Себя осудивший однажды за скудность порочных идей, в которые вылилась жажда всеобщего счастья людей, себя осудивший однажды, теперь я всё больше молчу, умиротворения жажду, покоя для сердца хочу. Забыл я былые награды, прах прошлого бросил к ногам. Мне новые «…измы» не в радость и веры нет новым богам. Что было – то было. И больше ему не приносится дань. Но что-то тревожно и больно душе в предрассветную рань. Не хочется помнить к а к было, касаться болезненных тем. Но память, конечно, не мыло, – стирается, но не совсем. Десятками лет беспредела отмечен советский прогресс. И тенью – «врачебное дело» в истории КПСС. И «космополитов отродье». И скрытый от глаз геноцид. Не только лишь простонародье любило изрыгивать: «Жид!» И в Партии, и в Государстве был антисемитам простор, которые знали в злорадстве: не встретить от власти отпор. Мы видели это в натуре. Хоть связаны, в общем, концы, у многих на собственной шкуре ещё не зажили рубцы. И нет забытья нам поныне, копаемся в стылой золе. И сердце тревожное стынет у нас на Священной Земле. И сердце не знает покоя, когда на любой из программ, российских, мы видим такое, что даже не снилось богам. Когда на весь мир макашовы – наследники КПСС, блюют в окруженье дешёвок антисемитскую спесь. Когда в Краснодаре вещает кретинистый великоросс и тоже решить обещает, как Гитлер, еврейский вопрос. Когда краснозадые старцы под шёпот увядших знамён с какой-то чудовищной страстью скандируют: «Ельцына вон!» «Когда…» и «когда…» многократно могу я себе подсказать, как бывшие там партократы сумели народ обокрасть и бросить на рельсы шахтёров, и бойню устроить в Чечне… Я скинул на старости шоры, но легче от этого мне? Не сбыться, я знаю, желанью умиротворенье найти, отречься от дум и в молчанье душевный покой обрести. 1998 г.