив института Связи. У Гали с мамой судьба сложилась очень печально, и всё из-за соседства с семейством Ливчиковых, а именно Виктора Ливчикова. Они просто сошли с ума. Об этом не хочется вспоминать, омрачая свою память грустными событиями. Напротив Ливчиковых жила Галина Арапкина с сыном, эта та женщина, которая впоследствии вышла замуж за Семёна Колотова. Сын постепенно её повзрослел, что с ним стало потом, теперь уже не известно; Над комнатой Поповых жила семья Чибиряк, у которых был сын Чибиряк Александр, который тоже часто отправлялся в тюрьму, жаль, хороший парень, а так плохо началась его жизнь. Младшая сестрёнка его, Варька Чибиряк, была очень темпераментной девчонкой, постоянно приплясывала за столом, когда готовила уроки. При этом наш отец боялся, чтобы не провалился потолок под её ногами и подставил второй столб к потолку в то место, где чаще всего приплясывала эта девчонка. Рядом с ними жила семья Кудрявцевых, где тоже была девочка школьница, с которой потом общалась наша младшая сестра, Валюшка. Напротив Кудрявцевых жила Валя Батяева с мамой. Валя Батяева дружила с Алевтиной Афанасьевой, но закончила культпросвет училище, а впоследствии работала в книжном магазине центрального района. Рядом с Батяевыми жила тётя Дуся Пасечник. Когда мы приехали в барак у тёти Дуси были три дочери - Варя, Пана и Шура. Шура была моя равестница, но она уже тогда заболела туберкулёзом, периодически выходила из больницы, где лечили это заболевание. Шура очень хотела жить, любила жизнь, но неожиданно для себя она всё-таки умерла. Я дружила с ней, но недолго. Рядом с Кудрявцевыми жила семья Волкова дяди Саши. За ними жили Пятковы, Катя Пяткова, по кличке «Рябая». Ещё по соседству с Пятковой жила одна из дочек тёти Дуси, Варя, но выйдя замуж уже носила фамилию Шевелёвой. Дальше жили Николай Опушкин. За ними Алевтина Афанасьева с мамой. Последним по их ряду жил парень Борис Чуркин. Такие хорошие ребята жили рядом с Алевтиной, но жениха себе среди них она не выбрала. Была какая-то странная поговорка, что там, где живёшь или учишься, женихов не ищут. Просто, близкие соседи воспринимались, как близкие родственники. Мудрость приходит позже. Ещё вспомнила Кошкарёву Веру, которая жила напротив Алевтины, но она значительно была моложе. Итак, из сорока комнат и семей в них проживающих, мы с сестрой не вспомнили лишь шесть. Да и не мудрено, что не вспомнились люди давно минувших дней, с которыми мы никак не общалась, а некоторых, возможно, и не видели ни разу. Что ж тут странного? И люди, видимо, прожили жизнь в коллективе без всяких проявлений, не оставили о себе ничего примечательного, потому и в памяти о себе ничего не оставили. Я ходила, что-то вспоминая, а из головы не выходило главное воспоминание этого дня - это столетие даты, 9-е января 1905 года, память о «кровавом воскресенье». Поменялся строй наш в стране и забыли напрочь о том, как рабочий народ шёл к царю-батюшке, с желанием пожаловаться на чиновников-жуликов, глухих к нуждам народным. Шли рабочие со своим обращением к царю с надеждой пообщаться с ним, осветить свои проблемы. Малодушный царь испугался встречи с народом своим, укрылся в Царском селе. А в городе позволил военным силам власти встретить безоружных рабочих в полном боевом вооружении, которое без промедления пустили в ход, без сожаления расстреливая и убивая рабочих. Царь лицемерно сожалел потом в своих дневниках об этих событиях. На что можно сказать: «пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву…» Вот и нынешние чиновники ожирели, одурели от власти абсолютной, бесконтрольности и безнаказанности, а высшее церковное чиновничество быстро пристроилось к современному духу времени, возвели образ «кровавого царя» в ЛИК СВЯТЫХ. Да, большевики много пролили «белой» крови, но не был ли царь виновен во всех действиях рабочих, которых он презрел и уничтожил, когда народ шёл к нему со своими нуждами? Не это ли стало толчком к февральской революции 1905 года, а впоследствии и к революции 1917 года? Почему история не учит власть имущих? Почему добравшись к власти, люди забывают о народе, на плечах которого сидят? Вот и сейчас чиновники отстранились от народа, а у меня рождаются стихи -К чему ж стремится наша власть? -Жизнь свою устроить всласть! Всю заботу о стране В руки БИЗНЕСА сдала… Есть полиция и суд, Те, при случае, спасут. -А как у БИЗНЕСА дела? -Всё, как-будто, «тишь да гладь» Для кого-то - « благодать!» -Ну, а как живет народ? -Народ и сам не разберёт- Толь живёт, толь не живёт… Народ российский терпеливый и не очень прихотливый. Жили ж трудно, пережили, так и сейчас переживём. Пока мудрят чего-то там с проездными, мы ж пешком себе походим, память, тренируя. На следующий день я опять дошла по Гурьевской до перекрёстка с улицей Кирова, но теперь я пошла вниз по ней. Наш барак имел номер Кирова, №58а. Сейчас на этом месте стоит Университет … и адрес его уже не тот. Раньше, вниз по ул. Кирова, в доме №170, на пересечении с улицей Автогенная, жила её старшая сестра Мария со своей семьёй, Павлик-муж и дочь Галина. Повернув по улице Кирова, справа вместо старых домиков, мимо которых я раньше бегала в начальную школу №33, сейчас уже нет. На месте и их новое строение в 10 этажей. Улица в этом месте значительно расширена, предусмотрены места для парковки машин перед магазинами, располагающихся в этом новом здании на первом этаже. Здесь же находится гастроном «Горожанка». Здание это длиною в целый квартал, до улицы Добролюбова. Окончание строительства этого здания было завершено уже после моего переезда в этот район. Следующий квартал тоже представляет собой большое девятиэтажное здание, на первом этаже которого располагается большой Универмаг Октябрьский. Только городская Пожарная часть остаётся на своём прежнем месте. На левой стороне стоят тоже новые дома, швейная фабрика «Северянка», которая продуктивно работала в Советское время. Сейчас большая часть помещений, видимо, сдаётся в аренду различным торговым фирмам, как «Эльдорадо». За улицей Добролюбова по улице Кирова – большая частная автостоянка, Аптека. Доходит она до улицы Никитина. Сразу после перехода тоже стоит огромное здание, Никитина №20. В этом здании располагаются несколько банков, разные торговые фирмы, а с улицы Никитина – институт Гипроцемент. На первом этаже есть даже Медицинский центр. После этого здания по улице Кирова остались всё те же старые дома, и снова заработала память прошлых лет. Вот остановка транспорта «ул. Никитина». И пошли опять старые заваливающиеся дома, на которые я с жалостью смотрела ещё в 1947 году. Мне тогда казалось, что жители их виноваты, что не строят себе новые красивые дома на этих местах. Но, оказывается, им не давали разрешение на реконструкцию администрация города, тогда они назывались Советами. Долгое время жителям района говорили, что центральным районом города сделают Октябрьский, что район будет сносить частные дома. Но что-то благоустройство района затянулось на года, так и остались стареть все эти деревянные строения. Иду дальше по улице до ул. Грибоедова, где так же стоят все старые дома. Вот эти самые, утопающие в землю окна, заваливающиеся стены. Конечно, разве можно район назвать центральным, если в нём до их пор стоят такие развалюхи. Теперь, глядя на все эти безобразия в районе, в мою, уже не детскую голову, приходит мысль: - Если бы я была одним из секретарей партии в те советские годы в этом районе, я бы не допустила, чтобы такая магистральная улица Кирова осталась до сих пор не устроенной. Стыд! А ведь вторым секретарём Обкома партии был наш бывший студент, Владимир Полещук. Ведь он здесь вырос, учился, после армии поступил к нам на завод «Электросигнал». А в партию он вступил уже в армии, и это ему открыло дорогу к власти, сначала возглавил комитет ВЛКСМ, что значит партийность, а ведь в конструкторах он себя никак не проявил, зато в комитете среди девушек ему было вольготно. Стояли хрущёвские времена. Хрущёв в те годы задурил, власть показывая безмерную. А в стране всегда у власти сидят подхалимы. Вот и наш комитет ВЛКСМ решил написать хвалебное письмо Хрущёву. Я тогда была секретарём комсомольской организации в Отделе Главного технолога. Меня пригласили в Комитет завода и предложили обсудить письмо на собрании и подписать его. Я прочитала его и сразу же вернула авторам, категорически отказавшись ни обсуждать, ни подписывать: - Вы с ума сошли, только что развенчали один культ личности, вы создаёте новый. Ничего подписывать не буду! За эту дерзость мне был объявлен строгий выговор. А вскоре я и сама вышла из комсомола, мне исполнилось 28 лет, вышла замуж и у меня родилась дочка. Коллеги, конструктора, которые были в партии, советовали мне вступить в партию. Но мне тогда не хотелось с ними даже сидеть за одним столом, я не уважала тогдашних представителей той партии, не хотела быть исполнителем тупых распоряжений. И по жизни я прошла в рядах оппозиции к власти. А теперь иногда мне думается, может я не правильно поступала, игнорируя власть, ведь её надо было воспитывать личным примером, образцом справедливого мышления. А у власти оставались безразличные, равнодушные, бездушные люди, которых не волновало положение людей, района, города. Потому и остались стаять такие старые строения. И их больше всего в Октябрьском районе. Этот домик стоит на пересечении улицы Кирова с маленькой улочкой Шолохова, которую иногда называют Коммуностроевской. Когда-то в этом доме жил Один молодой человек, Юра Пархоменко, бывший студент нашего техникума. Его с первого же курса исключили. Причина была незначительная Ещё была у нас студентка Валя Бажнёва. Это она самовольно исправила в журнале Учёта успеваемости кому-то из студентов оценку. Сейчас этого я уже не помню, кто и какую оценку исправил, но обвинён был Пархоменко, а он отрицать не стал. Его исключили из техникума, и он пошёл служить в армию. После, став уже достаточно взрослым, женился, поступил в НЭТИ и успешно закончил его. Так что напрасно я тогда волновалась за него. А вот на пересечении улицы Кирова и Автогенной стоит до сих пор дом, в котором вся моя семья долгое время жила. Сначала в комнате 9 квадратных метров, где жило 7 человек. Как мы жили, трудно представить. Правда, трое ребятишек были устроены в детский садик от завода «Труд» на режим недельного пребывания. Значит, оставалось только четверо. Здесь я помню, что дети, почти все, переболели скарлатиной, корью, братишка и свинкой болел. Когда они болели, окна завешивались тёмными шторами. Для них был карантин. Им привозили обеды из детского садика, но все они были больны и не могли есть, зато я подъедала успешно всё. И при этом оставалась здоровой, меня охранял иммунитет. Сейчас, глядя на этот дом, многое вспоминается из прошлого. Однажды зимой я возвращалась из школы домой. А из дома в огромной шапке- ушанке вышел нищий, быстро пережёвывая что-то своим ртом. Я на него смотрела широко раскрытыми глазами, этот человек напомнил лешего из сказок, лесного человека. Видимо, сильно рассмешила я этого человека и он, гаркнув, решил ещё больше напугать меня. А я от ужаса, охватившего меня, резко прыгнула от него прямо в сугроб снега, который был за этим крылечком. И почти утонула в снегу. Дядька ушёл, рассмеявшись, а я, от страха чуть дыша, с трудом выкарабкавшись, забежала домой и долго не могла прийти в себя. Весной, как обычно, снег таял днём, ночами вода подмерзала и лёд, припорошенный инеем, прикрывал накопившуюся в ямах воду. Я подходила уже к школе, свернула с улицы Кирова на Грибоедова, где находилась начальная школа №33 и неожиданно провалилась в яму с водой. Вода холодная, ужас! Конечно, люди быстро сбегали в школу, и прибежала учительница, Людмила Епифановна. Она быстро меня вытащила из воды, подхватила на руки и принесла в школу. Меня высушили, как могли, отжав мои вещи, и посадили на стульчик возле печки обсушиваться дальше. А после окончания уроков я пришла домой и продолжала отогреваться тоже у печки, выпивая чай. Но, при этом, я не заболела, меня опять спасал иммунитет. На первом этаже, напротив нашей комнаты, располагалась комната с двумя окнами, где раньше жила семья нашего дядюшки, Павла Владимировича Толоконцева. Это был брат матери. Жена его - тётя Дора. Потом, когда я читала стихи С.Михалкова «Федорино горе», представлялась почему-то тётя Дора, бегущая за посудой. Хотя эта тётя Дора была очень чистоплотной женщиной, у которой посуда всегда блистала чистотой. У них и садик был под окнами. Старших её детей я не помню. Они с ними тогда не жили здесь. Зато вспомнилось, как своего маленького сына Виктора тётя Дора зазывала домой, а это было точь-в-точь, как пела актриса Бабаджанян: «Витенька, иди домой!» Слушая эту песню, в памяти у меня просыпались сразу же некоторые картины из детства и тётя Дора. По соседству с нами жила тётя Тася, страстная любительница ходить за грибами и ягодами. Конечно, это было для неё дополнительным доходом. Дальше по коридору жила тётя Лёля, женщина бездетная, но с мужем. Однажды с её верёвки случайно упал платочек, я его подобрала и стояла с ним в растерянности, ведь чтобы его повесить снова на верёвку, у меня не доставало роста. Тётя Лёля в это время спускалась по ступеням крыльца, увидела в моих руках платочек и набросилась, пристыжая, обвиняя меня в воровстве. Мне было так стыдно, я не знала, как извиниться за то, что я подняла их платочек. На втором этаже дома жили две семьи немцев. Фамилию одной семьи помню – Гетс. Были у них дети чуть постарше меня, но мы не общались. А вот над тётей Дорой жила семья инвалида войны Петрова. Сам он был без ноги, с протезом. Старший сын у них уехал тогда поступать в военное морское училище. Так и служил потом вдалеке от дома. Ещё у них была дочка на год постарше меня, Галина. Она выходила летом часто гулять со своим младшим братом, а я со своей младшей сестрёнкой. У сестрёнки были беленькие пышные кудряшки на голове. Галинин братишка, он же равестник Валентины, увидев её кудряшки, с лёта рукой врывался в её кудряшки, страстно хватая их в свой кулачок. Я едва успевала разжать этот кулачок, чтобы он не мог вырвать её волосёнки. Как трепетно тогда я любила свою маленькую сестрёнку. Во второй половине дома, где был такой же отдельный ход, тоже жили семьи, но их я уже никого не помню, т.к. почти не общалась с ними. Потом из этого дома наша семья куда-то уезжала, жила ещё где-то в землянке, за городом, где отец себе находил работу. Но потом снова он поступил на работу в городе, где ему дали жилплощадь в общежитии по ул. Тургенева, из которого впоследствии сделали городскую больницу 38. А из этого общежития мы переехали в тот самый барак, на Кирова, 58а. Дальше, по улице Кирова стояли ещё несколько бараков. Я шла дальше посмотреть, что стало с ними. Оказалось, 3-ий дом уже снесли. Вместо него построили тоже двухэтажные два домика, но уже благоустроенные. Самый последний дом, на пересечении с улицей Дунайской, раньше его назвали четвёртым, всё-таки ещё остаётся жить. В этом доме тоже жила моя семья, но это было до войны, когда я ещё была очень маленькая. А старшая сестра Мария ещё была девушкой и у неё тогда в этом доме соседка украла туфли. Для неё это была трагедия. Из этого дома семья переехала уже улицу Большевистская, где отец устроился в цех №39 завода им. Чкалова. А там началась война. Это был уже сорок первый год За время, пока решался Администрацией города вопрос с проездными для льготников, я совершала пешие прогулки по району. Побывала на улицах Садовая, Московская, Ленинградская, Белинского, Толстова, Тургенева, где была наша школа№16. Прошла до улиц Чехова, Карла Либкнехта, Нижегородская, 9-го Ноября, Большевистская, Обская, Сакко-и-Ванцетти, где сейчас располагается нынешняя Администрация Октябрьского района и бывший Индустриальный техникум. В памяти промелькнули годы жизни в этом районе: Я в этом городе росла, На улицах этих взрослела. Здесь детскую жизнь прожила. Здесь юность моя пролетела. Здесь рядом друзья наши жили. Здесь многие годы, назад оглянувшись, Ходили, бродили, спешили, И обгоняли друг друга, споткнувшись. Здесь мы знакомились, с кем-то дружили, Что-то запомнилось, что-то забыли. Мне дороги улиц названья Московская, Садовая, Кирова, Толстова… Я открываю вам свои признанья: -Как вас люблю я снова! Много лет уже прожито Среди множества людей, Сколько улиц вновь обжито, А старые улицы всё же милей. Вновь я по улицам этим хожу. Сквозь время я к ним возвращаюсь, Я в молодость с ними вхожу… И в памяти с детством прощаюсь…