Неторопливое, полусонное движение пригородного поезда Кибуца – Хайфа, медленно с частыми остановками и неторопливым гомоном на перонах навевал на пассажиров сон. Стояла послеобеденная жара. Поезд, медленно извиваясь среди тенистых оливковых и мандариновых рощ, выползал в живописную горную долину с непонятными металлическими вышками и колючей проволокой, уныло тянущейся вдоль железнодорожного полотна. Густую тишину раскалённого воздуха внезапно пронзил ужасающий грохот. Пассажиры поезда внезапно очнулись от полудрёмы и бросились к окнам. Лишь один пассажир мгновенно распластался на полу закрыв, голову руками. Когда тревога улеглась, все вернулись на свои места, и лишь один пассажир по прежнему лежал на полу, что-то бормоча. - Вставайте, милейший – как-то слишком спокойно проговорил один из попутчиков, густобородый раввин в рясе с вьющимися ниспадающими из-под шляпы пейсами – вставайте, это всего лишь самолёт берёт звуковой барьер, мы как раз проезжаем мимо учебного авиационного полигона. А вы, что не служили в армии? Для Израиля это большая редкость. Смущаясь и отряхиваясь, человек поднялся с пола. - Ну, вот и прекрасно - улыбнулся раввин – Наверняка это наш национальный герой Юра Эпштейн обучает своих молодых орлят. - Вот как раз этого Юру Эпштейна я и боюсь – внезапно сказал странный пассажир. – А служил я в армии так, что чуть не сжёг весь мир! Повисла неловкая пауза. Пассажиры, переглянувшись, вдруг дружно отодвинулись к окну, внезапно все как один увидев что-то очень уж интересное. - Вы меня наверное хотите спросить, знаю ли Юру Эпштейна? Да точно так, как знает он меня – продолжил пассажир – мы выросли в одном дворе. - Так почему же вы его боитесь – вы же земляки – недоумённо спросил раввин. Тем временем пассажиры начали с интересом прислушиваться к беседе. - Всё по порядку, господа – голос пассажира после перенесённого потрясения стал увереннее – всё по порядку. - Родился я в старинном украинском городке Ромны, что на берегу реки Сула, названной так в честь римского полководца Суллы или наоборот – не знаю, пусть историки разбираются. Босоногими мы с братом летними погожими деньками затевали игры в придорожной канаве, а зачастую и на брусчатке дороги перегородив её булыжниками поперёк, дожидаясь часами редко тогда проезжающих автомобилей. Ближе к вечеру, на днём пустынной улице, начинали появляться прохожие, спешащие с работы домой. Мы с братом заприметив издалека идущего соседа – еврея по имени Зяма, тут же стремглав бросались под защиту забора и, выбрав момент когда сосед поравнялся с нами, кричали, высунувшись из – за забора – Зяма! Так продолжалось не один раз, и вконец обиженный сосед однажды обойдя дом с обратной стороны, внезапно схватил нас за уши и отвёл к матери. Бедная мама, что оно могла с нами сделать. Домашние хлопоты и вечно приходящий поздно отец, зачастую нетрезвый, вконец изматывали её. На угрозы соседа оно лишь покорно обещала нас наказать, сдвинув брови вспоминая, на каком же домашнем деле её прервал настырный еврей. Надо сказать, что у Зямы было двое детей, гораздо старше нас, и это был этот самый Юра Эпштейн, ещё брат его Лёня и конечно была и жена по имени Циля. Конечно, эти братья нас игнорировали, явно показывая разницу в возрасте. Шло время, и куда-то пропавший Юра вдруг появился во дворе в военном мундире и вышедшие к соседям Зяма и Циля объявили, что Юра окончил лётное училище и теперь офицер и потому с этого момента есть их опора и защита. И не только от внешних врагов. При этом Юра многозначительно посмотрел на нас с братом. Потом начали происходить события, когда евреи постепенно стали куда то уезжать. Вот однажды и Циля, сидя на верху длиннющей лестницы ведущей в её квартиру, вдруг впервые в жизни подозвала нас с братом и стала прощаться, сказав, что они уезжают из городка на совсем и, всплакнув, дала битумоподобную конфету - одну на двоих, которую тут же по совету моего старшего брата, мы без сожаления скормили бродящей тут же собаке. Бедная собака после этого до конца дня не могла лаять. Надо сказать, что народ очень обрадовался внезапному отъезду евреев. Отец, бывший энкеведист, философски заметил, что ситуация в стране видать – того, действительно ужасная - вроде и без евреев этого не было видно. - Стоп, стоп – вдруг прервал собеседника раввин. – Я что - то вас не пойму. У вас был и, я так понял, и есть конфликт с евреями и вы обрадовались их отъезду в Израиль. И где логика: вы сейчас тоже в Израиле, там, где ваш враг Юра Эпштейн и вы его панически боитесь и кругом все евреи, которых вы ненавидите. Почему и как вы сюда попали, если вы конечно не шпион! - Он спрашивает, почему я здесь! – воскликнул пассажир – да потому что наша власть сделала меня мишенью в прямом смысле. Оставшись без евреев, мы вроде вздохнули свободно, но однажды в наш провинциальный городок в буквальном смысле вступила ракетная дивизия. Придя промозглым ноябрьским утром в школу, я возле своего класса увидел большую группу незнакомых школьников, которые почему –то деловито входили по одному в класс и рассаживались на наших местах. Заглянув в класс, я увидел взволнованную классную руководительницу и решительного директора школы, который усталой рукой, в которой держал листок, уверенно рассаживал новичков. Закончив рассаживать эту группу, он быстрым шагом повёл остальных в другие классные комнаты. Сбоку с грохотом открылась летняя дверь, которую с наступлением холодов уже заколотили на зиму, и вечно нетрезвый школьный завхоз со старшеклассниками ввалил дубовые парты, которые разместили в классах, где только можно. Так мы поняли, что в городке что -то происходит. В самом городке вся новостройка красавцев домов со всеми удобствами была передана офицерам дивизии. А мы то думали, что это строят для нас - ведь мы жили в основном по подвалам и полуподвалам ! В городе сразу стали перебои с хлебом. Пропал напрочь белый хлеб. А чёрный. Чёрный хлеб перестал быть чёрным. Он стал серым. С кукурузой и отрубями. Но и его надо было добыть отстояв стометровую очередь. Ещё детьми на фоне устрашающих завываний сирен во время частых учений по гражданской обороне и смотря ужасные ролики про атомные взрывы, мы с парнями выходя из кинотеатра радовались, что наш неприметный городок вряд ли будет мишенью для ответного ракетного удара. Чем мы могли до этого угрожать миру. Разве голодными желудками. С появлением же ракетной дивизии мы внезапно стали прифронтовой зоной. То есть попали в прорезь прицела. Мы же не знали, что в августе того же года отдыхая в Пицунде, Никита Сергеевич в погожий день увидел далёкий берег Турции. Турцию, где как подсказали ему люди в погонах стоят американские ракеты. Вот и взбрела Никитушке идея, видать под это дело, показать американцам кузькину мать и перекинуть Шадринскую ракетную дивизию из Сибири в нашу европейскую часть, а далее, погрузив на корабли отправить на Кубу восстанавливать справедливость. Помаявшись, оставшиеся полгода в школе, и не достигнув никаких успехов на поприще учёбы, я устроился работать на стройке в городе Днепропетровске, потому что провалил вступительные экзамены в вуз в одноимённом же городе и благополучно был призван в армию. Надо сказать, что мне несказанно повезло: везли нас новобранцев подозрительно недолго, без пересадки и вскоре я оказался в окрестностях родного городка, вернее, в близлежащих лесах. Но радость была недолгой, после курса молодого бойца нас ночью погнали на родной вокзал в составе длиннющей колонны, где погрузили в телятники и, сопровождая груз, через неделю, мы прибыли в Одессу. Там, перед погрузкой на гражданские торговые суда нас переодели в странную одежду: шорты и тенниски с вольным воротником. Мы радовались как дети: вот повезло, едем в Африку. Однако сразу после погрузки нас закрыли в трюме, поставив охрану. Долгое путешествие никак не оканчивалось. Даже я, на двойку знавший географию, и то заподозрил, что Африку мы уже трижды проехали. Жара не спадала, значит чешем по экватору, только вот на запад или восток? В редкие часы открытые створки трюма ничего не сообщали: только синее, синее небо. Однажды днём к грохоту из машинного отделения примешался какой то постороннний шум похожий на рокот. Рокот приближался, его вдруг заглушил истошный крик: «Ложись !!! Бомба!!!». Свершу послышались глухие удары, как будто падали яблоки в колхозном саду в ветреную погоду. Мы стремглав бросились к трапу наверх. Часового почему то не было. Сквозь приоткрытую дверь мы увидели над палубой висящий вертолёт с белыми звёздами, улыбающихся пилотов в пилотской кабине, которые приветливо махали нам руками. Вся палуба была усыпана разноцветными картонными коробками. «Не трогать!!!» -истошно орали офицеры. «Не трогать – это бомбы!!!». Нас тут же загнали обратно в трюм и поставили часового. Прошло пару часов и при пересменке караула мы услышали как часовые рассказывали, что все офицеры собравшись в кают компании жрут шоколад и курят иностранные сигары. Рядом валялись вскрытые картонные коробки… Всему бывает конец и вот и мы 6 сентября 1962 года, проснувшись, не услышали шум из машинного отделения. Выводили нас из трюма по двое, Странно было видеть бородатых гражданских лиц отдающих приказы. Сами мы же, молокососы ещё и не нуждались в бритье. Странное это было войско, которое вышло на берег по команде вольно и медленно погрузились в яркого цвета иностранные автобусы. Сразу всех осенило: мы на Кубе! Все вспомнили хронику новостей, которую нам крутили во время плавания, и мы всё поняли. Ехали целый день. Жара была неимоверная, когда на закате дня стали подниматься в горы, стало попрохладнее. Водитель на вопрос сопровождающего закивал и произнёс несколько раз: Сьерра Негро. Прибыв на место, мы увидели большое количество длиннющих, покрытых брезентом ящиков. Прошла неделя. Мы занимались установкой оборудования. Вдруг в разгар работ, в самую жару, на горной дороге запылила группа авто. Из них вывалила группа кубинцев - все как один в теннисках и бородатые почти до пояса. Ни командира части, ни одного русского. Мы уже подумали ни наёмники ли мы. Группа кубинцев что-то оживлённо обсуждала, а один из них, самый бородатый, постоянно оборачивался на нас, и было в его облике что-то неуловимо знакомое. Глаза. Ну, конечно глаза. И вот этот бородач подходит к нам и на чистейшем русском говорит: здравствуйте товарищи! Мы обмерли – это был наш командир, но в каком облике! Дальше рассказывать не буду. Я не предатель. Ни про дежурства с холодом по ночах и адской жарой днём ни про дизентерию, ни про апельсиновый спирт, ни про тростниковую водку, ни про ром, ни про обратную дорогу на родину. Короче дослужил как полагается до окончания срока, под Первомайском Николаевской области в ракетной дивизии- видно разобрались что посылать меня в Ромны нельзя. И вот господа выйдя на гражданку я задумался: а наверное правы были евреи. Сразу поняли, что от этой страны ничего хорошего для народа не дождёшься, где военные солдатиками никак не наиграются - всё завещание Петра Первого сполняют. И вот вспомнив манеру и поведение евреев из своего детства и подправил обычным лезвием от безопасной бритвы свой советский паспорт и переночевав под посольством Австрии четыре ночи, я, наконец, уехал в Израиль. И если конечно Юра Эпштейн, узнав, что я еду в этом вонючем поезде не разбомбит его я буду жить в этой стране и любить всех людей и тех кто рядом, а особенно тех кто далеко, потому – что, что такое далеко для самой малюсенькой ракеты! С этими словами рассказчик умолк. Поезд уже медленно втягивался в вокзал города Хайфа, пассажиры засуетились с багажом, и их уже никак не интересовал последним покинувший вагон украинский «еврей» знавший самого Юру Эпштейна.