Ритмика не нова, размер тож не мной придуман, и общие, в общем, слова штампую я, как придурок. Но всё ж сквозь меня прошли они, истрепав мне душу. В них боль разорённой земли, что так же, как в детстве, душит. … Одежды и обуви нет: беженцы – мы, как нищие. Не жизнь, а ужасный бред! Как существуем без пищи мы, без веры в возможность побед? Это сейчас во сне явственно отштамповано. И всякие штампы во мне реальностью обоснованы. «Великое горе народное», «трагедия поколения», «детство моё голодное» – не штампы в стихотворении. Было всё это! Было! И заштампованы в памяти. Это сегодня постылы попрошайки на паперти: отбреют изящно и сразу, если мелочь подать захочешь. В ту пору штампованной фразы: «Подайте хлеба кусочек!» – беспризорники и музыканты, голодные все, не чурались: ожидались единые кранты, и выжить люди старались и клянчили подаяния заученными словами. Страшными изваяниями те штампы сегодня над нами. Но всё ж в респектабельных буднях можно о многом судачить. Однако, право, паскудно мысль чью-то переиначить и выдать её за штамповку, изделие ширпотреба. А сам-то ещё – заготовка, а может, и ею не был.