Разочаровавшись в очередной раз в женщинах, как таковых, молодой человек вышел на балкон и долго стоял под блеклым светом луны раздумывая над сущностью своей в этом мире. Всё было для него настолько безлико и чуждо, что даже выходящая из салона автомобиля, припаркованного у подъезда соседнего дома, блондинистая красотка, не вызывала ровным счётом никаких гримас на физиономии очаровательного юноши. Лишь слабый ветерок, по ощущениям доносившийся откуда-то с юга, заставлял поигрывать мимикой и невольно щуриться, укрывая голубые глаза от не щадящих никого, пылинок. Разделавшись с последней каплей налитого в стакан спотыкача, молодой человек облокотился на еле дышащую конструкцию парапета и бросил последний, как показалось, скользящий взгляд в сторону спальни, где сладким сном бесцеремонно посапывая время от времени спала ночная спутница юноши, лишь в эту безоблачную ночь ставшая ему хоть сколько-то близкой… Глава 1. Мстислав Адольфович собственной персоной. Наступало такое долгожданное лето. Не далеча от лесополосы в поте лица трудилась горстка энтузиастов, пришедшая на помощь местным властям созывающих в этот год всех и вся на посев зерновых культур. Солнце уже завершало свой трудовой день и всем своим решительным видом давало понять, что не намеренно задерживаться на своём рабочем месте ни на минуту. - Выпил, снова налил, - откуда-то издалека послышались не трезвые голоса. - Вчера было не важно, - последовал ответ в той же, подпитой манере. Суть творившегося за бугром уловить возможным не представлялось - даже самому искушенному напитками, индивиду. Поэтому, не долго размышляя над дальнейшей жизнью, молодой человек - Мстислав Подопригора, последовал прямиком к ещё играющему на солнце бликами озерцу; ополоснуться и прийти в себя после неистового трудового дня, только что как завершившегося. Вдоволь наплескавшись, парень, вот вот отпразднующий свой 24-ый день рождения, накинул на себя ярко-зелёную футболку, подобрал с испепелённой солнцем травы свои портки (штаны) на подтяжках двухгодовалой давности и двинулся в путь дорогу к родимому дому, располагающемуся ровно в паре километров от места дислокации злачных полей. Путь в общей сложности занимал не больше часа. Однако зачастую, проходя мимо заросшей травой надгробной плиты прошлого века, а то и старше, лежавшей неподалёку от дорожной колеи, по смуглой коже Мстислава в ту же секунду пробегали ощутимые всем телом мурашки. И останавливаясь будто вкопанный на секунду другую, парень со вдумчивым видом осматривался по сторонам, ожидая увидеть в чистом поле что-нибудь до поры невиданное. Но кроме: косматых воробьёв, планирующих над самой головой, птичек синичек, устроившихся на первом же попавшемся на пути, едва живом дереве, да сбившихся в стаю бездомных собак, так и норовящих выхватить у проходящих мимо людей что-нибудь съестное - ничего другого, более менее мистического, увидеть не удавалось и по сей день. На часах было ровно без пятнадцати восемь. Уже не вооружённым взглядом виднелись очертания поселковых домов, пошарпанных временем и местными, несовершеннолетними шалопаями. Утомлённый солнцем Мстислав сделал решающий рывок и через пару минут уже был у ветхой калитки собственного чудо-особняка, напоминающего больше землянку времён Золотой орды, ограждённого от всех сторон света диковинным забором с брешами не малыми по всему фронту. Желания исправить ситуацию, в которую попала ограда было в избытке у молодого человека, но лишь этим положение до сих пор и ограничивалось не переваливая через черту неистовых грёз и фантазий, которых уже в светлой голове Мстислава порядком поднакопилось. Одну из таких, после насыщенного перекуса манной кашей, с кетчупом, с сахаром, и занесло ветром попутным в одурманенный от одного стакана вина красного, оставшегося ещё с годовщины свадьбы прадеда, кругляш Подопригоры. Суть желания этого была до нельзя обыкновенной для простого смертного - любить и быть любимым. Живя в одиночестве вот уже третий год кряду Мстислав изрядно пресытился холостяцкой, ничем не запоминающейся, однообразной и с каждый днём всё больше превращающейся в застой, жизнью. И вот настало время перемен, как показалось Подопригоре. В мгновение ока было решено податься на Западную Украину, в тихое местечко под названием - Трускавец, с незапамятных времён славящимся своими минеральными водами нефтяного происхождения, в поисках простецкой, не замужной, с весомыми аргументами дамочки, в возрасте от 23 до 27 лет. Включительно. Собрав все силы в кулак, а так же по пути бросив несколько нужных лишь ему вещей в дряхлый чемодан, одной из которых был именной разводной ключ на 237, подаренный лучшим другом на прошлое день рождение, Мстислав прилёг на забитую пинком ноги в угол комнаты, перевязанную вдоль и поперёк красным скотчем, раскладушку, тот же час издавшую непередаваемый скрип, переходящий в утопический треск по мере приближения ночи. Рядом с лежбищем хозяина, возвышался небольших размеров шкаф, с полуразбитым зеркалом и вывалившейся наполовину норковой шубой, оставшейся по наследству от мадам Коко Подопригоруй. Сестры Мстислава, безвременно ушедшей три года назад в возрасте 79 лет. Возле единственного окна, несущего свет в эту, довольно-таки не броскую комнату, расположился белый контейнер, по всей видимости исполняющий роль холодильника какое-то время назад. С одним единственным магнитом посерёдке в обличие подвешенной мыши, судя по всему лихо символизирующей обстановку внутри. На подоконнике склонившемся на бок под углом чуть ли не 50 градусов, бок о бок, подпирая друг друга, стояли два горшка с чарующими взгляд, но не понятными для осязания цветами. Рядышком с драценой и дифинбахией разросшимися до таких размеров, что Мстиславу Арнольдовичу не стоило в ближайшие пару лет ломать голову, скребя по сусекам, в поисках штор подходящих по фасону к фешенебельным апартаментам Подопригоры, в землю были воткнуты чудаковатые палочки из-под мороженого с причудливыми названиями. Обгрызанные до сердцевины каким-то прожорой и перепутанные местами несколько лет назад. И лишь искусный глаз изощренной биологички мог понять, что артикулы находятся не на своих местах. Только вот незадача. Хозяйка этих знаний обходила дом стороной. Как только не настаивал на посещениях приветливый и добродушный хозяин и на какие бы уловки он только не шел. Но это уже совсем другая история. Стены комнаты были в случайном, не поддающимся никакой логике, порядке, обклеены какими-то раритетными судя по всему, плакатами, с изображениями разных известных персонажей тех лет и нынешней эпохи. Главное место в этой иерархии занимал подробный, давно выцветший постер глубокоуважаемой в мире группы "Мармеладки". Чуть в стороне от привлекательных девушек, своё место на долгие годы нашли такие музыкальные коллективы как: "Тутси", "Ногу Свело", "Я и друг мой Грузовик", "Бронебойный мухомор" и апогей. Редчайший на то время плакат коллектива "Сломанное время", доставшийся сестре Мстислава неимоверным совершенно образом, за активную жестикуляцию на сольном концерте группы. Пол в доме был устлан ковром из выделки шкур новозеландских овчин и какими-то, неразличимыми друг от друга, тряпками, напоминающими по своей форме штаны и рубахи местных жителей. Напротив расположился уже не белый, а по-гламурному забрызганный пятнами разных порождений потолок, с покачивающейся от малейшего колебания воздуха, люстрой. Три шаровидных плафона размером с сочный лимон, потемневших от времени и пыли и давно перевалившие через свой жизненный порог, уже практически не пропускали потоки света и были породителями разного рода тварей, вроде: псевдофилотесбатона, пяденицы-обдиралы или каких-нибудь, вполне обычных, мух. Один из плафонов не так давно получил солидную пробоину в корпусе, после гениального танца от ноги Мстислава, и светил ярче обычного. На табуретке возле шкафа, со скатертью во главе, нашла своё пристанище кухонная утварь. Сковорода с поджарками годичной давности, тарелка с супом не доеденным позавчера и кружка киселя, с плавающими вдоль и поперёк насекомоподобными существами - то немногое, что осталось в доме после масштабной распродажи. Единственное, что до сих пор имело существенную ценность, это телефон времен Клары Цеткен, с шильдиком и как говаривали, доставшейся сестре Мстислава после победы на конкурсе среди мотальщиц-вязальщиц завода "советский Лён". Но месторасположение его до сих пор найдено не было. Рядом стояла ещё одна, более миловидная конструкция, но тоже табуретка. Как называл её сам Подопригора - Праздничная. С салфеткой для гостей и к удивлению чистой тарелкой. Над всем этим комнатным пейзажем были хаотично натянуты разного рода нити. Использующиеся в основном для сушки белья и образующие по центру не известную доселе, фигуру, при свете лампы отображающуюся на чудо ковре. Среди всего прочего, случайным образом в глаза бросалась протоптанная некими, не знающими имён созданиями, дорожка, ведущая по извилистой от самого порога в самый, пожалуй, не разгаданный уголок хижины Мстислава. Конечная остановка представляла из себя дверной проём, круглый по своей сути и больше напоминающий оконце чердака нежели врата в диковинное помещение. А помещение действительно было диковинное и носило неофициальное название – райский чуланчик. И лишь согнувшись вдвое, словно прыткий гимнаст, можно было пробраться внутрь через идеально ровный со всех краёв портал. Преодолевая сею преграду Мстислав оказывался прямо напротив изысканного писсуара, выполненного в стиле ренессанса и оборудованного не только задней панелью для ввода цифр и электронной системой слива A 3732 XJ, но и антивандальным чехлом, автоматически захлопывающемся, стоит лишь оживлённому существу покинуть пределы видимости зоркого князя Мышкина, всем известного – как сугубо положительного и прекрасного человека, лицезреющего на происходящее внутри с одноименного портрета, аккуратно подвешенного под так названным дверным проёмом округлой формы. Склонив голову на бок и опёршись на правую руку - Лев Николаевич являлся воплощением христианской добродетели. Ровно над чудо-агрегатом, расположившемся чётко посередине маленькой уютной комнатушки без окон и зеркалов, на тонкой нити блеклого оттенка, походящей более на использованную и не раз зубную, висела христианская лампада, вдоволь наполняющая светом окружающий район. Ну а главной же достопримечательностью, на которую ещё при живом Адольфе Подопригоре положили свой иезуитский глаз большинство местных, не балованных писками моды обитателей села, по праву считалась придуманная в прошлом столетии разметка на полу, с метражом и словами необычными, прослывающими вдоль ровно до писсуара. Справа от линии латинскими буквами было выжжено слово aetas, что в переводе на русский означает - возраст. Слева от той же линии, по направлению к выходу шли четыре римские цифры – X, XIX, XXIV и XXX, напротив каждой которой в полу из пробкового покрытия ярко коричневого цвета являлись взору небрежно высеченные, запорошенные пылью и грязью и пожелтевшие от разного рода жидкостей, бездонные риски. Сама линия была выгравирована с точностью до миллиметра и представляла из себя эдакую стрелку, направляющую на белого друга. «Тейваз – руна настоящих мужчин, - не забывал уточнять Мстислав, при инструктаже редких гостей перед грядущим входом в помещение полного тайн и загадок. На этом рунические образы не заканчивались, напротив, лишь одна стена была не увенчана древними знаками. И отнюдь не спроста. Нелепая карикатура мелом, воссиявшая на бетонной стене, сама по себе была фантасмагорией на первый взгляд. Однако стоило лишь раскусить смысл задуманного, искусным ваятелем гравюры, как ценность стены взлетала в разы. Одиноко стоящее посреди пляжа дерево, похожее на пихту, человек в зарослях полыни с бдительным взглядом, да клочок бумаги в виде двустороннего скотча, были связанны загадочным образом между собой. И лишь надпись на санскрите мелким шрифтом внизу картины всё объясняла. प्रयोजनीयं कागदम् आश्चर्यवत् द्वि शुद्धपक्ष , अवतारयति अरण्यम् prayojanīyaṃ kāgadam āścaryavat dvi śuddhapakṣa avatārayati araṇyam Используйте бумагу с двух сторон. Берегите лес.