Яков Есепкин Розарии Аида. Второй эпилог Четверг избыл и узы сентября, Потир ополоснул от иван-чая Слезами, ничего не говоря, Простимся, а пепле губы различая. Не молви, днесь печали велики, С бессмертием прощается славянка, Пииты облачились во портки, Для ангелов накрыта самобранка. Нужны ли революции в раю, И речь о том – бессмысленная треба, Владимиры в ямбическом строю Маршируют пред остием Эреба. С классической привычкою хохмить Успеем хоть ко вторничной сиесте, Чтоб мертвые тростинки преломить Лишь в милом Габриэля сердцу месте. Где ж царские девишники сейчас, Кого их юный цвет увеселяет, Пусть чернит полотенце хлебный Спас, Мечты в отроков ханука вселяет. Мы с Анною заглянем в Баллантрэ ль, Поместия мистический владетель Нас звал, но сталась цинком акварель, Без соли и текилы мертв свидетель. От Радклиф отчураются писцы, Магического жертвы реализма, А десть куда тьмутомные свинцы И вычурные замки модернизма. Витий сакраментальные тома Бравадою пустою обернулись, Восславил кулинарию Дюма, Иные царским шелком совернулись. Какой еще приветствовать роман, Иль «Норму», иль черево «Амстердама», Предательство повсюду и обман, И глорья – астеническая дама. Засушен лес норвежский на корню, Исчах над тронной краскою версалец, Я в мире, Габриэль, повременю И спутник будет мне Мельмот-скиталец. Бог весть куда спешили и, дивись, Успели на престольные поминки, И сирины понурые взнеслись, Рекут о них иные метерлинки. Еще заплачем зло по временам, Всемилости не знавшим патриаршей, В подвалы доносившим разве нам Златые ноты моцартовских маршей. Поэтому во плесень погребных Чернил, блюдя предвечные обряды, Мы вдалбливали звезд переводных Столучья и не чтили колоннады. Они держать устанут потолки Дворцовые, холодную лепнину, Со мрамором ломаются в куски Архангелы, месившие нам глину. Возведен замок, статью и венцом Равенствующий Божеским чертогам, Гарсиа, пред началом и концом Лукавостью хотя отдарим слогам. Тезаурис наш кровию потек, Суетно с горней речью возвышаться, Там ангели уместны, им далек Тот промысел, какому совершаться. Геройство бедных рыцарей пьянит, А песни гасят мрамором очницы, Бессмертие к сиесте временит, Несутся мимо славы колесницы. Летите вкось и дальше, нам пора Иные внять венцы и обозренье, Высокая окончилась игра, Предательство есть плата за даренье. Веселый этот фокусный обман, Быть может, близ расплавленных жаровен В Тартаре наблюдал Аристофан Печально, ход истории неровен. И кто открыть потщился: золотой Навеян князем сон, в кругах вселенной Нет рая и чистилища, восстой Пред адами, искатель славы тленной. Нет счастия, но есть в иных мирах Покой, небытия бредник садовый, Заслуживает дичи вертопрах, Обман ему венчается плодовый. Ах, стоят света разве ангела, Судить мы их отважились напрасно, Вот слушай, литания истекла, Ан жизни древо тучное прекрасно. Улыбкой смерть встречают, здесь темно В саду и Шуберт нем, пора ль уведать Нам Плюшкина минувшее, вино Корицею заесть и отобедать. Чудесное успение -- тщета, Но сраму убиенные не имут, Зальется кровью сей царь-сирота, Когда венцы с нас выцветшие снимут.