Яков Есепкин Антикварные пировые Вифании Калька Взвиваясь над назойливой толпой, Стандарт сбывает крашенный Меркурий, И дракул заражают красотой Фигуры пустотелых дев и фурий. Заверченные в глянец до плечей, Сиреневою матовой прокладкой Обжатые, глядят, и нет прочней Уз ситцев кружевных изнанки гладкой. В зерцалах бельеносных тьмы скелет От пола источается, лелея Гофриры лядвий меловых, паркет Скользит крахмально с пудрами келея. Венеция – обманутых юдоль, А мы зане храним ее зерцала, Чтоб вечная танцующая моль Над арфой эолийскою порхала. Фламандских гобеленов, севрских ваз, Реликвий в антикварных анфиладах Порой дороже тусклый проблеск глаз Иконниц в бледногребневых окладах. Проспект краснофигурный под орлом Двуглавым днесь мерцает бронзой русской, Но каждый терракотовый разлом Горит надгробной желтию этрусской. И зрит кроваворотый каннибал, Коробкой со скелетами играя, Кто в чресла ювенильные ввергал Огнь мертвенный, кого ждет смерть вторая. Горацио, а нас ли вечность ждет, Благие ли трилистия лелеет, Идущий до Венеции дойдет, Господь когда о нем не сожалеет. Сколь нынешние ветрены умы, Легки и устремления обслужных, Кансоны ль им во пурпуре тесьмы Всем дарствовать для симболов ненужных. Ненужный факультет сиих вещей, Забвения торическая лавка, Беспечно соцветай от мелочей До ярких драгоценностей прилавка. На стулия теперь, венчая мисс, Как матовые лампочки в патроны, Жизнь садит бледнорозовых Кларисс, Чтоб тлелись золотые их капроны. Я с юности любил сии места, Альбомные ристалища, блокноты Порфировые, чем не красота Внимать их замелованные ноты, Мелодии неясной слышать речь, Взнесенную ко ангелам и тайно Звучащую, теперь еще сберечь Пытаюсь то звучанье, а случайно Взор девичий в зерцале уловив, У вечности беру на время фору И слушаю пеяния олив Темнистых, арамейскому фавору Знакомых, не подверженных тщете Мелькающих столетий, шум и ярость Какие внял Уильям, во Христе Несть разницы великой, будет старость Друг к другу близить нищих и царей, Узнает любопытный, а оливы Шумят, шумят, се рок мой, словарей Теперь еще взираю переливы Оливковые, красные, в желти Кремовой, изумрудные, любые, Дарят оне полеты и лети Со мною, бледный юноша, рябые Оставим лики Родины, пускай Вождей своих намеренно хоронят Прислужники, иных высот алкай, Сколь мгла кругом, порфиры не уронят Помазанники Божие, словам Я отдал и горенье, и услады, Точащимся узорным кружевам Нужны свое Орфеи, эти сады, В каких пылает Слово, от земных Премного отличаются, химеры, Болящие главами, в желтяных И пурпурных убраниях размеры Здесь краденные точат и кричат, А крики бесноватости отличья Являют очевидность, огорчат Сим книжника пеющего, величья Искавшего по юности, певца Текущей современности благого, Но веры не убавят и венца Алмазного не снимут дорогого С виновной головы, зачем хламид Потешных зреть убогость, ведьмы туне Труждаться не желают, аонид Преследуют безбожно, о июне Нисановый свергают аромат, Курят свое сигары чуровые, Хоть эллин им представься, хоть сармат, Сведут персты костлявые на вые И жертвы не упустят, сады те Богаче и премного, для потехи Я ведем вспомнил чурных, нищете Душевной их пределов нет, огрехи Общенья с ними, жалости всегда Печальные плоды, но сад фаворный Сверкает и пылается, туда Стремит меня и огонь чудотворный, И пламень благодатный храмовой, Десниц не обжигающий гореньем, О творчестве не ведает живой, А мертвый благодатным виждит зреньем Картин реальность, их соединив, Двух знаний став носителем, избранник Словесности высокой, может нив Узнать сиих пределы, Божий странник Одно смиренен в поприщах земных, Но избранным даются речь и звуки, Те сады ныне призрачней иных Их брать сейчас каменам на поруки Черед настал, а где певцов ловить Небесных, все ринулись в фарисейство, Черем хламидных суе удивить И смертью, так скажи им, лицедейство Не может дать вершинности, к чему Пред теми одержимыми стараться Бессмертие воспеть, зачем письму Одесному желтицей убираться, Ловушка на ловушке вкруг, игры Своей нечистых среды не оставят, Не там горели морные костры Замковой инквизиции, лукавят Историки и фурии наук Астральных, теневые звездочеты, Нет благостнее музовских порук, Но с вечностью нельзя вести расчеты, Елико астрология сама Грешит реалистичностью научной, Уроки нам бубонная чума Дает и преподносит, небозвучной Симфонии услышать не дано Помазанным и вертерам искусства, Пиют червленозвездное вино, Хмельностью усмиряют злые чувства, Какой теперь алгеброю, скажи, Поверить эту логику, гармоний Сакрально истечение, а лжи Довольно, чтоб в торжественность симфоний Внести совсем иной императив, Навеянный бесовскою армадой Терзать небесной требою мотив, Созвучный только с адскою руладой, Но слово поздно мертвое лечить, Сады мое лишь памятью сохранны, Зеленей их черемным расточить Нельзя опять, горят благоуханны, Сверкают шаты ясные, в тени Охладной музы стайками виются, Фривольно им и весело, взгляни, Горацио, навечно расстаются С иллюзиями здесь пииты, зря Писать лукавым пленникам пифийским Дадут ли аониды, говоря Понятным языком, дионисийским Колодницам возможно уповать На хмелевое присно исплетенье, Воспитанников пажеских срывать Плоды подвигнув гнилостные, чтенье Их грустное приветствовать иль петь Нощные дифирамбы малым ворам, Настанет время царить и успеть, Созреет юность к мертвым уговорам, Венечье злоалмазное тогда Борей дыханьем сумрачным развеет, Веди иных запудренных сюда, Коль жизненное древо розовеет И мирра вьется, мускус и сандал Еще благоухают, плодоносят Смоковницы, когда не соглядал Диавол юных жизней, не выносят Черемные цветенья и страстей Возвышенных, провизоры адские Уже готовят яды, но гостей Томят не белладонны колдовские, Желают неги выспренней певцы, Тезаурисы червные листают, Гекзаметры берут за образцы Гравирного письма, зело читают Овидия со Флакком, Еврипид И старый добрый Плавт воображенье Терзают их, сиреневый аспид, Всежалящий оводник, искаженье Природное милей им, нежли те Вершители судеб вековых, ловки В письме они бывают, но тщете Послушные такие гравировки, Чуть слово молвят, сразу помянут Рабле, точней сказать, Анакреона Иль рыцаря Мольера, преминут Оне ль явить начитанность, барона Цыганского иль Майгеля с грудным Отверстием ославят, а зоилы Свое труды чумовые свечным Патрициям воздарят, аще милы Деяния никчемные, письма Чужого мы финифть не потревожим, Успенное б серебро до ума Успеть нам довести, быстрей итожим Речение, а камерность сего Творенья, именуемого садом Трилистий говорящих, ничего Не просит у бессмертия, фасадом Звучащим и играющим теней Порфирами сокрыт эдемских аур Божественный альковник, от огней Мелованных горит белей тезаур, Накал его сродни лишь пламенам, Еще известным Данту, облетают Сирени и гортензии, ко снам Клонит царевен бледных князь, считают Своим его шатер домовики, Убожества кургузые и эльфы Прелестные, когорты и полки Ямбические следуют за Дельфы, Клошмерль иль Трира затени, иль мглы Туманные Норфолка, единятся В порывах благотворных, тяжелы Для младости виденья, но тризнятся Оне в саду немолчном, свечевых Узилищ вечных татей равнодушно Встречает зелень, желть ли, о живых Роятся здесь мертвые, мне послушно Когда-то было таинство речей, Их серебром я нощному бессмертью Во здравие записывал, свечей Теперь огарки тлятся, круговертью Лихой муарный пурпур унесло Давно, лишь панны белые вздыхают И теней ждут, взирая тяжело На сребро, и в червнице полыхают.