Нет, это мне совсем не всласть – всё, что сейчас со мною. Опять я вынужден писать письмо неотправное. Сумбурность слов, сумбурность чувств я вылью на бумагу. Что этим выразить хочу: ненужную отвагу; обиду, боль и крик души; что чувства очень хрупки; сказать, ах, друг, нехороши премерзкие поступки и все деянья в юбилей, в моё, ох, старость, …летие? Не стал я ни черствей, ни злей, ведь мы давно не дети. Я просто, в кучу всё собрав, – всех мелочей заразу, – твою неумность, (друг иль враг?) перечеркнул всё сразу: все нити бывшего родства и видимость приличия. Не чту в неправде божества порочного величия. Такой я есмь! И я другим себя уже не сделаю. Конечно, лучше быть глухим или вороной белою и ничего не понимать, иль жить под маской ханжества. Но это мне, ядрёна мать, довольно подлым кажется. Нет, так я, друже, не могу! Чтоб сердцем не пораниться, мне легче строки набегу себе засунуть в задницу и не искать на стороне сочувствия в абстракциях. Мы будем жить в одной стране, но… в разных резервациях.