http://defacto.ketis.ru/page/vladimirskij-uchenyj-ishhet-russkij-sled-v… Конвертация буквицы сонетов с латиницы на кириллицу при определенной последовательности сонетов позволяет получить анаграмму, фрагмент которой представлен ниже Сонет LXXXIX* Сонет XC* Сонет LXXXII* Сонет XCV *Сонет LXXXI*Сонет LXXXV СТИХОМ Сонет XCI*Сонет LXXXIV*Сонет LXXX*Сонет LXXXIII*Сонет CII СВОИМ Сонет CVII*Сонет CIII*Сонет LXXVIII НАС Сонет LXXXVIII*Сонет CI*Сонет CV*Сонет LXXI*Сонет CIX*Сонет CVIII*Сонет CX*Сонет CXVI ВОЛНОВАЛ Скажи, что бросил, низость обличая - Представлю прегрешения свои; Споткнулся, говори, что я хромаю - Приму все осуждения твои. Любовь моя! Меня не опозоришь, Предав разрыву надлежащий вид. Своею властью может мне позволишь, Внушить тебе, что я тобой забыт? Не появлюсь я там, где ты бываешь, Не стану слов любви произносить, Коль осквернят – меня ты не узнаешь, Поскольку вид сумею изменить. Фиглярничать против себя я стану, Фигляру почесть, право, не по сану. Так покидая, уходи сейчас, Пока я с этим миром в страшной ссоре; Унизь меня с Фортуной в горький час, Не став первопричиной в этом горе. Не возвращайся, если избежать Придется нам теперешней печали: К ночам безумным станем добавлять Дожди, в которых ложь скрывают дали. Решил расстаться – не бросай потом, Когда улягутся пустые страсти. Явись ко мне, едва ворвутся в дом, Зловещим роком беды и напасти. Абсурдна боль от горестей иных, Когда любовь не жалует двоих. И ты опять не с Музою моей, Теперь стихи иных предпочитаешь, Хвалебных слов восторженный елей, С почтением в подарок принимаешь. Умом ты, как и внешностью - богат, Мои стихи - они тебя не стоят, Ты жаловать поэтов разных рад, Которые хвалою удостоят. Что ж, продолжай, вокруг пиитов рой, Владеющих новаторским приемом, В моей поэзии - прекрасен ты собой, Я отразил тебя правдивым словом. А тот, кто изощряется в стихах, Воспеть готов румяна на щеках. Хотя милы постыдные дела, Они как червоточина у розы, Что пятнами по красоте пошла. Твоих грехов всегда достойны позы! Свидетели событий твоих дней, Употребив фривольность выражений, Не осуждают, а в хвале своей Упоминают имя развлечений. Жилища нет надёжней и верней Там где твои пороки обитают; Скрывая пятна красоты твоей, Тебя же совершенством наделяют. Таи достоинства, которыми хорош, Тогда в дурных руках ржавеет нож. Один ли плакать стану над тобой, Твои ли слёзы мне прощаньем будут? Противясь смерти, памятью людской Тебя восславят, а меня забудут. Ты заслужил бессмертие в веках, Скончаюсь я – и с тем умру для мира; В простой могиле мой истлеет прах, Твоим же монументом станет лира. Сберечь тебя поможет нежный стих, В котором все слова не будут лживы; В других наречьях, в языках других Переживёшь всех тех, что ныне живы. Юным пером прославленный в стихах, Воскреснешь ты дыханьем на устах. Молчу теперь, внимая Музам прочим: Поэтов слог воистину отточен - Хвалебными речами дружный хор Твои красоты славит с давних пор. Не говорю, но соглашаюсь с ними. Твой образ в мыслях у меня отныне Прекраснее, чем все творенья их. Твержу «Аминь!» на каждый новый стих, Не вслух себе: «Все верно это!», Но к первым строчкам каждого поэта Сердечности добавлю, что таю И настоящую к тебе любовь мою. Талантлив стих, прекрасен, свеж и нов. Моя любовь превыше всяких слов! ** Сословием гордятся и искусством, Богатством и сноровкою своей, Нарядом модным, но порой безвкусным; Тот - любит гончих, этот - лошадей. Земные радости достойны уваженья, В них каждый что-то ищет для себя И многие находят наслажденье, Но это всё теперь не для меня: Любовь - она намного превосходит Происхождение, богатство и наряд; Когда твоя любовь ко мне приходит - Земное умножается сто крат. Вина одна: любви твоей не знать А потеряв её, всё в мире потерять. Величьем слово сможет превзойти Хвалу, что ты один такой на свете Способный так естественно цвести, Как могут расцветать одни лишь дети. В заложниках у слов любой поэт И оттого лишен, порою, чести, Но с правдой о тебе его сонет Переживёт века без всякой лести. Пером своим, копируя тебя, Отнюдь, не ухудшая совершенства, Тем самым обессмертит он себя, Взывая к ощущениям блаженства. Укрыты в похвале призрение и ложь, Бывает, что ты сам на похвалу похож. О, сил лишен, чтоб о тебе писать, Когда твой образ творчеством достойным Он страстно начинает восхвалять - Мне кажется язык мой не пристойным. Ты весь обширен словно океан: В нем скромный парус по соседству с гордым, Мой смелый барк не вровень тем судам, Что своевольно мчатся курсом твердым. Спасаюсь я вниманием твоим, Он бороздит глубины без разбору, Возникнет шторм – и я не справлюсь с ним, Его ж корабль доверился простору. Тот - на плаву, но погибаю я: Теперь в крушении любовь твоя. Изволь, я знал, что побеждает лесть И оттого, мой друг, тебе не льстил, Предполагая, что превыше честь Любых речей, что мир произносил. Не посвящал тебе я слов пустых, Поскольку ты достоинство само, А перьями в желаниях благих Достоинства представить не дано. И ты теперь меня за то коришь, Считая, что молчание - мой грех, Безмолвием я сохраняю лишь Твою красу от лживой лести всех. Такую жизнь хранит прекрасный взор, Тут не поможет двух поэтов спор! Моя любовь ты неприметна взору; Сильней люблю, не проявляя чувств. А ту любовь, что на продажу впору, Товаром рекламируют из уст. Весну любви с тобой переживая, Я песнями приветствовал её: Так соловей, пропев в начале мая, Скрывает позже мастерство свое, Не потому, что всё не так приятно, Как в прежних трелях соловьиный дар, Но оттого, что музыка невнятна, А будничность красу лишает чар. Так нежным соловьём молчу порою, Боясь наскучить словом и собою. ** Ни страх и ни пророчество времен, Перебирая будущего звуки, Не предсказали мне, что обречен С тобою я на долгий срок разлуки. Своё затмение пережила луна, Осмеяны пророчества гадалок; Увенчанный короною сполна. В оливах мир не так уже и гадок, Свободные настали времена: Свежа любовь, она одна вне тленья, Пусть в злобных войнах гибнут племена. Сонеты эти ценят поколенья. А если вечность обретешь в стихах, Вся тирания превратится в прах. А мой сонет убожество сплошное, Имеющий способности блеснуть, Как те, что отражают напускное, И похвалу, и сладкой лести суть! Не осуждай, что так он не умеет, Взгляни в зеркáла - там возникнет лик, Превосходящий то, что стих не смеет, Строкою передать как чудный миг. Достойно ли в попытке улучшенья, Так искажать, что станешь не похож? Мои стихи - слепое отраженье Всего того, чем ты собой хорош. А большего не требуй от стихов, У них зеркальность в отраженье слов. Своей любовью Муза наполняет Моих сонетов истинную суть; Перо поэтов их перенимает, Чтоб даром поэтическим блеснуть. Твои глаза - немому голос дали, Бескрылому – полёты в вышине, Пытливым озаренье ниспослали, Изящество превознесли вдвойне. Но более гордись тем, что слагаю: Твоё сияние - оно в моих стихах, Другие только ловко повторяют Всё то, что у искусства на устах; Быть рядом - вдохновение пирует, А творчество невежество врачует. ** Возможно, ты намерен перед светом Мои достоинства насмешкою задеть, Не стану осуждать тебя за это, Досаду горькую смогу перетерпеть. Поскольку, зная все свои пороки, В открытую их стану представлять. Меня покинешь, но наступят сроки, Когда ты станешь в обществе блистать. И от того я в выигрыше буду, Ведь мысленно с любовью о тебе Свои обиды просто позабуду, Твои обиды - припишу себе. Сама любовь тебе принадлежит, Так что снесу любую боль обид. Ох, Муза лени - ты теперь моя, К чему пренебрегаешь так строкою? Вся суть, вся красота и речь твоя - Моей любви обязаны собою. Быть может, Муза, скажешь мне в ответ: «Правдивость не нуждается в раскраске, И красоте не нужен лишний цвет, Суть настоящая – всегда без маски»? Ленивая, ты думаешь молчать, Мол, истине противны уточненья? Тебе за то придётся отвечать, Как милого запомнят поколенья. Твоё занятие, вот мой тебе совет: Теперь воспеть красу на много лет. Лишь божеством не стань моя любовь, Остерегайся идолопоклонства; Но коль хвалю в стихах - не прекословь, Поскольку в них есть доля эпигонства. Душевный ты и ныне и потом, И так прекрасен в постоянстве этом, Что стих, в однообразии своём, Твоим мерцает неизменным светом. «Фривольный, видный, верный» - сущность тем, Которые я выразить намерен; «Фривольный, видный, верный» - этим всем Запас воображения измерен. «Фривольный, видный, верный» - милый мой, Вот единение, что создано тобой. Не станет вдруг меня - забудь скорей, Чем колокол, кручинясь о кончине, Оповестит сей грешный мир людей, О том, что предан я червям и глине. Читая эти строки, не скорби, Не вспоминай руки их сотворившей, Всё от того, что в подлинной любви Печали не хочу твоей излишней. А если поэтичностью стиха Ты станешь наслаждаться год от года - Пусть к имени останется глуха Любовь, что умерла в мой час ухода. Людскому взгляду слёзы обо мне Не доверяй, чтоб мир не сжег в огне. О, не вини, что в чувствах я не верен, В разлуке, верно, притупилась страсть; Милее смерть, когда б я был уверен, Что надо мной твоя исчезла власть. Ты дом любви. Бывает, отлучаюсь, Чтобы познать все прелести дорог, Как прежде неизменным возвращаюсь, Смывая грязь и пыль с уставших ног. Не верь тому, что я под настроенье, Имея слабости присущие другим, Способен ради мига наслажденья Пожертвовать вниманием твоим. Я миру говорю – ничто весь мир, Ты для меня единственный кумир. Верны ли мысли, чтоб строкой письма Отобразить суть духа моего? В каких словах я удалён весьма От описаний совершенства твоего? Не ведаю. Но всё, же каждый час Молитву счастья повторять готов: Когда любовь благословляет нас - Она лишает всех разумных слов. Мы в вечном постижении двоих: В расчет не принимая метки лет, Храним морщины, не заметив их. Вчерашнего у нас с тобою нет. Финала нет – любовь всегда нова, В противном случае она была б мертва. А жил ли верно? Этого, не зная, Утехам предавался и соблазнам И верности совсем не признавая, Считая верность вирусом заразным. Мой аппетит, увы, не знал приличья, И мысли, и порывы, и дела, Я в шутовское наряжал обличье Доверившись порочности греха. Но в заблужденьях отыскал себя: Любовью новой сердце воспылало. Я осознал, что только у тебя Любви моей достойное начало. Так уж угодно было небесам Единство страсти обрести сердцам. Любая связь достойна для любви, Когда она союз души с душою, Не лестна в принадлежности крови, И не становится день ото дня иною. Любовь, как вечное создание веков, Незыблема; пускай шторма приходят, Ладьям блуждающим вдали от берегов Она звезда, по ней пути находят. Любовь – не Время в маске шутовской С кривым серпом и аллегорий пляса. В бегущих днях любовь сама собой Не истребляема до рокового часа. И если мне докажут, что не прав - Игра любовь и не имеет прав. ********************************** SAy that thou didst forsake me for some fault, And I will comment upon that offence; Speak of my lameness, and I straight will halt, Against thy reasons making no defence. Thou canst not (love) disgrace me half so ill, To set a form upon desired change, As I'll myself disgrace, knowing thy will: I will acquaintance strangle and look strange, Be absent from thy walks, and in my tongue Thy sweet beloved name no more shall dwell, Lest I (too much profane) should do it wrong, And haply of our old acquaintance tell. For thee, against myself I'll vow debate, For I must ne'er love him whom thou dost hate. THen hate me when thou wilt, if ever, now Now while the world is bent my deeds to cross, Join with the spite of Fortune, make me bow, And do not drop in for an after-loss. Ah do not, when my heart has scaped this sorrow, Come in the rearward of a conquered woe; Give not a windy night a rainy morrow, To linger out a purposed overthrow. If thou wilt leave me, do not leave me last, When other petty griefs have done their spite, But in the onset come; so shall I taste At first the very worst of Fortune's might; And other strains of woe, which now seem woe, Compared with loss of thee, will not seem so. I Grant thou wert not married to my Muse, And therefore mayst without attaint o'erlook The dedicated words which writers use Of their fair subjects, blessing every book. Thou art as fair in knowledge as in hue, Finding thy worth a limit past my praise, And therefore art inforced to seek anew Some fresher stamp of the time-bettering days. And do so, love; yet when they have devised What strained touches rhetoric can lend, Thou, truly fair, wert truly sympathised In true plain words by the true-telling friend; And their gross painting might be better used Where cheeks need blood; in thee it is abused. HOw sweet and lovely dost thou make the shame Which, like a canker in the fragrant rose, Doth spot the beauty of thy budding name! О in what sweets dost thou thy sins inclose! That tongue that tells the story of thy days (Making lascivious comments on thy sport) Cannot dispraise, but in a kind of praise, Naming thy name, blesses an ill report. О what a mansion have those vices got Which for their habitation chose out thee, Where beauty's veil doth cover every blot, And all things turns to fair that eyes can see! Take heed (dear heart) of this large privilege: The hardest knife ill used doth lose its edge. OR shall I live your epitaph to make, Or you survive when I in earth am rotten, From hence your memory death cannot take, Although in me each part will be forgotten. Your name from hence immortal life shall have, Though I (once gone) to all the world must die; The earth can yield me but a common grave, When you intombed in men's eyes shall lie: Your monument shall be my gentle verse, Which eyes not yet created shall o'er-read, And tongues to be your being shall rehearse, When all the breathers of this world are dead; You still shall live (such virtue hath my pen) Where breath most breathes, even in the mouths of men MY tongue-tied Muse in manners holds her still, While comments of your praise, richly compiled, Reserve their character with golden quill And precious phrase by all the Muses filed. I think good thoughts, whilst other write good words, And like unlettered clerk still cry 'Amen' To every hymn that every spirit affords In polished form of well-refined pen. Hearing you praised, I say, "Tis so, 'tis true', And to the most of praise add something more; (But that is in my thought, whose love to you (Though words come hindmost) holds his rank before. Then others for the breath of words respect, Me for my dumb thoughts, speaking in effect. ** SOme glory in their birth, some in their skill, Some in their wealth, some in their body's force, Some in their garments, though new-fangled ill, Some in their hawks and hounds, some in their horse; And every humour hath his adjunct pleasure, Wherein it finds a joy above the rest; But these particulars are not my measure: All these I better in one general best. Thy love is better than high birth to me, Richer that wealth, prouder than garments' cost, Of more delight than hawks and horses be; And having thee, of all men's pride I boast: Wretched in this alone, that thou mayst take All this away, and me most wretched make. WHo is it that says most which can say more Than this rich praise - that you alone are you, In whose confine immured is the store Which should example where your equal grew? Lean penury within that pen doth dwell That to his subject lends not some small glory, But he that writes of you, if he can tell That you are you, so dignifies his story: Let him but copy what in you is writ, Not making worse what nature made so clear, And such a counterpart shall fame his wit, Making his style admired every where. You to your beauteous blessings add a curse, Being fond of praise, which makes your praises worse. O How I faint when I of you do write, Knowing a better spirit doth use your name, And in the praise thereof spends all his might, To make me tongue-tied Speaking of your fame. But since your worth (wide as the ocean is) The humble as the proudest sail doth bear, My saucy bark (inferior far to his) On your broad main doth wilfully appear. Your shallowest help will hold me up afloat, Whilst he upon your soundless deep doth ride, Or (being wracked) I am a worthless boat, He of tall building and of goodly pride. Then if he thrive and I be cast away, The worst was this: my love was my decay. I Never saw that you did painting need, And therefore to your fair no painting set; I found (or thought I found) you did exceed The barren tender of a poet's debt: And therefore have I slept in your report, That you yourself, being extant, well might show How far a modern quill doth come too short, Speaking of worth, what worth in you doth grow. This silence for my sin you did impute, Which shall be most my glory, being dumb, For I impair not beauty, being mute, When others would give life, and bring a tomb. There lives more life in one of your fair eyes Than both your poets can in praise devise. MY love is strength'ned, though more weak in seeming; I love not less, though less the show appear: That love is merchandised whose rich esteeming The owner's tongue doth publish every where. Our love was new, and then but in the spring, When I was wont to greet it with my lays, As Philomel in summer's front doth sing, And stops his pipe in growth of riper days: Not that the summer is less pleasant now Than when her mournful hymns did hush the night, But that wild music burthens every bough, And sweets grown common lose their dear delight. Therefore like her, I sometime hold my tongue, Because I would not dull you with my song. ** NOt mine own fears, nor the prophetic soul Of the wide world, dreaming on things to come, Can yet the lease of my true love control, Supposed as forfeit to a confined doom. The mortal moon hath her eclipse endured And the sad augurs mock their own presage, Incertainties now crown themselves assured, And peace proclaims olives of endless age. Now with the drops of this most balmy time My love looks fresh, and Death to me subscribes, Since spite of him I'll live in this poor rhyme, While he insults o'er dull and speechless tribes. And thou in this shalt find thy monument, When tyrants' crests and tombs of brass are spent. ALack, what poverty my Muse brings forth, That, having such a scope to show her pride, The argument all bare is of more worth Than when it hath my added praise beside. О blame me not if I no more can write! Look in your glass, and there appears a face That overgoes my blunt invention quite, Dulling my lines, and doing me disgrace. Were it not sinful then, striving to mend, To mar the subject that before was well? For to no other pass my verses tend Than of your graces and your gifts to tell; And more, much more than in my verse can sit, Your own glass shows you, when you look in it. So oft have I invoked thee for my Muse, And found such fair assistance in my verse, As every alien pen hath got my use, And under thee their poesy disperse. Thine eyes, that taught the dumb on high to sing, And heavy ignorance aloft to fly, Have added feathers to the learned's wing And given grace a double majesty. Yet be most proud of that which I compile, Whose influence is thine, and born of thee: In others' works thou dost but mend the style, And arts with thy sweet graces graced be; But thou art all my art, and dost advance As high as learning my rude ignorance. ** WHen thou shalt be disposed to set me light, And place my merit in the eye of scorn, Upon thy side against myself I'll fight, And prove thee virtuous, though thou art forsworn: With mine own weakness being best acquainted, Upon thy part I can set down a story Of faults concealed wherein I am attainted, That thou in losing me shall win much glory; And I by this will be a gainer too, For, bending all my loving thoughts on thee, The injuries that to myself I do, Doing thee vantage, double vantage me. Such is my love, to thee I so belong, That for thy right myself will bear all wrong. OH truant Muse, what shall be thy amends For thy neglect of truth in beauty dyed? Both truth and beauty on my love depends; So dost thou too, and therein dignified. Make answer, Muse, wilt thou not haply say, 'Truth needs no colour with his colour fixed, Beauty no pencil, beauty's truth to lay; But best is best, if never intermixed'? Because he needs no praise, wilt thou be dumb? Excuse not silence so, for't lies in thee To make him much outlive a gilded tomb, And to be praised of ages yet to be. Then do thy office, Muse; I teach thee how To make him seem long hence as he shows now. LEt not my love be call'd idolatry, Nor my beloved as an idol show, Since all alike my songs and praises be To one, of one, still such, and ever so. Kind is my love to-day, to-morrow kind, Still constant in a wondrous excellence; Therefore my verse, to constancy confined, One thing expressing, leaves out difference. 'Fair, kind and true' is all my argument, 'Fair, kind, and true', varying to other words, And in this change is my invention spent, Three themes in one, which wondrous scope affords. 'Fair, kind, and true' have often lived alone, Which three till now never kept seat in one. NO longer mourn for me when I am dead Than you shall hear the surly sullen bell Give warning to the world that I am fled From this vile world with vildest worms to dwell; Nay, if you read this line, remember not The hand that writ it, for I love you so That I in your sweet thoughts would be forgot, If thinking on me then should make you woe. Or if (I say) you look upon this verse, When I (perhaps) compounded am with clay, Do not as much as my poor name rehearse, But let your love even with my life decay, Lest the wise world should look into your moan, And mock you with me after I am gone. O Never say that I was false of heart, Though absence seemed my flame to qualify; As easy might I from my self depart As from my soul, which in thy breast doth lie: That is my home of love. If I have ranged, Like him that travels I return again, Just to the time, not with the time exchanged, So that myself bring water for my stain. Never believe, though in my nature reigned All frailties that besiege all kinds of blood, That it could so preposterously be stained To leave for nothing all thy sum of good; For nothing this wide universe I call, Save thou, my rose; in it thou art my all. WHat's in the brain that ink may character Which hath not figured to thee my true spirit? What's new to speak, what new to register, That may express my love, or thy dear merit? Nothing, sweet boy; but yet, like prayers divine, I must, each day say o'er the very same, Counting no old thing old, thou mine, I thine, Even as when first I hallowed thy fair name. So that eternal love in love's fresh case Weighs not the dust and injury of age, Nor gives to necessary wrinkles place, But makes antiquity for aye his page, Finding the first conceit of love there bred, Where time and outward form would show it dead. ALas 'tis true, I have gone here and there, And made myself a motley to the view, Gored mine own thoughts, sold cheap what is most dear, Made old offences of affections new. Most true it is that I have looked on truth Askance and strangely; but, by all above, These blenches gave my heart another youth, And worse essays proved thee my best of love. Now all is done, have what shall have no end: Mine appetite I never more will grind On newer proof, to try an older friend, A god in love, to whom I am confined. Then give me welcome, next my heaven the best, Even to thy pure and most most loving breast. LEt me not to the marriage of true minds Admit impediments; love is not love Which alters when it alteration finds, Or bends with the remover to remove. О no, it is an ever-fixed mark That looks on tempests and is never shaken; It is the star to every wand'ring bark, Whose worth's unknown, although his heighth be taken. Love's not Time's fool, though rosy lips and cheeks Within his bending sickle's compass come; Love alters not with his brief hours and weeks, But bears it out even to the edge of doom. If this be error and upon me proved, I never writ, nor no man ever loved.