Мне сказали, что я чудом остался жив, что меня вытащили с того света и что на моём месте они были бы счастливы. И я даже наверное счастлив и, может быть, даже рад, что остался в живых. Вот только я ничего не помню из того, что было раньше. И, собственно, поэтому у меня возникает некоторое сомнение в том, а есть ли вообще смысл чему радоваться в моём положении. Однако я не знаю. Честно сказать, я даже не знаю, от чего меня лечили. Мне сказали, что три года я пролежал в коме, и что многие думали, что надежды нет; а потом я вдруг, - тоже, правда, не понятно, по какой причине, - выздоровел. Но единственное, что я помню за последний месяц своей "новой", как мне её назвали, жизни, это то, что меня постоянно пичкали успокоительным и ещё какой-то дрянью, ставили что-то наподобие капельниц и читали какие-то идиотски наивные сказки (я как-то услышал от одного из докторов, что это называется сказкотерапией), а я всё время ходил в смирительной рубашке и за всё время не увидел в больнице ни одного больного. Иногда они закрывали меня в какой-то тёмной комнате, похожей на карцер, не имеющей ни одного окна, но зато полностью обитой матрацами и хорошо отопляемой. Я не помню, как долго пребывал я там, но помню, что когда нужно было выходить из неё, я настолько привыкал к ней, что хотел остаться в ней навсегда. Я верил им, хотя в глубине души чувствовал, что что-то не так. С другой стороны, я знал, что это скоро пройдёт, что мои сомнения развеются, и мне будет спокойно и легко на душе. Я хотел, чтобы так было, и это было единственное, чего я хотел. Однако, вместо того, чтобы рассеиваться в механической постоянности действий, уничтожающей, казалось бы, любой предрассудок, это чувство как будто затаилось во мне, спрятавшись в глубине моего подсознательного. Оно ждало чего-то. И никак невозможно было его достать. Я даже не мог дать себе отчёта в том, есть ли оно вообще. Я сомневался в его существовании. И, тем не менее, живя по таблице, в которой всё расписано по минутам, находясь под постоянным контролем врачей и с огромным усердием выполняя всё, что от меня требовали, я всё же чувствовал чужеродный элемент, сидящий во мне. Когда я вышел из больницы, я решил запомнить её название, чтобы потом навести на неё справки и, быть может, разобраться, что к чему. Едва только я вышел, оно зашевелилось во мне. На вывеске больницы были написаны всего два слова: «Белые столбы». "Странное название", – подумал я тогда. Два врача проводили меня до автобусной остановки. У них были задумчивые лица. В лице одного из них отражалось нечто вроде разочарованности в чём-то или, скорее, потерянной надежды. Лицо другого покрылось плёнкой апатии. Весь путь до остановки они молчали. Автобус не заставил себя долго ждать. Мы попрощались, пожав друг другу руки. Когда автобус отъезжал, в открытое окно до меня долетели слова начавшегося разговора между врачами. - Что, неужели совсем нет? - Нет; мы сделали всё, что могли. Ши.. (из-за звука мотора я не расслышал этого слова. Скорее всего, врач имел в виду какую-то болезнь) не лечится. Он на своём прим.. Больше мне ничего не удалось услышать. Да я и не слушал. Мозг самопроизвольно решил записать этот разговор, не спрашивая на то моего согласия. Да мне, в общем-то, было всё равно. Наверное, ему виднее; может он и вправду лучше, чем я, знает, что ему нужно, а что нет. Правда, после этого у меня немного участился пульс. Адрес моего дома оказался единственным из того, что я помнил о моём прошлом. Так я думал минуту спустя после отъезда. Но спустя ещё минуту я уже вспомнил некоторые детали моей прошлой жизни. "Нет, что-то не так", - подумал я и почувствовал, как с молниеносной быстротой начало развиваться это чувство во мне. Его как будто выпустили на свободу.