– ...Да собственно и всё на этом. На том я кончу свой рассказ… – за эти десять лет из глаз её впервые слёзы следом словам, хранимым в тайне, лились; но это слёзы очищенья – не те, что требуют прощенья! – совсем не те, что появились, чтоб вызвать состраданье, жалость … (Хотя и в этом крылась малость.) «Гнойник» прорвался в дикой боли, и весь скопившийся объём, что в гнёте сдерживался в нём, теперь вдруг ринулся с неволи. Без жалости разрыв раздвинул и, тронувшись, пошёл лавиной: сильней, быстрей, неудержимо, без принужденья, без нажима. И выпроставши в бесконечность, потом в свою уходит вечность и там теряется беспечно – в бескрайне-звёздном «пути Млечном»; освободив ей сердце, плечи – оставит девственность души. И только в той уже тиши: очищенной – почти пустой! – наивно-детской и простой могла лишь заново родиться (к чему пытаемся стремиться) та искра Божья в вольной сути, что не сокрыта ширмой плоти: где – нет ни «если», нет и «вроде», а знают: «есть – и вечно будет!». Когда-нибудь видали чудо?! Она преображалась: взмах! – и на виду, прям на глазах, краса бралась невесть откуда. И чистота души раскрыла ту бездну, словно покрывало. (На двадцать лет моложе стала!!!) И мёртвое опять ожило. И постепенно обретая тех старых-новых качеств силу, (казалось бы, неповториму), но, несомненно, обитая уже лишь в ней, её вдыхая и чувствуя её влиянье, как некое в пути сиянье, ведомое в кромешной мге – отнюдь! – не в том «кошмарном сне», где «сослепу», дорог не чая брела, себя не замечая и отвергая сущность дней, а в абсолютно прежнем виде, в том, изначальном: до пропитья! – красы и гордости своей. * * * Там ржачка, визг и встреч волна; базар-вокзал, народу тьма – там, на платформе кутерьма. Вдали, поодаль, люди кряду снуют повсюду даже рядом, но с нею встретились мы взглядом: одно увидели решенье, обоим ставшим в утешенье. Она смутилась, но потом в беспечном облике златом (её распущенных волос, в алмазном блеске капель слёз) с улыбкой детства полной бутылку взяв безмолвно, подняв рукой на солнца свет почти что полную вина; затем другой рукой она схватила пачку сигарет – с необычайной прытью вкратце в задор порхающего танца их аккуратненько втолкнула под суматошный ропот гула в стоячий мусорный сосуд – на этом им был кончен суд. И встало время, вид застыл – менялись медленно холсты, как бы стелились друг за другом неторопливо и по кругу, здесь зарождая свой пейзаж: ни тех, ни этих и не наш. И в этот миг легко так стало! И всё понятно наперёд. Распалась грусть, растаял гнёт, тревоги в сердце мало, мало … Почти что нет!.. Всего лишь столь, чтоб не терялись ощущенья того всего благоволенья и не вернулась снова боль. Нам не хотелось лишних слов, ни охов-вздохов бесполезных, ни реплик глупых, но любезных … и никаких других оков. И вспомнился тогдашний вечер с очередною нашей встречей, когда шептались вне «хлопот», смотря на звёздный небосвод. И помнится!.. Клялись мы оба своею дружбою до гроба, но детские те обещанья – нет! – не таили предвещанья. Тем более не обязали: ни в чём – ничем! – мы это знали. Но, тем не менее, сейчас тот вечер, по исходу лет, в круговороте разных бед предстал знамением для нас. Мы взялись за руки вдвоём, как в милом детстве том своём. Не видя светский бурный свет: прохожих, служащих и ждущих – вокруг стоящих и снующих. Неся свой искренний секрет, мы шли с открытою душой, казалось, юные собой и Бог простил нам прегрешенья, воздал нам путь благословенья; я ощутил тот сердцем знак. Со стороны ж смотрелось так. Сюжет представьте в тот момент: в костюм одет интеллигент (спортивный вид, побрит, ухожен …) а рядом с ним – о Боже! – кто же? На что она идёт похожа?! Красавчик шёл походкой строгой с бомжихой грязною, убогой. И пусть в нелепом её шаге читался лёгкий тон отваги, притворный там какой-то штрих в глаза бросался каждый миг; пускай смотрелся – жуть! – не к месту её неловкий «детский» шаг – смешно, корявенько, не так – как ходят гордые невесты. Старательно пусть ставит ножку и в том искус заметен редкий (несущий привкус правды едкий) всем говоря: «Не понарошку!». Она вернёт свою походку, изящность, грацию движений … Им хватит всяческих терпений нести бесценную находку. Теперь, открытые врата – нетронутой дорогой манят. Поверь! Не скажут: – Ой, не та! Судьба их больше не обманет. * * * Сейчас смотрели все на нас и всяк по-своему судили, как мы дуэтом уходили, ведь каждый свой имеет глаз. Одни хихикали, чуть прыснув, «вон те!» – смеялись словно дети, а там плечами жали третьи и кто-то, хохотом вдруг брызнув, вертел свой палец у виска … И нет таких – кому б близка была бы мысль среди спесивых, что видит в этот миг счастливых причём счастливых самых-самых! (В России иль каких-то странах.) … И только лёгким шумом листьев, кружащих в танце – шустром твисте, пытался нашептать – что рад! – унылым людям листопад …