О бессознательной жизни (исповедь... или проповедь)
За последние три года роль бессознательного значительно увеличилась в моей жизни. Однажды в моей жизни наступил такой момент, когда я сделал из бессознательного культ. И после этого мне стало страшно. Ибо я настолько ловко научился обходить сознание, настолько глубоко научился проникать во все ходы сознательной мысли, что фактически бессознательное состояние стало моей реальностью, и я стал приучать себя жить в потоке.
Жизнь в потоке имеет свои бесспорные прелести по сравнению с сознательной жизнью. Прежде всего это жизнь в чистой феноменологии; это жизнь, где все происходящее, начиная от взлета пера из пуховой подушки и кончая отвратительным ночным кошмаром, по своей сути самоценно. Нельзя сказать, что в бессознательном состоянии я был начисто лишен сознания: какой бы абсурдной ни показалась эта мысль, но и в бессознательном есть своя сознательная жизнь, свое удвоение. Однако, это удвоение никогда не носило характер подчинения, возвышения или противопоставления. Напротив, удвоение скорее приводило только к увеличению феноменологии самоценного. Вещи могли смотреть друг на друга, могли находить себя в другом, однако, эта находка приводила не к самосознанию (хотя и к нему тоже), но к рождению новой вещи. И так мысль, глядящая на себя в зеркало, рождала не сознание, а новую мысль, призрака, и он был реален. В общем, в таком мире все было самоценно.
Но самой большой проблемой этого мира было то, что он никогда не заканчивался. Звук никогда не рождал эхо, он являлся прародителем нового звука, а тот - следующего и так до бесконечности. Итог бытия в феноменологии был бесконечностью, и всякий раз отказываясь от сознания, я утопал в ней, утопал в себе самом, зная, что это уже не я, и что вряд ли здесь когда-то вообще можно было бы говорить о "я".
И так, бесконечно теряя себя и не находя ничего взамен, а только растрачивая свою жизнь в непрерывном путешествии, которому нет конца, я вдруг оглянулся назад и увидел больного, изношенного человека. Я понял кто он, и горько-горько заплакал. Я так и не понял толком, отчего я плакал, ведь, казалось бы, я попросту износился, и у меня не осталось больше здоровья, чтобы идти дальше. Разве что меня удивило, что это произошло так быстро. Но разве над этим кто-нибудь плачет?
И тогда я взглянул на свою жизнь. Я не мог спокойно спать ночами, я не мог споконо усидеть и двух минут. В каждый момент моей жизни меня что-то мучило: мысли носились в моей голове, подобно свихнувшимся от жары мухам. И они бесконечно ударялись о мои конечности, так же как мухи бились об оконное стекло. Черт возьми, я совсем утратил покой! У меня постоянно что-то болело, что-то не ладилось, что-то летело из рук, что-то пугало меня, о чем-то я запрещал себе думать. Что-то все время происходило! Но вот что? Я... однажды я поймал себя на мысли о том, что постоянно чешу свое ухо, которое почему-то непрестанно зудит у меня где-то внутри; все время отхаркиваю слизь, вытекающую из моих легких, испытываю страх по отношению к страшным фигурам, явившимся мне во сне, пытаюсь решить вопрос разработки экспериментального метода исследования самосознания непонятным мне способом, причем одновременно с этим думаю о том, что мне нужно забрать мою трудовую книжку с бывшего места моей работы; одновременно с этим моя нога непрестанно дергается, а правая рука беспокойно теребит полуэрегированный член; и, наконец, по всему моему телу разлито какое-то странное беспокойство и расторможенность. Я попытался как-то понять, что со мной происходит. Но я буквально был внутри всего того, что происходило со мной и уж точно не был хозяином в своем теле, которое в этот момент (а сколько он длился?) жило какой-то своей, совершенно не связанной со мной жизнью. Я же был всего-навсего одной из бесконечного числа роящихся в моей голове подобно мухам мыслей. Вот тогда-то я и задумался. И тогда мне стало страшно.
Я спросил себя: к чему это? И ответ не заставил себя долго ждать, он пришел мне в голову мгновенно. Ни к чему, - ответил я себе. - Это ни к чему.
После этого я решил вновь взяться за сознание. Пока что мне это, однако, не очень-то удается. И я продолжаю ощущать себя больным и истерзанным.