I. Молодой человек лет двадцати-двадцати двух на вид вбежал к себе в квартиру, с шумом захлопнул дверь, схватил со стола первый попавшийся под руку листок бумаги, ручку и начал что-то напряженно писать. По его виду можно было сказать, что он находится в сильно возбужденном состоянии. Рука его судорожно двигалась по бумаге, выводя каракули. Он тяжело дышал. Пот капал с его волос на бумагу, но он, не обращая на это никакого внимания, продолжал писать. Так прошло около десяти минут. Внезапно рука человека остановилась; он замер и, затаив дыхание, стал во что-то вслушиваться. Затем человек встал и подошел к окну. Уже темнело. На лице его все ещё был заметен оттенок возбуждения. Глядя на его вид, можно было подумать, что не более, чем полчаса тому назад юношу кто-то сильно удивил или даже напугал. У окна человек выглядел уже более спокойным, но лицо его нахмурилось, и на нем отразилась задумчивость. Очевидно, он пытался что-то вспомнить, но не мог, искал глазами, но не видел визуальной помощи своему взору - ответа на свой вопрос. Не найдя ничего из того, что могло бы привлечь его внимание, человек отошел от окна и снова сел за стол. Неожиданно зрачки его расширились, на лице появилась улыбка, которая секунду спустя превратилась в безудержный смех. В порыве этого смеха человек что-то дописал в своем листке. Смех перешел в истерику. Человек вскочил и начал бегать по комнате. В этом безудержном порыве человек прыгал и выделывал руками в воздухе какую-то пантомиму, отдаленно напоминающую движения ребенка, подбрасывающего мяч. При этом человек неистово выкрикивал какое-то слово или может просто звук - разобрать было невозможно. Крик превратился в вопль. Но на этот раз звуки стали более отчетливыми. Человек кричал "Не улетай!" и "Постой!". Вскоре к воплю присоединился ещё и треск дерева - очевидно, ломалась мебель. Затем послышался звон разбитых стекол. После этого звука - самого громкого - все стихло. Когда через десять минут в квартиру, вышибив дверь, ворвалась полиция, то в одной из комнат был обнаружен жуткий погром, выбитое окно и записка на столе. Содержание письма было следующее: II. "Сегодня, идя по улице, я увидел одного, очень странного на вид человека, скорее всего - сумасшедшего. Два врача вели его под руки к машине. Случайно взгляд мой коснулся лица этого человека. Оно было возбужденным и каким-то до необычного странным; от него веяло холодом. Человек плакал, осыпал ругательствами врачей за то, что они оторвали его от какого-то очень серьезного дела; кричал, что решает одну важную проблему, которая мешает ему жить, и что он умрет, если в скором времени не решит её. Но сумасшедший не делал попыток вырваться и убежать. Он выглядел скорее растерянным, нежели агрессивным. Сумасшедший мотал головой и отплевывался - как будто ему в рот попал песок или что-то другое. И при этом он кричал что-то вроде "я поймаю тебя" или "я все равно уничтожу тебя", не адресуя этих слов кому-то определенному. Этот человек сильно смутил меня, и я последовал за ним. Идти пришлось недолго - автомобиль скорой помощи находился в десяти минутах ходьбы. За время пути больной заметно присмирел. Он шел спокойным шагом и лишь только бурчал себе под нос какое-то непонятное слово или просто звук. Подойдя к машине, больной оглянулся по сторонам и увидел меня. Не делая никаких предисловий, он сказал: - Запомни! Где бы ты ни был, где бы ни увидел ты этот предмет - никогда не называй его по имени. Не смей произносить имя этого предмета даже про себя. Не смей, слышишь? И не пробуй думать о нем. - Что это за предмет? - спросил я у сумасшедшего. И он ответил. Он сказал... Черт, не помню, что же он произнес. Какое-то слово. Не помню, как я дошел до дома. Не помню, о чем думал я в это время. Одно только я знаю точно: после этой встречи что-то изменилось во мне и навсегда лишило меня покоя. Я как будто лишился почвы под ногами. И все из-за этого ужасного слова, из-за какого-то слова. Это слово - пух..." На этом запись обрывается. III. - На этом запись обрывается, - произнес следователь. Сидевший в смирительной рубашке за письменным столом пожилой человек, за все время чтения предсмертного письма не оторвавший взгляда от своей тетради, с удивлением посмотрел сначала на одного следователя, затем на другого и, наконец, после минутного колебания, произнес: - А, собственно, зачем вы читали мне это? Я не понимаю, какое имеет отношение это письмо ко мне. - Мне кажется, - возразил один из следователей, - самое что ни на есть прямое. Мы соотнесли время составления предсмертного письма умершим человеком со временем прибытия больных в психиатрические лечебницы; сравнили описания внешности прибывших в лечебницы больных с описаниями, изложенными в письме; также мы провели опросы врачей лечебниц на предмет того, разговаривал ли больной непосредственно перед прибытием в психиатрическую больницу с кем-либо из случайных прохожих. Все эти факты указывают на вас. И у меня есть все основания обвинить вас в убийстве этого юноши. - Что? - вскочил старик, - Меня? В убийстве? Я хотел только помочь бедному юноше, который был уже безнадежно болен. Я дал ему дельный совет, который призван был спасти его, и которому он, к его несчастью, не последовал. И если кто виноват в его смерти, то только сам этот мальчик: его безнадежный максимализм и неумение следовать раз навсегда установленным правилам... Двое врачей набросились на пожилого человека и силой усадили его на стул. После чего больному был сделан угол в заднюю часть плеча, и он присмирел. Следователь продолжил: - Не смотря на положение, в котором вы находитесь, - сказал он, - я имею в виду ваше душевное состояние, а также то, что сейчас вы находитесь под воздействием седативных препаратов, психического давления со стороны врачей и всей окружающей вас обстановки, - не смотря на все это, я разговариваю с вами как со здоровым человеком, способным к адекватной оценке действительности и здравым рассуждениям о происходящем вокруг вас. Таков уж мой метод. И вот, я прошу вас рассказать мне во всех подробностях обстоятельства случившегося. Старик блеснул глазами и криво улыбнулся. - Ничего не выйдет, - сказал он в ответ. - Не понимаю вас, - произнес следователь. - Уже поздно. Слишком поздно. - Поздно? - Да, поздно. Слишком много людей знают об этом слове. Процесс начался и теперь его невозможно остановить. - Какой процесс? О чем вы? - Вы выпустили Джина из бутылки. Ясно вам? - Что вы такое говорите? Вы можете толково объяснить, что произошло вчера между вами и этим мальчиком? - Он был болен. И я почувствовал это, едва только взглянул на его внешний облик. - Чем же он был болен? - Чем был болен? - старик снова криво улыбнулся. - Культурой! Вот, чем он был болен. Он заболел от лжи. Я дал ему лекарство. - Какое же лекарство вы ему дали? - Слово. - Слово? - Да, слово. Я дал ему слово. Волшебное слово. Но я просил не думать об этом слове, ибо слово это было лампой, скрывающей в себе Джина. Слово могло бы помочь этому юноше, если бы только он правильно употребил его. Но вместо этого юноша стал думать о нем. И вот, теперь он мертв. - Как же должен был юноша употребить слово, которое вы ему сказали? - Он должен был сам поселиться в слове. - Поселиться в слове? Что за чертовщину вы несете? Признаюсь, за все время разговора с вами я не понял ни одного слова из тех, что вы сказали. Должно быть, мой метод не совсем верен в отношении вас. Наверное, вы и вправду больны. - Возможно, вы и правы. Я болен правдой. - Больны правдой? Ха, ха, ха! Ну ладно. Довольно. Я достаточно наслышался этого бреда. Хватит с меня. И следователь стал собираться. Не обращая никакого внимания на уход двух следователей и персонала, пожилой человек повернулся к столу и начал думать о том, что было написано в его тетради. Перед тем, как окончательно уйти, следователь остановился и решил задать последний вопрос. - Скажите, - обратился он к старику, - а что это за слово? - Если я скажу его вам, то вы умрете, - сказал человек серьезным голосом. - Что за бред? Говорите. - Пух. - Что? Пух? А-ха-ха! Пух! Надо же, бред какой. Парни, вы слышали? Пух! Вот, оказывается, кто убил юношу. Черт тебя дери. Ну насмешил старик. Ладно, прощайте. Увидимся завтра. - Увидимся в аду, - проговорил старик мертвым голосом.