Лето не то что хреновое — но кривое. Август — с его крылатыми муравьями, присохшей малиновой косточкой над губою, чуть опалёнными утренними краями — в этом году приходится на июль. Младший кошак принёс с охоты змею, средний умер в ветклинике от инсульта, старший дремлет под грушей круглые сутки: тень отползает — и он отползает за ней. Так Латвия, кажется, движется всё южней. Так я сама — из недели скольжу в неделю. Пыль вытираю, переставляю мебель, платья стираю, перестилаю постель и долго плескаюсь в ясном солёном небе, словно бы станет чище — вместилище чувств. Если и помогает, то лишь чуть-чуть — хладное пониманье прикрыло спину: всё, на что ты ныне меня покинул — даже несправедливая смерть кота — лучше того, чему бы — однажды сдал. Эти семейные игры на три персоны. Существованье — словно всегда спросонок. Забота о ближнем — чужом пассажире трамвая, соседе сверху, пьющем не просыхая, случайном прохожем, поднявшем тебя на смех, — главное, быть хорошим для них для всех. А наречённая? Дети? — а эти стерпят сорванный гнев. Так чтό я тебе о смерти? — даже несправедливая смерть моя лучше, чем ваша праведная семья. Не расставанье меня обдавало паром — но осознанье: ты ничего не понял. Счастье уже бесплатно-для всех-задаром — сыплется с неба: знай подставляй ладони! Жаль-моя-Лайма гладит твоё лицо, вместо меня прощая — за всё, за всё.