ОСОБЕННОСТИ СЕВЕРНОЙ РЫБАЛКИ.ОПУС 3 Авиационный полк, (да, видать, и не авиационнй тоже!) – большой колхоз, а, вернее, большая семья, с общими заботами, и проблемами, с общими радостями и бедами, со своими семейными дрязгами, со своими верными и неверными жёнами и мужьями. Там все друг друга знают в лицо. Мужикам доставляла единство не только служба, но и общий досуг: совместно проводимые праздники, совместные охоты и рыбалки, совместные похороны жертв, которые требовала и требует авиация. Женщины дружили домами, мужьями, детьми, коллективами художественной самодеятельности. Командование не жалело средств на организацию охот и рыбалок: коллективам предоставлялась возможность маневра. Когда местный котёл приедался, нам, охотникам и рыбакам не отказывали в транспорте, куда бы мы не захотели поехать, Правда, транспорт этот по комфортности очень уступал тому, который мы использовали в Красноярске. Красноярский транспорт – это пятизвёздочный отель, по сравнению с тем, что предоставлялся нам на Кольском: в Красноярске на вездеходе-тягаче стоял добротный, изготовленный из вагонки, вагончик, утеплённый достижениями цивилизации: утеплителями из стекловаты, и даже войлоком. На Красноярском транспорте по стенам имелись полки, типа вагонных, имелась печка, работающая на солярке, (которую мы старались не использовать, так как от неё был запах, скажем, не очень приятный), и мы поставили в уголке обыкновенную чугунную «буржуйку», которая тоже воняла, но воняла экологически чистой вонью – дымом берёзовых, или сосновых поленьев. На пол красноярского транспорта, при необходимости, стелился поролоновый ковёр толщиной сантиметров в двадцать-тридцать, и не беда, коль кто-то свалится с полки по пьянке со второго этажа при движении по ухабам. На Кольском такой благодати не было: брезентовый полог защищал только от ветра, но не от мороза. Надо сказать, что всякая местность на Кольском имела не только свою, свойственную только ей погоду, но и свой климат. То, что в округе десяти двадцати километрах, от редко когда замерзающего залива, обычно не остужалось ниже двадцати градусов, то при движении от залива в сторону мороз крепчал на один-два градуса на километр. Мы собираемся на рыбалку, когда у нас за бортом 10-15 градусов мороза, а на озере Килп-Явр, котроое от нас в восьмидесяти километрах, садимся на лёд в двадцатипятиградусный мороз. И согреться нечем, кроме «Московской», ( в те времена на Кольском правили бал «Московская» да «Столичная»). Костёр, а тем более, нодью, в тундре не разведёшь, по причине почти полного отсутствия чего-нибудь сгораемого. Точь в точь, как в степи кулундинской! В степи хоть можно было наломать кустов полыни, или наскубти травы или камыша на какой-никакой костёр. В тундре это сделать проблематично: не так просто найти горючий материал! Нет, лес есть, он рядом и берёзовый, но черничник растёт не в берёзовом лесу, а березняк растёт под прикрытием черничника! Березняк-то карликовый: листочки у него мельче листьев брусничника, ствол у черничного куста толще чем у берёзового дерева! Я не зря изрёк в начале своего опуса о разном климате в разных местах тундры, там не только климат разный, но и разные флора и фауна. Только что была тундра с лесом-стланником, а через пару километров склоны соседней сопки заросли карельским березняком: низким, изломанном, как хиппи в рок-н роле, с древесиной, о которую можно изломать топор, или вековыми сосёнками высотой в два-три метра и стволиком, толщиной в сантиметров в 10-12, но состоящим из пятидесяти, а то и большего количества слоёв. Там топливо, конечно же, не проблема. И вот мы едем за восемьдесят километров зачем-то на морозный Килп-Явр, забросив свои громадные – Кривое и Черногубское, и добрую полсотню мелких и малоисследованных озёр в округе аэродрома. Рядом с Килпом есть собственный «сухопутный» аэродром, отличающийся от нашего разве только формой, в которую обут-одет личный состав. Местных на озере ни души: наверное, сидят уже где-нибудь на нашем Черногубском! (Им лучше – там теплее!) А мы, высадившись на лёд Килпа, бурим лунки, раскидываем «самоловы» А кое-кто даже костерок разжёг и на таганке у него закипает котелок. «Кое-кто» - майор, наш зам. начальника штаба, большой оригинал. Мы, (как-то у нас получалось), селились на льду компактными группами: видать, так веселее. Майор сразу же откалывался и двигал куда-нибудь в сторонку. Его там не беспокоили, а я был новичком, и, каюсь, любопытным, как обезьяна! (Не будем осуждать приматов: им было любопытство необходимым для выхода в люди!) А я, считай, уже выбился в них, и посему направился, к расположившемуся в сторонке, майору. Нет, любопытство моё было обоснованным: не прошло и часа, а майор уже уху варит! Интересно – из чего? И я к нему прибыл в самый ответственный момент: майор ладил загрузить что-то в кипящий котелок. «Что уже на уху поймали?» - спрашиваю, «Угу!, - отвечает майор, загружая в котелок пачку пельменей, - буду я ждать эту уху, не завтракавши!» Старожилы знали, что майор ездит на рыбалку не «завтракавши», и по сему не беспокоили его по пустякам, да и я этого больше никогда не делал! Рыбка на этом озере была традиционной для средней полосы: окунь, щука, язь, или что-то на него похожее, налим. Говорили, что иногда на крючок попадалось кое-что экзотическое, но при мне на Килпе никто никогда ничего экзотического не вылавливал. А бывало и так, что за всю рыбалку никто ничего вообще не вылавливал, а просто сидел на льду, «сугревался» сугревом, варил суп, или кашу, и вёл дружеские беседы с такими же, как сам, бедолагами – неудачниками. И то – не лишне! Разнообразие – вещь! Но такие ходки на дальние расстояния были нечастыми, так как требовали много времени. И я, лично, их, бывало, игнорировал. Мне хватало заботы и в округе аэродрома: два громадных озера, сотни мелких, требующих обследования и освоения. Да и то родное Кривое хранило кучу тайн: заливов, заливчиков, мелей, глубин. В общем, я исследовательской работой был полностью загружен и на местном уровне. Но иногда сожалею, что отказавшись от дальних походов, я потерял немало интересного. Я отказался ехать в дальнюю тундру на оленью охоту: наш коллектив в области приобрёл две лицензии на отстрел оленей и организовал охоту. Я не поехал: мне жаль стрелять в крупного зверя: видел я на болоте за сопкой следы оленьи, но по следу не пошёл. Дело было зимой, я был на лыжах и при желании по следу бы его нашёл, но мне это было ни к чему. Олень мог быть диким, а мог быть и колхозным, ( а они, по сути дела, почти дикие тоже), да и рука на него не поднялась. Позже я пожалел, что не поехал на оленью охоту, ведь не мешало бы познать, что это такое! Правда, наши прибыли с этой охоты не солоно хлебавши: олени не стали ждать, когда на них приедут охотиться и откочевали в неизвестном направлении. Но всё же, всё же… Не сплавал я и на противоположный берег залива, а там, баяли, рыбалка роскошная! А я в это время,(где-то конец апреля), обследовал своё родное Кривое. Кривое с птичьего полёта выглядело как узкая извилистая тёмносиняя полоска, (очень похожая на Енисей в верховьях),петляющая между сопок. А за двумя горушками - Черногубское, похожее на овальную лохань, разноцветное: та часть, что направлена к заливу – тёмноголубая, а та, что от залива – светложёлтая. Объяснение есть: голубизна – глубина, желтизна – проглядывает мель. В чём тут дело я узнал намного позже - Кольские озёра были двух типов: тектонические, образовавшиеся Бог знает когда, глубокие и со своей собственной флорой и фауной, и моренные, не такие глубокие и образованные ледниками, и тоже со своей флорой и фауной. Кривое было мне уже во многом знакомо, И не только Кривое, но и его окрестности. А они тоже весьма интересны! Там богатейшие ягодники и , невиданные мною ранее, грибные места. Дичи, правда, не видел. Я считал, что такое обилие водоёмов означает обилие водоплавающей птицы, а это было далеко не так: вернее, её не было! Иногда налетали кое-какие перелётные и неперелётные, но это мелочи! Не было в моих угодьях и вездесущей белой куропатки. На Ваенге по всему пути на озёра, то и дело взлетали выводки, а у нас ни гу-гу! И следы песцовые попадались редко-редко, оленьи только раз, а, главное, заячий след за пятилетие не попался мне ни разу! И не удивительно: какая животина выдежит грохот взлетающего самолёта? А там два аэродрома почти рядом, и полёты каждый день! И каждую ночь! На заливе круглогодично можно бы было охотиться на нырков. Да кто на них охотиться станет! Мясо птицы, трансформированные из рыбного харча, это кое-что. Никогда не ел ничего противнее, чем мясо чайки, нырка или какой-нибудь цапли. Нет, вру: ещё и сала свиньи, вскормленной на рыбьих отходах! Бр-р-р! Как вспомню, так и сейчас тошнота к горлу подступает! Стоп! Я, кажется, плавно начал переходить на особенности охоты. Как у нас старшина говорил: «Отставить!» Перейду,если когда-нибудь особенности рыбалки закончатся… (Продолжение будет, если надо).