ПЕТР КРЕСТНИКОВ ВАНЯ И МАША. Глава 1. Молодая Семья. Берёзки, сосны, трава и волшебная музыка птиц. Месяц май. Доброе, милое, тёплое солнышко греет полянки в дремучем лесу. Где-то рядом журчит ручеёк. Пчёлки нежно шуршат на цветах золотой мать-и-мачехи, на открытых цветах одуванчиков, медуницы. Чарующие ароматы наполняют вселюбящей ласковой сказкой прозрачный, призрачный, неощутимый таинственный воздух. Муравьиные лапки скребут под корой онемевшего сто лет назад, опустевшего древнего дуба. Избушка… …Четыре окна, дверь, порог, печка, дым. Тлеет бывший костёр. Здесь живёт молодая семья. Семья – Ваня и Маша. - Самоварчик вскипел. Ваня, лучик, родной… Я соскучилась. Будем пить чай? Сегодня она была в платье. Длинное белое платье в зелёный горошек скрывало её великолепные стройные ножки. До пояса, - русые, мягкие волосы закрывали всю спину. И, словно, светились, искрились, сияли. Играли с тенями, и тени скрывались в заветных, наивно-заветных местах. Пояс бережно подчёркивал хрупкую талию. Пояс… Из какой-то невиданной, лёгкой, невероятно-воздушной материи. Тонкие губы – голубые глаза, глубокие, как океан, в них как будто бы дверь, а за ней лабиринт. Дальше – звёзды и Небо. Бесконечная лунная тайна. Тайну видно лишь тем, кто «ещё». Кто «пока» - невдомёк. Деревянные фенечки… На груди, на руках и на бархатной шее. Музыкальные пальчики. Девочка. Босиком по невинной пушистой траве. - Солнышко… Милое, - ответил ей Ваня. Улыбнулся игриво. Он был в джинсах и в чёрной рубашке на выпуск. Короткие белые волосы. Ростом чуть выше её. Гладко выбрит и чист. Словно ветер – свободен и прост. Как высокая птица. Нагорный хрусталь. Не имеющий здесь ничего, кроме снов и тепла, исходящего прямо из сердца. Он был – сердце! Мечта! Тишина и покой. Ночь – уверенность в завтрашнем дне. Их ждал дом. Лавочка, стол, кровать, шкаф и два простеньких стула. Огромный такой самовар, как из дедовых, или прадедовых сказок, толстенный огарок свечи, старовидная русская печь – в натуральную четверть жилого пространства. Для поступи половички. Аккуратные, мягкие, тёплые, очень уютные. Древний, славный ковёр под столом. Женский угол… Не видно совсем. То бишь, Машина кухня. Великое множество разнообразнейших трав в виде веников по потолку. Запах – плавленый воск, зверобой и душица. И липовый мёд. Деревянные кружки да ложечки, блюдца. Нарезка – печатные свежие рамки. Домашние булочки. Да. Так тепло и светло. - Хорошо-то как, Машенька! - Я старалась, любимый. - Родная… - Спасибо тебе. - Милая. Добрая. Самая нежная девочка в мире. Моя. – Сказал лес за окном. Улыбнулись. - Всё слышит, проказник, - шепнул Ваня, глядя в тайгу сквозь стекло. - Слышит. Видит. И знает. Наш. Батюшка – Лес. – Объяснила застенчиво Маша. Посмотрела Ивану в глаза. - Я люблю тебя, крошка, - донесла бесконечная лунная тайна до двери, сквозь Небо и Звёзды, сквозь весь лабиринт. – Я люблю тебя, крошка, ты слышишь? - Да, конечно, я слышу, родной мой. Единственный. Нет ничего, кроме нас. Я и ты. Ты во мне. Всё внутри. Милый, я – это ты. Мне не нужно знать слов. Чтобы слышать тебя. - Мой котёнок! Котёнок… Иди ко мне? - Можно на ручки? - Лапка… Лапушка… Маша. - Ага. После завтрака Ваня и Маша обычно ходили купаться. Здесь, в лесу было озеро. В мае, в речках вода ещё очень холодная, озеро на солнцепёке прогревалось буквально мгновенно. Вода в озере Вани и Маши была изумительной. Чистой. Кристально-прозрачной. Живой. И ничуть не холодной. Если только слегка… Освежающей… Бодрой… И нежной. Такой, как роса по утрам. Или как слепой дождь. До самого дна в середине, Ваня, как не пытался, но так и не смог донырнуть. Хотя и нырял он отменно, уступая в таком виде игр – забав, вероятно, одним лишь русалкам. По периметру озеро было укрыто от внешнего мира густым ивняком. Такой плотной – плотной, непроходимой, шикарной, надёжной стеной. Что само по себе уже великолепно и сказочно, нереально – красиво! Они называли всю эту идиллию Морем. Это было их личное Море. Они очень любили Его. Сначала поверхность воды потревожила Машина ножка. Круги… Водомерки попрятались в зону кувшинок. - Щекотно, любимый! – Воскликнула девушка. - Милая, не простудись, - сказал шуткой Иван. - Я хочу как всегда! Помоги мне раздеться, родной. Обнажённой она погрузилась по пояс, хихикнула звонко, вздохнула всей трепетной, зрелой, кудесницей – грудью и плавно, неслышно, как дикая нимфа из сказок, нырнула. Исчезла в объятиях гостеприимного Моря. - Да… Это надолго, - подумал Иван. И скользнул вслед за ней, вовсе не раздеваясь. В рубашке и джинсах. В надежде поймать жену там, в глубине. Под водой. Что, естественно, было не просто. Они так играли. Мужчина всегда ловил то, что навеки его. Женщине очень хотелось быть пойманной. Море нежило Ваню и Машу. Желания, пусть даже самые невероятные и сокровенные, здесь для них исполнялись всегда. Прошло время. И Море уже успокоилось. И водомерки покинули свои укрытия, побежали по зеркалу, по привычной глади, стеклу вековечно спокойного, тихого, мирного лона. Волшебной воды. Ваня и Машенька всплыли у самого берега. Плавно и тихо. Не нарушив покоя природы. Словно единый живой организм. В жарких сладких объятиях и в поцелуе. Душа! Одно сердце на всех. - Я дышу тобой, милый, - сказала она. - Я дышу! - А иначе… Нет смысла дышать. - Это счастье? - Нет. Жизнь. И другой просто нет. - Просто нет. И не будет. - Всегда. - Навсегда. Её имя… Любовь! Кудрявые ветки акации свисали над ними, когда они нежились под ранним утренним солнышком после купания. Золотая лужайка скрывала их неуловимые ласки от стайки задиристых маленьких птичек, которая бойко кружила, резвилась, звенела над Ваней и Машей, сгорая от зависти и любопытства. Поспела клубника. Посыпались ландыши и незабудки. Влюблённые упивались дарами природы. Сам Батюшка Лес радостно хохотал, наблюдая за этим. Батюшка был доволен. И все Его дети, конечно же знали… О расположении Батюшки… К людям. - Было здорово, Лучик! Пора, - шепнула она, поднимаясь с примятой травы. - Впереди целый день. С добрым утром, родная! Тропинка вела по лохматому тёмному ельнику, всюду рос папоротник и колючий шиповник. Ногам было очень легко, ступать мягко, холодную землю надёжно скрывала сухая хвоя. - Я люблю это место, - сказала Маша Ивану. – Ты слышишь, как здесь звенит воздух? Словно тысячи маленьких радостных колоколов – колокольчиков, будто повсюду. Ах, какой здесь особенный воздух! Прозрачный. Мне кажется, я вижу весь лес насквозь. И тебя. И себя. И ещё… Что- то… Да. Да, то самое сердце, которое нам. Одно сердце на всех! Он вёл её за руку, словно ребёнка. - Ты красавица, Машенька. Ты – это всё! Остальное живёт только лишь для того, чтобы ты была счастлива. Крошка. Ему больше незачем жить. Тропинку перебежала маленькая зверушка. Вскарабкалась проворно на ёлочку, разместилась там, на толстой выгнутой ветке. Не высоко. Прямо на уровне человеческих глаз. И захлопала лапками, словно приветствуя старых знакомцев. - Лялька! Лялька! Смотри, Ваня – Лялька, - воскликнула весело Маша. - Наша белочка, Солнышко, Машенька… Будто ждала. Ах, какая лапулька! - И не просто ждала. Я же вижу… Скучала! Малышка. Давай подойдём? - У меня для неё даже кое-что есть, - загадочно произнёс муж. Подмигнул и полез в карман джинсов. - Да это орешки! Лесные орешки, ещё с прошлой осени. Ванечка, милый, какой же ты всё-таки… Чудо! Специально ведь нёс для неё. Даже мне ничего не сказал. Мой молчушка. Едва касаясь, игриво, почти не заметно, девушка поцеловала его прямо в губы, погладила по голове и могучим плечам, опустила стыдливо глаза. - Промокли вот только. Немного, - с досадой буркнул мужчина. - Стали мягче, родной. Ляльке точно понравятся. Ну… Она взяла несколько штучек с ладони Ивана, подошла к стволу ёлки, протянула гостинец зверьку. Белочка вмиг оживилась, завиляла хвостом, растопырила носик, лизнула Машину руку, разместилась на ветке трапезничать. Молодая хозяюшка. Рыжая шалунишка. - Лялька… Лялечка… Ля-ля, - шептала Машенька, смело играя своим тонким пальчиком с ушками, хвостиком и мокрым носиком белочки. Ваня гладил жену по спине, широко улыбаясь. Так мило! - Знаешь, когда-то очень давно, ещё в прошлой жизни, до леса, я думала, будто все белки на свете живут только в клетках. Крутят всё время колёса. Смешно? – Спросила Машенька Ваню. - Пока ты кормила её, я практически высох. Ты хочешь орешек? У меня ещё чуть-чуть осталось. - Нюю… Зайчушик, ты мне не ответил. - Смешно? Нет, малыш. Это… Это печально. Белочки… Посмотри на них, крошка. Разве можно их… В клетку? Даже думать об этом и то… Как-то нехорошо. - Улыбнись, мой хороший. Прости. Я, наверное, сделала больно. Тебе. Милый, я не хотела. - Орешек… - Спасибо! Ммм… Как вкусно! Скажи, я похожа на белочку, да? - Бело… Машенька… Ты моя самая лучшая белочка. Слышишь? Иди ко мне, детка! - Поцелуй меня, сладкий? Хочу тебя. Ты… В ельнике было немного прохладнее, чем на полянке у Моря. Птичек здесь почти не было. Только где-то в глуши трещал дятел. Светило спряталось. Тихо. Покой. Как избушка… …Четыре окна, дверь, порог, печка, дым. Покой – Родина. За ельником располагался неровный, глубокий, практически непроходимый овраг. Тот овраг населяло огромное множество сов. И поэтому Ваня назвал это злачное место «Совиным Оврагом». Название так и вошло в обиход. По осени этот «Совиный Овраг» был богат на опята. Опята росли здесь повсюду. Пеньковые, ровные, с толстыми ножками, чистые. Они покрывали деревья и землю, коряги, поленья, и, даже опавшие мёртвые ветки. Их не нужно было искать. Ходить с палочкой. Раздвигать листья. Урожай каждый год был великим. Грибочки здесь завсегда собирали мешками. По весне, как раз в мае, «Совиный Овраг» превращался в реальное дивное царство сморчков. Ваня с Машенькой очень любили ходить по грибы. Как известно всем, днём совы спят. Бесцеремонно будить ночных тружениц было не вежливо. - Мы пойдём туда тихо, как тени, - шепнул Ваня любимой. - Как интересно… Как тени? Забавно. - Всё равно у нас нет ни лукошки, ни сумки. Мы просто посмотрим на них. Хорошо? - На сморчки? – Удивилась жена. - Как же мимо пройти? Поздороваться нужно хотя бы. Мы же с ними – друзья! - Ваня, Ванечка! Ты, как ребёнок. Любимый. Дитёнок совсем. Скажешь тоже: «друзья». Я согласна. Конечно, пойдём. - Вот и славно. Моя. Моя «взрослая» девочка. - Нюю. Я не взрослая, Ваня! Маленькая… Беззащитная… Хрупкая… Я – твоя крошка! Забыл? - Лапка, мы уже рядом. Мы – тени. Давай помолчим. - Всё, молчу. Молчу, Ванечка. Тише травы. - Зайка, следуй шаг в шаг. - Да, да, да… Вероятно, «Совиный Овраг» был когда-то рекой. Руслом древней таёжной реки. Время зло изменило его внешний облик. Но осталась нетленной душа. Душа некогда чистого, животворящего, радостного водоёма. Невзирая на то, что на первый взгляд, это место казалось суровым, коварным, мрачным и неприветливым, может быть, даже кошмарным… «Совиный Овраг» был спокойным, уютным и добрым. Иногда так бывает. Когда что-то грозное, жутко тревожное вдруг превращается в мирную детскую сказку. «Совиный Овраг» был волшебным. «Совиный Овраг» был живым. И Машенька с Ваней, конечно же, знали об этом. Спускаться в его непролазную глушь было делом нелёгким. Повсюду, словно застывшие змеи, прямо из-под земли, торчали корни усопших деревьев. Сумрачное подземелье. Сырость и паутина. Седой с плесенью мох. Похожие на безобразных, хищных чудовищ, коряги. Колючий кустарник, следы буреломов, труха под ногами, тропинки… …Как странно, - тропинки. Чьи… Чьи? Неужели какая-то тайна? Опять. Как приятно быть «в теме», когда темы нет. Здравствуй, опытный мир! Добрались до самого дна обращённого русла. Присели на брёвнышко. Так затаились. - Слышишь, Ваня, - шепнула на ушко любимому девушка, - здесь комаров совсем нет. Как-то странно. Лес и сырость, а комаров нет. Почему? - Нехороший, отчаянный знак, моя милая девочка, - нехотя, даже с какой-то опаской, ответил Иван. – Старики говорили: «коль комаров нет, значит, гиблое место», малышка. Только ты не пугайся, родная. Возможно, давление здешнее им не подходит. Хотя… - Что хотя, мой хороший? - Ещё может быть газ. И лучи. Излучение может. Но тебя это пусть не тревожит. За нас… За нас Батюшка Лес! Мы здесь, крошка… Свои! - А-ааа, понятно! И всё-таки, как не печально, но здесь так красиво! Иванушка, здесь так красиво! - Любимая, да. Здесь свой мир. Ни на что не похожий. Свой древний опытный мир. - Мир грибов? - Что-то типа того. Все грибницы живые. Все умные. В них есть душа. А грибы – только то, что снаружи. Смотри, сколько их! В этот самый момент, девушка удивлённо заметила, сколько сморчков окружало их со всех сторон. Больших, малых, красивых и неказистых… Гордых, увесистых, сильных, настойчивых и обделённых. Сморчков – родителей и их детей. Внуков и стариков. Целое государство! Несметные полчища! Блиц! - Огого! – Воскликнула Маша в восторге. - Тише, тише, красавица. Совы спят. Помнишь? Тс-ссс… - Да, да… Помню, Ванечка. Помню, родной мой. Молчу. Всё же, сколько их здесь! Это ж надо! Иван засмеялся в ладони. Птах огромный стряхнулся с корявой берёзы. Зашуршала сухая листва от нечаянного сквозняка. Сквознячок колыхнул невесомое девичье платье. Щёчки Маши покрылись стыдливым румянцем. Обет молчания был непокорно расторгнут. - Чего ты смеёшься? Неловко, - сказала она. – Ведь они же всё видят. - Всё видят и слышат, родная. Ты самое милое, нежное, тёплое солнышко. Машенька. Звёздочка ясная. Сон мой. Мои чудеса. - Дурачок. Я соскучилась. - Очень? - Смешной. - Ах ты, кошечка! Как же грибы? - Да, грибы. Как же нам с ними быть? - Может так: «от нашей сказки им станет немного теплей?» - Мой хороший. Любимый. Я здесь! - Маша… Машенька… Ма–ша!!! Как это ни странно, но выбраться из подземелья – оврага, оказалось значительно проще, чем спуститься в него. Сверху был свет, а внизу – темнота, на свет всегда легче, наверное, - это закон. Кроме того, все коряги – безобразные хищные чудища, и труха под ногами, и, даже следы буреломов, вдруг стали какими-то близкими, невероятно знакомыми, тёплыми, словно родными. Овраг стал простым, беззащитным и трепетным. Как всё вокруг. Волшебство. Ощущение невероятной свободы и лёгкости. Словно полёт по просторам вселенской любви. За «Совиным Оврагом» Машу и Ваню ждала «Седьмая Поляна». Чудесное, великолепное, очень красивое место. Зачем Ваня назвал ту поляну «Седьмой» никому не известно. Иван давал имена всем местам в заповедном лесу. Маше нравилось это. Так ей было удобно. Игра. Как и, собственно, вся эта жизнь. Выбравшись из темноты на яркий солнечный свет, они вдруг увидели нечто… …Словно гном, только гриб… Да, - сморчок. Высотой в человеческий локоть. Выскочил вдруг по заветной тропинке с оврага, оставил там что-то… И тут же исчез. Ваня с Машенькой переглянулись и… Мигом, - туда. Перед ними стояло лукошко и сумочка из бересты. Сумочка и лукошко, переполненные распрекрасными, свежими, чистыми, аккуратно нарезанными грибами. Так вот чьи это были тропинки! Теперь тема есть? С благодарностью. Низкий поклон тебе. Разлюбезный дружище. Дружище – «Совиный Овраг». В это волшебное время года «Седьмая Поляна» благоухала. Поляна была довольно просторной, как дикое поле. Травы её волновались. Цвёл каждый её миллиметр. И каждый её миллиметр, каждый гребень волны приносил людям радость. Разноцветье места возбуждало восторг, разжигало веселье и вольные, самые вольные, сокровенные, можно сказать даже дикие мысли и помыслы. Там, в груди, в потаённых её закутках, разгорался огонь. Пламя жгло изнутри, вырывалось наружу, искрило улыбками, сладкими жестами, прикосновением к магии чистых природных, абсолютно естественных чар. Это было само естество. - Милая Машенька! Если бы мир был моложе, он был бы таким, как во сне. Да, родная? – Спросил трепещущим голосом Ваня, вдыхая поляну своей необъятной душой. - Ванечка! Лучик мой солнечный! Мир и так очень молод. Ведь молодость мира – есть мы. Ты и я. То, что будет потом. Мир – младенец. Он в нас. - Ах, любимая! Как ты сказала!!! Ты – хрупкая, нежная, слабая, беззащитная девочка. Машенька… Лепесток незабудки. И… Ты – сама мудрость. Наверное, мудрость не может быть крепкой и сильной. В ней есть пустота. Или пустоты нет? - Пустота – это роскошь для мира. Мир скромен, Иванушка. Скромен и прост. Как любовь. - Как моя роса… На твоих глазках, зайка. - Как цветы на моей голове. Как венок. Как венец! Если их собрал ты. - А душа – это «всё» и «ничто». Словно сердце. Одна на двоих. - Мы и мир, и вселенная. Всё внутри нас. Больше нет ничего. И не стоит искать. - Мудрость – это тогда, когда лепесток незабудки сильнее войны! - Война? Война… Что это, Ваня? - Это то, что вне мудрости, лапушка. Это тебе не грозит. - Как забавно, любимый. - Улыбайся, хорошая. Счастье. Ты – счастье! Я рядом. Я буду смотреть. - И желать, и жалеть, и гореть. Твоё счастье, Иванушка. Знай: без тебя его нет. - Кошка… - Да. - Тогда кошечка, Маша! - Единственный! Кошечка хочет, чтоб ты её просто погладил. - Действительно, милая… Скромен. И прост. - Никакой пустоты. - Всё исполнено смыслом. - Бессмыслицы не существует. Над поляной беспечно летали бабочки и стрекозы. Высоко в небесах парил зоркий палевый коршун. В травах прятались мелкие, - мыши и суслики, лишь изредка выбираясь из норок, устав от дремоты и долгого томного, скучного дня. День стремился к обеду. Машенька с Ваней уже возвращались домой. - Будет супчик, салатик и праздничный пышный грибной пирог с чаем, - объявила она. – Варенье – клубника со льдом. Как тебе? - Ммм, так здорово, лапка! – Воскликнул мужчина. И даже не стал уточнять… По какому же, собственно, поводу… Праздник?.. Праздник был здесь всегда. Существуют причины, по которым становится больно заглядывать в прошлое. Небеса слышат наши слепые вибрации только тогда, когда есть проводник. Поводырь для слепого невидим. Ощутим лишь тогда, когда сам слепой в этом нуждается. Яма – гора наизнанку. Падение – взлёт. Неужели мы знаем о том, чего нет? Что случится с тобой, когда наша печаль превратится в октябрьский дождь? Будет джаз? Или дождь вновь убьёт… Электрический снег? Может, нас уже нет? Каждый день мы рисуем абстракции странных картинок в неведомых снах. В блудных снах наяву. И никто не спасёт. Не придёт помолиться за нас. Кроме блудной души. Наверное, эта душа уже здесь. А иначе никак. Просто хочется жить. К вечеру, с местного пастбища, вернулись козочки. Ваня и Машенька звали их плавно – Масяньки. Масяньки пришли как всегда, с молочком. Чёрная кошка Багира укромно ютилась на печке. Рыжий кот Гугенот уже спал на ковре под столом. Огромный ротвейлер Клыкан ещё что-то ворчал в своей будке. Но рык его был совершенно не грозным. Довольным и сладостным. Так Клыкан убаюкивал кур, что никак не могли успокоиться в ветхом чулане. Пчёлки спрятались в ульи. С тёмным временем суток! Всех… Всех. Глава 2. Лунные Эдельвейсы. Когда в заповедном лесу начинало смеркаться, когда в небе над ним загорались неяркие, самые первые звёзды, Ваня с Машей, обнявшись, садились на лавочку, возле порога, прямо на улице. Прямо под самым окном. Они ждали филина Филю – вечернее местное чудо. Ночного хозяина. Сторожа пасеки. Преинтересную птицу. Она вылетала из чёрной дубравы как – раз на закате. Едва только солнышко пряталось за горизонтом. Точь – в – точь, словно по расписанию, как на работу, на службу. Людей этот факт веселил. Каждый правильный погожий вечер – почти ритуал. Чуть разглядев в небесах силуэт своего постояльца, Ваня с Машей смеялись до слёз. Это было реально забавно! Огромный, с размахом крыльев не меньше двух метров, величественный тёмный хищник, летучий ночной исполин, облетал горделиво хозяйство дозором и плавно, беззвучно садился у самого крайнего, дальнего от избы улья. При этом Клыкан забивался в свою конуру, словно малый незрячий щенок. И молчал, как трусливая мышь. Могло показаться, что в эти минуты, свирепый Клыкан вообще не дышал. Уважение. Стало быть. Субординация. Надо же! Как у них всё обустроено! Прямо – таки чудеса… Филя долго стоял и осматривал всю территорию, слушая своих грызунов, оценивал с видом профессора – исключительно важной персоны, охотничье место, - угодья. Затем очень смешно и нелепо вдруг начинал танцевать. Прыгать с лапы на лапу. Готовиться к пешему ходу, осмотру владений. И… Только после такой вот серьёзной разминки, он начинал свой вечерний сеанс. Гулял деловито по пасеке, заглядывал пристально под каждый улей, ловил ушками и реагировал на каждый сомнительный шорох. Искал. Церемония продолжалась сравнительно долго. Наверное, около часа. Такое партнёрство, естественно, было выгодно людям и пчёлам. Всем известно, что мыши вредят пчеловодству. Причём, вредят очень серьёзно. Иногда, даже катастрофически тяжко вредят. Филя одним своим видом отпугивал мышек от пчелосемей. В этом смысле он был эффективнее кошек и разных заумных, уже человеческих, изобретений – уловок. Он был настоящим охранником и санитаром. Закончив осмотр, убедившись, что всё здесь в порядке, охранник довольно, но очень недолго, рыл землю когтями. А дальше – взлетал! Это не описать. Нужно видеть… Такой изумительный трюк – зрелище на ура. Оставалось лишь хлопать в ладоши и звонко кричать лесу – «Бис». Словно тяжёлый ядерный бомбардировщик, Филя смешно разбегался, махая крылами всё чаще и чаще. Иногда спотыкался и падал. Кряхтел. Возвращался в исходную точку разбега. Всё повторял. Так по несколько раз. Пока, наконец, не отрывал своё грузное тело от «взлётной площадки», не подбирал под себя дюже несимметричные «шасси». Именно таким образом, выполнив до конца свою миссию, филин Филя покидал Машу с Ваней, исчезая бесследно в своей бесконечной родной темноте. Оставляя после себя целый сад, или проще – букет самых разнообразных смешливых эмоций. Положительных. На… На волшебную ночь… - Милая моя нежная звёздочка, - шепнул Иванушка Машеньке, когда стало темно. – Я люблю тебя, сладкая крошка! - Я тоже люблю тебя, Ваня. Родной мой. Кусочек, - ответила девушка. – Знаешь, с тобой так тепло! Почему?.. Бывает холодно, а? - Кошечка ненаглядная. Ясная. Холода нет, - заявил, улыбаясь, мужчина. - Как же нет? - Мы придумали холод, родная. Чтобы понять, что бывает, когда нет тепла. - Ваня, миленький, Ванечка! Я тебя не понимаю. - Это физика, девочка. Минус 460 градусов по Фаренгейту. Так называемый «ноль». Абсолютный ноль. Машенька. Это тогда, когда тепла нет. Вот, что мы называем в реальности холодом. Детка, это иллюзия. «Холод» - слово. - Ммм. Зайка, как интересно! А что же тогда с темнотой? - Тоже самое, Маша. Её просто не существует в природе. Существует отсутствие света. И всё. - Всё? Как странно, любимый. - Ничуть. Лучик света врывается в тёмную комнату и освещает её. Темноту невозможно измерить без света. Свет – реальность. А тьма… Это просто отсутствие обыкновенной реальности. Люди всё время пытаются объяснить себе то, чего не существует. Поцелуй меня? - Да. Её губы коснулись его плеча. Нежно. Потом шейки… Ушка… - Зло… Это только отсутствие нашей любви и добра, - шепнул он. – Маша, зла… Его нет. - Ты такой умный, Ваня. Скажи мне, откуда ты всё это знаешь? – Спросила она. Муж опять улыбнулся. - Когда я был маленьким, радость моя, я немного читал про Альберта Эйнштейна. Влюблённые соединились в объятиях, в пламенном поцелуе. Над избушкой запел соловей. Музыка его обворожительных трелей стала новым дыханием ночи. Таёжной ночи, короткой, как миг, словно выстрел. И, в тоже время длинной, сокрытой от лучиков солнца, как вечность. На озере – свой грандиозный оркестр – лягушки! То печально, то жалобно… То воинственно и горделиво… То мощным хором, то поодиночке. Или заплачут, как струны гитары. Или вдруг засмеются, - клоуны в цирке. Проснулись совы: «у – уух! Охо – хо! А – ахха»! С разных мест. Отовсюду. Дивному буйству великолепных созвучий без устали вторило эхо. Акустика. Неповторимый волшебный концерт. Мириады цветов в виде, образе звуков, неуловимых вибраций, язык вселенной, язык колыбели ребёночка – нового года. Язык нашей весны. Прямо над лесом появилась луна. Огромная, красная, сытая и неприступная. Как всегда молчаливая, строгая. Звёзды россыпью – по всему небосводу. - Смотри, Иванушка… Ковшик! «Большая Медведица»! – Сказала Машенька. – Видишь? «Звезда Полярная»… Как мне с тобой хорошо! Он погладил её по руке. Поцеловал каждый пальчик. Подул нежно на чёлочку. - Сварга, - произнёс еле – слышно. - Сварга? - Да. Сварга. Сварга – небесное царство. Это звёздное небо, вселенная, млечный путь. Вращается вокруг «Полярной Звезды». Вращение называется «Кругом Сварога». Полный такой оборот происходит за 25 920 лет. Земных лет, моя милая девочка, только представь! Двенадцать эр зодиака, по 2 160 лет в каждой эре. Сварог – незримый владыка вселенной. Это он и вращает Сваргу. «Полярная Звезда» - центр циклона. Мы – Сварожичи, Маша! - Как интересно, любимый. Сварожичи… Классно. А вон «Малая»… Тоже «Медведица». Яркая – яркая. Ярче других. И… Как будто мерцает. - Небесная Корова Земун! – Обозначил мужчина. – Из – за неё в Индии, и во многих других странах мира, корова считается священным животным. Согласно древним ведическим письменам, корова подарена людям Богами из космоса, и не имеет земного происхождения. По легенде, Бог Род призрел тьму, сотворил Бога Ра, и, стал свет. Затем Род породил Священную Корову Земун. Из её вымени разлилось молоко. Молоко стало нашей галактикой. Галактика – «Млечный Путь». «Млечный», - значит, «молочный». - А, правда, что нашу кормилицу, Матушку – Землю ещё зовут Тетрой? - Ты знаешь все эти легенды? - Чуть-чуть. Тоже с раннего детства. Тетра – третья от Ра? - Да, любимая, здорово! Не ожидал, - муж обнял жену ещё крепче, нежнее, коснулся ресничек, посмотрел в глаза прямо, уверенно, с ярким восторгом. – Тетра живая, - сказал он ей твёрдо, без тени сомнения. – Тетра живая! Это не просто какой-то бездушный предмет. Наша Тетра – разумный живой организм. Он реально способен страдать и болеть. И сопереживать. И любить. Он боится, когда ему страшно. Смеётся, если смешно. Плачет горько, когда мы его обижаем. И, сейчас Тетре плохо. Она в тяжелейшем болезненном, кризисном состоянии. Ей не хватает любви. Человеческой. Нашей. Многие… Многие, Машенька, не относятся к нашей кормилице бережно, как к родной матери. Концепция власти – покорность природы. Для тысяч и миллионов, а может быть и миллиардов наших сестёр и собратьев, Земля представляет собой лишь источник физических благ. Лишь бездушный источник, с которым, - «всё – всё», - что угодно! Это «всё» убивает планету. Её тонкую психику. Её психею. Её ЦНС… Маша, милая Машенька, мы рубим сук, на котором сидим. Посмотри дальше нашего Батюшки Леса. Вокруг. Это мы убиваем Её!!! Из глаз девушки брызнули слёзы. - Зачем ты так, милый? Мне больно! Зачем? - Прости, крошка… Прости… Не хотел. А все звёзды смотрели на них, как на Ангелов. На своих несмышленых, наивных, любимых детей. Как на звёздные сны, что спустились с небес. И теперь… Здесь, на грешной Земле просто очень скучают и ждут. Возвращенья домой. В свою мирную, добрую лунную сказку – обитель. Опалённое правильным бременем время. Следы влажной поступи на зеркалах. На кривых зеркалах. Зазеркалье… Ладонь. И какой-то немыслимый, незабываемый траурный цвет. Изнутри. Цвет росы с молоком. На губах. Или цвет вовсе несуществующей здесь пустоты. Ты… Ты… Ты… Все сокровища здесь. Слёзки девичьи кончились, Машенька вновь улыбнулась любимому. - Ваня? Ваня. Родной мой. Хочу быть с тобой. Навсегда. - Навсегда! Навсегда! Навсегда! По чёрному небу скользнул метеор. - Вау! Как здорово! Это примета такая, - сказала жена. - Значит, наше желание обязательно сбудется, зайка. - Конечно, любимый, иначе быть просто не может. - Не может. Он поправил две фенечки на её тонкой шее. Она грациозно склонилась к нему. - Маша. Машенька… Машенька… Маша, - повторял он, на время забыв все другие слова. - Ваня! Ванечка, ты не заметил, что каждая ночь, словно новая неповторимая жизнь? Как поёт соловей! Ночь исполнена тайной желаний. Таких странных желаний, таких сокровенных, о которых днём даже и не помышляешь. Ночью будто бы стрелы незримые… Неощутимые… Жгучие, правда, как искры костра. Они прямо из самой груди. Я сгораю от нежности. Лучик родной. Без тебя, меня нет. - Ночь, как ты, моя милая кошечка. Без тебя нет вообще ничего. Без тебя всё теряет свой смысл. Ты – вселенная! Ты – бесконечность! Никаких наук больше не нужно. Я люблю тебя! Ты – мой единственный мир. - Это гномы хранят Соломоновы тайны. У нас тайн не будет, родной. Если я – твой единственный мир, то я вся для тебя. Я твоя, мой Иванушка. Вся. Без остатка. Твоя. - Знаю, солнышко. Счастье… Оно – мы и есть. - Да. Да. Да. Хочешь, лучик? - Иди ко мне, сладкая девочка. Я очень, очень соскучился. - Ты… Ммм… - Я здесь. - Зайчик! Как хорошо! - Всё в надёжных руках. - Нас никто никогда не найдёт. - Мы система. Луну скрыла огромная чёрная туча. Короткое время. Час икс. Экзотическая полутьма. Танец. Вальс для двоих. Вальс унёс Ваню с Машей в избушку. В постель. Они крепко уснули. Маша увидела сон… …Словно эта волшебная ночь наяву всё ещё продолжалась. Девушке снилось, как будто она не спала, а лишь только сомкнула реснички, как в дверь постучали. Тихо-тихо, украдкой, почти, что не слышно: «тук-тук». «Тук-тук-тук». Хозяйка присела на ложе, сбросив с себя одеяло, посмотрела на мужа, убедилась в том, что любимый её сладко спит, не решилась тревожить. Только поцеловала его нежно в щёчку, укрыла заботливо плечи и руки, погладила по голове, улыбнулась и встала с кровати на коврик. Накинула лёгкую чёрную маечку на обнажённое тело, отпила из кувшина глоток молока, осторожно, на цыпочках, подошла к двери. Спросила: - Кто здесь? На пороге, за дверью послышался шорох, и старческий голос ответил: - Сестрица, открой. «Кто бы это мог быть? В это время»? – Подумала Маша. Но не испугалась. Открыла и вмиг очутилась на улице. Ночью под яркой, дикущей Сваргой. И Сварга была яркой настолько, что всё было видно. Как днём. Перед ней стоял тот самый гриб, или гном. Тот сморчок, высотой в человеческий локоть. Который встретился Маше и Ване вчера, на заветной тропинке в «Совином Овраге». Который оставил лукошко и сумочку из бересты – угощенье от Батюшки Леса. - Не пужайся меня, дорогая сестричка, - сказал сморчок, улыбаясь, - меня все зовут Опекун. Это кличка, конечно, но это не важно. Тебя ждут в «Совином Овраге». Ждут прямо сейчас. Вот… Прислали меня. Ты же хочешь узнать нас поближе, ведь так? У нас есть тебе, что показать. У нас много чего… Пойдём, а? Будет весело, Маш. Я пришёл за тобой. Машенька удивлённо захлопала глазками, открыла ротик, присела на корточки, однако не потеряла дар речи. - Узнать Вас поближе? – Заговорила она, - интересно. Кого это «вас»? Разлюбезный… Как? Да… Опекун. Кого это «вас», уважаемый гриб, если не ошибаюсь? - Нет, нет, нет! Да, я гриб. Безусловно, я гриб. Хотя, что в этом мире живёт без условий? Сомнительный, крайне сомнительный, спорный вопрос, скажем так, - тараторкой ответил ей гость. – Мы народ. Народ Батюшки Леса. Большая семья. Дружный родственный кол-лек-тиф. Во как! Точно. Ага. - Дорогой Опекун! Вы меня интригуете. Организация: «Лесные братья»? Ага? – Передразнила гриб девочка, - или галлюциногены? Что за чудо-пирог получился из Ваших подарков! - Почему «братья», красная девица? Есть у нас и сестрички. Нас много. Мы разные. Никаких «организаций». Семья! Самая, что ни на есть. Пойдём… Пока звёзды ещё не погасли. Пойдём, Маша, не пожалеешь. - А как же Иванушка? Как я одна? Без него? - Не тревожься, сестрёнка. Он так сладко спит! Пусть поспит, не будить же его. А когда он проснётся ужо, даже раньше, ащё на рассвете… Ащё на рассвете ты будешь в его колыбельке. Он ничего не заметит. Это я, Опекун, обещаю. Моё слово крепче любого закона. Сама убедисся. Пойдём? - Чудеса!!! - Так и есть. Чудеса. Кто бы спорил. Однако. Опекун взял Машу за руку и повёл по траве прямо к морю. Ножкам было прохладно, трава уже стала достаточно влажной, но это было приятно и романтично, их путь лежал прямо на север, главная звезда мироздания горела как никогда очень ярко. Войдя в лес по укромной неведомой тропке, девушка с умиленьем заметила, что все деревья и даже кусты, в знак приветствия, отдают ей поклоны. Склоняются ветви, верхушки, и тропка при этом становится шире, и светится странным, каким-то неоновым, ласковым светом. Девочка отчётливо слышала голоса, голоса эти были повсюду, в глуши, и, совсем где-то близко, Машенька понимала язык, на котором они говорили. Лес жил. Лес жил своей бурной сумрачной жизнью. Это было безумно и невероятно, но это было реально и буднично, обыкновенно, как фокус, который у всех на глазах раскрывает факир. Очень скоро они вышли к озеру. На небольшую полянку, полянку у самой воды. И тогда Маша услышала девичьи голоса, женский смех и загадочный плеск. Плеск воды. Словно кто-то играл, как на городском пляже. Машенька поняла, - это были русалки! Очарованная уникальным ночным созерцанием девушка, отпустив руку гнома, как под гипнозом, как в трансе, вошла в море по пояс. Присела. Вода покрыла её загорелые плечи. Русалки заметили гостью. Ничуть не смутились. Приветливо, жизнерадостно окружили её. Их было много. Все улыбались. Все были открыты. Девичьи обнажённые тела неземной красоты будоражили воображение, завлекали парящие помыслы, самое сокровенное «то», что живёт в глубине неизменного тайного, женского эгоцентризма. Всё «то», что «нельзя». Машенька оторвалась ото дна и легко поплыла, как она это делала с мужем. Свободно, весело, непринуждённо. Русалки поплыли за ней. Чешуя и хвосты – плавники стали явью. Заплыв продолжался недолго. Чьи-то нежные руки обняли её со спины. Одна из русалочек подплыла спереди. Посмотрела тревожно в глаза девочке-человеку. Страстно, долго, настойчиво, и… …Во взгляде русалки жила неизвестная Машеньке сила и власть. Власть стихии. Царицы. Воды! Откуда ни возьмись, над Ваниным озером, вдруг завис огненный шар. - Шаровая молния! – Назойливым жутким эхом пронеслась по русалкам догадка. Машеньку в тот же миг отпустили. Девочка испугалась и поплыла в сторону берега. На берегу, было видно, её всё ещё ждал Опекун. Но сейчас это Машеньку не волновало. Она плыла быстро, быстро и без оглядки, на сколько хватало способностей, - спортивного мастерства. Над водой прозвучал оглушительный взрыв. Огненный шар разорвался на тысячи мелких светящихся точек. Великое зарево ослепило доступное взору пространство. Словно звёздное небо спустилось на Ванино море и Батюшку Лес. Звёздочки-точки рассеялись в воздухе. На минуту застыли. Минута молчания! Застыло время, застыла вселенная, остановилось движение, прервался жизненный цикл. Новый цикл – звон колокольчиков. Странная, лёгкая, неуловимая музыка. Аналог вибрации ОУМа в духе «смотрящего» всех Демиургов. Галактика – «А» - инквизиция. Новое солнце – «БС» - старый Храм. Звёздочки-точки превратились в очаровательных бабочек. Разумеется, белых. Снежинки. Зима – снегопад. Вихрь – осколки вчерашнего дня. Неразумные мысли о будущем. Вакуумный штиль. Озеро стало пустым и холодным. Машенька вышла на сушу. Это кончился сон. За окошком светало. В чулане кричал самый ранний петух. Маша вставала всегда очень рано, с восходом солнца, - привилегия доброй хозяйки. И в этот раз, без труда открыв сонные глазки, она обнаружила всё, как обычно, что лежит у себя на кроватке, под одеялочкой, в жарких объятиях спящего мужа. Девочка улыбнулась, поцеловала Иванушку в носик, одним привычным движением выскользнула на «свободу», очутилась на коврике, возле стола. Образы сна ещё бурно игрались в её подсознании. - Надо ж такому почудиться! Экое дивное диво! – Прошептала она. Тут же в шутку добавила: «А Опекун своё слово сдержал. Молодец»! Засмеялась неслышно. Обнажённой по дому она никогда не ходила. Поэтому в первую очередь руки её потянулись к одежде. К той самой маечке чёрной, в которой она… - Что за шутки? Так… Так не бывает!!! Майка была насквозь мокрой, хоть прямо сейчас выжимай. - Это уже не игрушки, - твёрдо и даже немного жестоко сказал Маше внутренний голос. Она быстро накинула лёгкий халатик, выбежала на улицу, с мокрой майкой в руках. Во дворе её ждал новый сюрприз? На пороге стояла огромная корзина, полная свежей, спелой, сочной клубники, мешок ещё живой рыбы, - карасики и сазаны, и великолепный роскошный букет невиданных, незнакомых, неизвестных местной природе волшебных цветов. - Лунные Эдельвейсы, - услышала девушка голос. Огляделась… Вокруг никого. Так и есть чудеса! Клыкан выбрался из своей будки. Заспанный и ленивый. Громко-громко зевнул, завилял обрубком хвоста, радуясь встрече с хозяйкой. - Эх ты, горе-охранник, - сказала ротвейлеру Маша, - проспал? Всё проспал. Пёс, не понимая, о чём идёт речь, в чём его, собственно, упрекают, склонил отчаянно голову, выражая тем самым своё недовольство, дважды крайне невежливо фыркнул. Машенька махнула рукой на собаку и пошла, вешать майку, сушиться. Место для сушки белья находилось поблизости, здесь, за куриным чуланом. Возвращаясь обратно, в избушку, девочка встретила Ваню. И, даже, слегка испугалась. Внутри, в самой груди, зажглось необъяснимое чувство вины. Взгляд её опустился стыдливо. Ваня был в одних джинсах, только-только проснулся. Ласково улыбнулся супруге, нежно обнял её. - Любимое, милое солнышко! Доброе утро, родная. Как спалось, моя кошечка? – Спросил заботливо муж. - Здравствуй, Иванушка. Всё хорошо, - ответила Маша. Застенчиво спряталась от поцелуя. - Играешь? - Ммм. Да. - Люблю. Крошка. Очень соскучился. - Я тоже, Лучик. Я… Машенька соображала… Как объяснить появление столь необычных и щедрых подарков? - Тебя что-то печалит, зайчонок? - Нет, нет. Только вот… - Ты о том, что лежит на пороге? – Прервал её грустные мысли супруг. – Не тревожься, любимая. Это дары от грибов. От русалок и Батюшки Леса. Гостинец лесного народа. Тебе. Он тебя очень любит. Знаешь, солнышко, я видел сон! Удивительный сон! Хочешь, всё расскажу? Словно камень с души!!! Машенька с облегченьем вздохнула, посмотрела в глаза любимому мужу, страстно поцеловала его, засмеялась. Сквозь смех прошептала: - Не надо. Хороший. Мой. Тёплый. Кусочек. Я вся… В твоих снах! Ты – мой сон… Глава 3. Сабуровка. Лялькин пруд. Пошёл слепой дождик. Весной это часто бывает. Приятный и тёплый. И ясное небо. Без туч. Без единого облака. Краешек красного солнца уже появился над соснами. Над верхушками сосен, столетних дубов и мохнатых елей – великанов. Здравствуй, Ра! Новый день. Ночных птиц заменили открытые, развесёлые птички дневные. Даже запахи стали другими. Всё проходит. Следы? Может быть. Только где они? Здесь. И сейчас. Кто их будет искать, если всё хорошо? Следопыты исчезли бесследно… Опять каламбур. Зато чисто, светло и уютно. Удача – удел дилетантов. Мастерство – это точка. А всё остальное – пробелы внутри равнодушия и тишины. Абсолютный покой. Вечность – это змея, проглотившая хвост. - Ты не простудишься, милая кошечка? – Спросил Ваня у Маши. Маленькие прозрачные капельки бусинками стекали по её гладкой коже. Халатик и волосы ещё не успели намокнуть. Дождик был совсем мелким. - Что ты, Лучик? Конечно же, нет. Это просто, как душ. Очень. Очень приятно. - Моя сладкая девочка… - Ваня… Родной. - Знаешь, я так люблю наше раннее утро! Когда всё ещё спит. Тихим сном. Сам момент пробуждения. Словно почки берёзы весной. Как росток первой майской травы из застывшей, тоскливой земли. Как роса на губах. Словно твой поцелуй. Самый первый. Тогда… - Ведь… С него началась наша новая жизнь. - А мне кажется, жизни до этого не было. Так, одна только видимость. И суета. «Суета Сует», как сказал бы, наверно, мудрец. Вещий Екклесиаст. - Да, возможно, ты прав. - Иногда только, кажется, что ты живёшь. А в реальности – пауза. Предвкушение жизни. Душа, как зародыш в глухом плотном теле. - Душа ждёт любви. Без любви жизни нет. - Ты красавица, Машенька! Глаз не могу оторвать. В этих капельках. Ты – королева! - Лесная… А ты мой король. Пойдём, мой любимый, под крышу. К столу. Скоро завтрак. Голодный король королеву не красит. - Какая… - Воробушек. - Зайка. - Я жду. Ваше… Наше Величество. Не заставляйте себя долго ждать. После завтрака чёрная кошка Багира забралась к Маше на руки. Кошку назвали так в честь знаменитой пантеры, она заслуженно и достойно несла своё громкое имя по жизни. Абсолютно самостоятельной, независимой жизни, совершенно свободной и дикой. Именно – дикой, жестокой… Непредсказуемой. Полной тайн и загадок. Багира не принимала еды от людей! Будучи ещё совсем маленьким глупым котёнком, она научилась сама добывать себе пищу. Ловила мышей, птиц, стрекоз и пила молоко не из миски, а прямо от коз, где хозяйка его для неё отливала, как будто случайно. Поведение кошки, действительно было каким-то совсем непонятным. Багира жила в своём замкнутом мире. Ваню не воспринимала. К Машеньке относилась, как к ровне. Нередко девушку даже терзали сомнения: «Кто же в доме за главную? Я? Или всё – же… Она!» Кошка была очень значимым и уважаемым существом. В отличие от кота Гугенота. Рыжий кот Гугенот был ленивым, неряшливым, глупым, нелепым созданием. Большую часть своей жизни он спал, спрятавшись где-нибудь под кроватью, в шкафу, или просто на улице, уединившись в укромном местечке, там, где никто не тревожит. Он никогда не охотился, даже не подходил к своей миске до тех пор, пока его туда носом не ткнут. Был лохматым, и шкурка его росла тоже неровно, клочками. Гугенот не любил умываться, как любят по обыкновению все звери подобного рода, вообще не следил за собой, в связи с чем, очень часто ходил откровенно грязнущим, особенно после дождя. Нередко бывало, что он забирался куда–нибудь высоко-высоко, скажем, на антресоль, забывался, и падал оттуда, отнюдь не на лапы, а прямо на спину, практически никогда не мяукал, а только тупо кричал, или хрюкал, как свин. Гугенот был намного крупнее Багиры. Его взгляд представлялся холодным, невежливым, чуждым – откровенно бандитским. Кот всё время чего-то ронял, опрокидывал, путал, частенько невольно вредил по хозяйству. Однако его всё равно все любили. На руках у Машеньки Багира чувствовала себя великолепно, кошка приятно урчала, ей было уютно, тепло и спокойно. Гугенот, приоткрыв левый глаз, лукаво следил за привычной картиной, развалившись вольготно на печке, прямо у самой подтопки. - Родная, всё было прекрасно! Так вкусно! Спасибо, - сказал Ваня любимой, допивая свой утренний кофе. Взял её правую руку, поднёс плавно к губам, закрыл глаза, и… Как замер. - Единственный мой, мой хороший. Иванушка! Радость моя, - прошептала девочка трепетно, глядя на своё счастье. - Сабуровка, милая! – Произнёс муж, выждав паузу, открыв глаза, прижав руку супруги к щеке. - Вау! Как здорово! Супер! – Воскликнула Маша. Загорелась причудливой радостью, заблестела восторгом. Глазки вспыхнули весело, как две звезды, как две звёздочки, ярким праздничным светом. - Кровинушка… Я так и знал, - произнёс нежно бархатно, муж. Багира зевнула причудливо и… Улыбнулась. Никто не знает! Сабуровка – самое сильное место на свете! Сабуровка – это название речки. И нет ничего красивее и лучше, и чище живописных её берегов, расчудесной волшебной, прозрачной, как воздух воды, уникального проникновенного духа и ауры… Армии Лоно. Быстро, дружно закончив все свои утренние дела по хозяйству, Ваня с Машей отправились в путь. Для удобства Машенька даже сменила халатик на джинсы и топик, что ей было крайне не свойственно. Брюки – мужскую одежду, девушка не носила почти никогда. Иванушка незаметно смеялся, - она оделась почти что, как он. Благо, здесь никого нет. На малых реках удобство, практичность, конечно, намного важнее, чем вкус, культура, эстетика и внешний вид. Впрочем, если последнюю мысль прямо адресовать всему женскому полу, она, безусловно, окажется спорной. За берёзовой рощей – луга. Дальше – зрелый дубняк. За ним – речка Марийка, почти, что ручей. По Марийке проложена гать. Гать проложил, естественно, Ваня. И каждую осень, когда водоёмы мелели, мужчина её обновлял. Старательно, бережно и терпеливо, - ритуал. Или просто традиция. Или каприз. Через Марийку по этой несложной конструкции Ваня всегда носил Машу на ручках. Негласное правило. Мелочь… …Но именно из-за неё, из–за мелочи. Этой. Машенька боготворила все гати на свете. - Иванушка! Солнце! – Прошептала она. - Иди ко мне… - Милый. Родной мой. Хороший. - Родная. - Ты мой! Самый лучший! Единственный! Неповторимый. Таких, как ты, нет. - Ты моя. - Мне так нравится быть твоей, Лучик. - Ты моя навсегда. Это больше, чем небо и звёзды. Теплее, чем пламя свечи. Глубже, чем океан. Чище воздуха. Это… Любовь! Я люблю тебя, Машенька! Милая. Славная, добрая девочка. Жёнушка. Я тебя очень люблю. Ты моя навсегда. - Иванушка, зайчик, я здесь. - Почему? Ты должна быть уже у меня на руках. - Я уже. Задыхаюсь от нежности. - Крошка. - Да… Да… За Марийкой – осинник. Высокие, строгие, стройные дерева. Ветви только у самых верхушек. Пышный папоротник по земле. Заросли ежевики и непроходимые стены дремучей акации. Ландыши. Треск сороки. Опушка. За опушкой – камыш. В камыше перевёрнутый ялик. Трёхместное Ванино рыболовецкое судно. Рыбалка – дело сугубо мужское. На рыбалку Иван брал супругу не часто. А Машенька очень любила рыбачить. Может ещё и поэтому Ванино слово «сабуровка» вызвало в девушке бурю эмоций. С утра. Это так хорошо! Умелым привычным движением рук, мужчина выполнил лодку на ход, установив её дном на камыш, внутри судна покоились вёсла, какие-то сети и сумка из кожи – со снастями. Ялик выглядел чисто, парадно, хозяин любил своё дело, следил за порядком, после каждой рыбалки – большая приборка – закон. Никакой чешуи, никакого засохшего ила и тины, всё аккуратно, всё чётко, конкретно и ровно, всему своё место, всему свой удел. Маша всегда восхищалась, гордилась, принимала вид знатной деловой дамы в пенсне и под шляпкой с вуалью, глядя на то, как работает муж. Глава семьи должен во всём быть примером и авторитетом. Иначе – беда! Глава семьи должен быть Мастером Жизни, каков мастер, такая и жизнь! Как хвостом не крути, не виляй плавниками, - «рыба гниёт с головы». Пять метафор под килем! Если сердце живое, всегда будет тот, кто нащупает пульс. Маша толкала с кормы. По сути, только держалась и делала вид, ялик шёл камышом, как по маслу. Вскоре нос лодки коснулся воды. - Сабуровка! – Воскликнул муж. Пейзаж, который открылся мужчине и женщине, очаровал бы любого, живущего здесь, на земле. Гладь воды, словно зеркало, в ней облака, отражение неба, стеклянная грань, навь и явь, всё в одном. Русло вдаль, разделённое надвое – два рукава. Левый рукав – неизвестность. Никто не знал точно, какой он длины. Правый – просто тупик. Тупик – это болото. Излучина великолепна, огромна, спокойна… Свежа. Между двумя рукавами высокая грива. Опять же дубовая грива. Дубняк молодой. Под дубками – коряги. Коряги невиданных сказочных, неизменно причудливых форм. Вероятно, следы бурелома, какой-то древней трагедии. Как символ прошлого. Непостижимого ужаса. Может быть – катастрофы! И молодость… Вот она… Прямо из старых, казалось бы мёртвых, забытых, ненужных корней. Только нет. Это – новая жизнь. Или старая жизнь без конца. Как змея, проглотившая хвост. Хвост… А тем временем ялик уже бесшумно скользил по чудесной волшебной речушке, Ваня с Машенькой наслаждались природой. - Любимый, я так благодарна тебе. Здесь так здорово! Здесь… Словно воздух – живая душа. Я здесь чувствую всё по-другому, не так, как обычно. Всё до боли знакомо, как будто бы всё здесь во мне. В моём сердце, родной. Моё сердце горит! - Я тебя понимаю, малышка. Когда сам познакомился с этим местечком, ты знаешь, мне честно казалось, что я улетел, и, что это другая планета. Даже время течёт по-другому. И мысли… Они… Вовсе как бы не наши. Будто мысли повсюду. Голова – лишь приёмник. Мужчина изумительно управлял лодкой. Вёсла по-прежнему не издавали ни звука. Ялик даже уже не скользил, а буквально «парил» по воде. - Иванушка! Милый! Родной, - сказала ласково девушка, - всё это именно так! Мы ведь счастливы. С частью… Соучастники… Мы причастны… Ко всему мирозданию. Всё оно внутри нас. Что снаружи – есть мы. - «Хочешь изучить космос, купи микроскоп». Где – то я уже слышал такое, - ответил Иван. - Это просто, зайчонок. Мироздание – единый живой организм. Мы с тобой мироздание, Ваня. И не может быть так, чтобы «ты, или я». «Ты и я» - одно целое. Так весь мир. Как Сабуровка, Солнце. - Наша, Маша, любовь, обязательно греет кого – то ещё. - Не «кого – то ещё», Лучик мой. Всех, всех, всех… - Кошечка, это так здорово! - Да, это здорово, Ванечка! Мы не одни. Наша сказка согреет весь мир. - Мир уже стал теплее. - Я знаю. - Мы придумаем фенечки, крошка, специально для этого дня. - Ими будут слова: «Палестинка. Ка. Тика». - Каждый, кто это произнесёт, станет нашей семьёй. - Палестинка. Ка. Тика… - Всё открыто! - Открыто. Мы – всё. - Братья! Сёстры! Свобода! Любовь! - Я хочу тебя, Лучик. - Ма–а–а–а… Мммммм… Параллельное небо. Серебряный бриз. Всё!.. Что ходит за крыльями пленных зелёных огней по пятам. Отработанный лихо, нетронутый стяг, огнедышащий лев, смех голодных убитых провинций. Недовольный неоновый купол на десять-двенадцать неровных частей, смело пахнущих хлебом реликтовых каменных джунглей. Открытый огонь. Площадь. Сквер. Патриарши Пруды. Медвежонок. Родник и чужая роса на губах, вместо красного – снег. Он напишет тебе? О тебе? Про тебя? Если кончится этот нелепый букварь. Сны сопят на пороге, как малые дети. Так хочется пить, а источник иссяк. Или проще – отравлен. Бессознательный калейдоскоп. На ментальных ветвях вековой паутины. Где? Играйте, пожалуйста, джаз! Они слышат слепые вибрации. Здесь. Параллельное небо. Серебряный бриз. Всё!.. Что ходит за крыльями пленных зелёных огней. По пятам. Прошло около часа. Русло Сабуровки плавно свернуло налево, на Запад, ялик двигался дальше, знакомым проверенным курсом. Хозяин лодки был весел, Машенька благоухала. Солнышко стало горячим, слепило глаза. Облака растворились бесследно. День обещался быть жарким. - Смотри, кошечка, видишь корягу, вон там, в камышах? – Спросил муж у жены, указав ей на берег, по правому борту. Маша прикрыла ладошкой лицо, прячась от яркого вездесущего света, бросила взгляд, увлечённо ответила: - Да, любимый, я вижу. Что там? - Там, за этой суровой корягой, ручей. Я назвал его «Свойским», родная. - «Свойский ручей»? Так забавно! - Я поставил там вятель на днях. Как ты думаешь, что-нибудь есть? - А–а-а… Так вот оно что… Муж согласно кивнул головой, развернул лодку. - Проверим, - шепнул он чуть – слышно. - Проверим, хороший. Когда в нашей Сабуровке не было рыбы? Тем более, если ты сам… - Тсс… - Да, да. Всё. Молчу. Вятель-двоечка был набит до отказа. Карасики. Ваня снял джинсы, спустился с лодки в ручей. Оказалось – чуть выше колен, вода в «Свойском» - ледяная. Ключи… Родники… Крылья вятеля свернулись быстро, практически сами, - течение. Считанные секунды и снасть вместе с рыбой уже на борту. Машенька развернула крапивный мешок, что хранился под ней, под сиденьем, в корме. Её возлюбленный запрыгнул в ялик, как профессиональный гимнаст. Ловко, очень красиво. Добычу упаковали. - Ты мой Мастер, Иванушка! Мастер во всём! Как ты всё это сделал… Так лихо. Я просто в восторге, - похвалила девушка мужа, заливаясь безудержным смехом. Ваня, теперь уже в одних плавках, уселся на прежнее место, за вёсла. Выдержал паузу, дождался, когда успокоится женщина. - Солнышко милое, рядом с тобой по-другому нельзя, - произнёс задумчиво он. Машенька покраснела, опустила реснички. Засмущалась: - Какой же ты всё-таки милый. - Ммм… Дитёнок совсем. Знаешь, там, если дальше вперёд, по ручью, будет пруд. Я сам видел его только раз. Замечательный пруд. Он ещё без названия. Как сирота. Может быть, навестим? - С удовольствием, зайчик мой, только… Маленький – маленький женский каприз? - Интересно, я слушаю, киска? - Можно, Ванечка? Я очень-очень хочу… Я сама назову этот пруд? Иванушка на какое-то время затих, просьба супруги застала мужчину врасплох, но… Отказать он, конечно, не смог: - Хорошо, моя девочка. Будет, как скажешь. - Любимый, спасибо! Я знала, что ты разрешишь. Я хочу подарить этот пруд нашей белочке. «Лялькин Пруд». Как? Звучит? Иванушка засветился от трепета: - Очень даже звучит, дорогая! Ты – чудо! У белочки будет свой пруд. Это так… - «Лялькин Пруд». - «Лялькин Пруд». Я люблю тебя. Маша. - Родной. Свойский ручей очень узкий, скрыт густой стеной рослого камыша, словно потайной ход, или лаз, - лабиринт, вывел Ваню и Машу на пруд. Лялькин Пруд оказался намного просторнее озера – моря. Пруд – океан! Заливные луга. По весне. Половодье. Весёлое, беззаботное, мягкое время. Действительно – «утро года». Пробуждение. Праздный цикл. По пруду ялик, казалось, пошёл побыстрее, свободнее, чем по реке. - Нет течения, - пояснил муж. - Здравствуй, пруд! Лялькин Пруд! Слышишь? Ээй! Я дала тебе имя! – Крикнула Маша. - Я… Я… - Отозвалось девушке звонкое эхо. - Ты! Ты! Ты! Лялькин Пруд! Ваня… Ванечка… Он мне ответил. Он всё понимает. - Понравилось имя. Хорошее имя. Ты прелесть, котёнок! Целую тебя сладко в ушко. - Ушко… Ушко… Ушко, - повторил водоём. Засмеялись. Вдруг на пруду появилась ещё одна лодка. Как странно! Люди в этих местах!?. Редкий случай. Иванушка насторожился. Постороннее судно приближалось. Уверенно. Бесцеремонно. Да. Им управлял человек. Незнакомец был в свитере сереньком, очень домашнем, в самых простеньких брюках и тапочках на босу ногу. Трудно определить его возраст, - не молод, не стар. И не зрел. Иногда так бывает, случается. Впрочем, наверное, возраст не главное. Пришелец был добрым. Добрым – изначально, т.е. изнутри. Вот, что сразу понятно. Оно… Зло сюда не войдёт! Посторонняя лодка приблизилась к ялику Вани и Машеньки, остановилась. Незнакомец приветливо улыбнулся. - Мир Вам! – Сказал он. – Меня зовут Саша. Я Ваш читатель. Читаю Вас, «Ваню и Машу», и лес, и себя заодно. Очень даже занятно. Осмелюсь заметить. Что скажете? Наше знакомство не будет излишним? Его голос был мягким, простым, речь понятной. Ваня с Машенькой переглянулись, но не удивились. Он был здесь всегда, этот Саша, он – друг! - А Вы знаете, я Вас примерно таким себе и представляла, - ответила девушка. – Мне приятно. Вы, наверное, странник. Не часто приходится видеть того, кто читает тебя. Даже как-то неловко. - Ну что Вы? Я свой. Ручей – «Свойский», я – «свой». Если б не было так, разве я бы дошёл аж до третьей главы? Всё по правилам Вашей и нашей, конечно же, сказки. «Неловко»… Ну, Машенька, скажете тоже, - Саша освободил свои вёсла, две лодки соединились бортами. Мужчины, как и положено, пожали друг другу руки. - Однако! – Произнёс многозначно Иван. – Дверь в глазах. Лабиринт. Дальше звёзды и небо. Бесконечная лунная тайна. Которую видно лишь тем, кто «ещё»… - Кто «пока» - невдомёк, Вы хотите сказать? – Очень точно продолжил мысль гость. - Ах, карасики. Чудненько. Чудненько. На том месте я, кажется, вспомнил себя. Свою молодость. Было тепло. Ммм… Да. Да. Дверь в глазах. Именно – дверь в глазах! - Кто же Вас? В эту дверь? Если это не лунная тайна? – Спросила загадочно Маша. - Пустое. Извольте. Какая уж мне теперь тайна. Я всё расскажу, - повествовал гость. – Было два человека… Которые… «Сдули мне крышу». На долгое время. Гребенщиков и Пелевин. Они – два в одном! Эстетический стержень всего моего созерцания, мировоззрения. Корень? Нет. Корень скрыт от меня. Это некий ствол дикого, невероятно красивого древа. Остальное – лишь ветви. Жаль что древо уж так одиноко. Произрастает в зловещей пустыне. Нет вокруг него дивного сада. Сдаётся мне, так никогда и не будет. Дверь в глазах открывается просто. Ключи от неё – сами мы. Других нет. Подул ветерок. Тёплый воздух исполнился проникновенным заветом нелепой тоски и зловещей печали, как в дни сладкой младости, кладезя самых заветных желаний и радужных снов. Откровенных. О том, что «нельзя». Выше снов наяву. Глубже всех чужих слов. Бриллианты отеческих слёз. Отражение в чёрной воде. След слепого дождя на щеках. Птах огромный стряхнулся с корявой берёзы! Мир жив!!! Мир – есть жизнь!!! И никто не способен разрушить систему. Смерть – призрак, лишь повод надеть на себя кандалы, и ошейник. Взять плётку, залезть в шкуру дикого вепря. Цвет Хаки. И выть. Выть в строю. Выполняя при этом команду: «ровняйсь». Опираясь на тех, кто успел. Пока солнышко светит для нас. Неминуемый крах. Или страх. Но… …Подул ветерок. - Палестинка. Ка. Тика! – Сказал Александр. Братья! Сёстры! Свобода! Любовь! Из лодки Читателя вдруг появились две хитрые морды. Багиры и Гугенота. Неуловимо… Кот Шрёдингера. Глава 4. Город Z 376. Не допускайте авторов глубоко в свои головы! Иначе… Они съедят всё, что там есть. Кот Шрёдингера был большим приятелем Саши. В реальности кот обитал где-то между сознанием и человеческим мозгом. Мысли двуликого зверя парили по воздуху и пустоте, достигая любой точки зрения в долю секунды. Если только понятие «время» и существовало… Багира и Гугенот – завсегдатаи лодки Читателя. Преждевременное появление Читателя в книге вредно для здоровья и морального облика действующих персонажей! Родиной Гугенота был город Z 376. Город стоял на высокой скале, снизу - абсолютно невидим. Районный центр без района. Главным архитектором населённого пункта слыл некогда знаменитый «конструктор Лего», любимец детей и особ, которые «старятся раньше, чем начинают взрослеть». Строго квадратные, прямоугольные и Г-образные формы коробок-домов угнетали похожестью, серостью и прагматизмом, адекватностью, ординарностью мысли, практически всё визуальное поле. Вид сверху – улицы – лабиринты компьютерных микросхем. Вход – Золотые Ворота, на них объявления типа: «Меняю Рай в шалаше, на шалаш в Раю». Или: «Внимание! Каждый, кто дышит – рискует. Жизнь опасна. Кончается смертью. Всегда!» «Добро пожаловать! Вход – 48% души!» «Не допускайте упадания болтиков в щелочки усилителей!» «Чем больше женщину мы меньше, тем меньше больше она нас». «Внимание» Если Вы наркоман, пожалуйста… Пользуйтесь одноразовыми шприцами, или стерилизуйте! Иначе вирус может погибнуть от Вашей бешеной крови!» За воротами сразу огромный плакат с изображением профиля самого Гугенота и надписью жирными чёрными буквами: «Телефон, дорога, сигареты, ёлки – палки. Вежливый автобус довезёт до остановки. Фонари на ёлках, брюки, стрелки, телевизор. Рыжие коты бегут за мной по крышам». Ниже мелко: «В голове только «Ваня и Маша». Мэром города был Опекун. Главным градообразующим предприятием являлась всемирно известная фабрика по переработке ментальных посылов в астральные постмодернизмы. Фабрика называлась «Восток», управлял ей ротвейлер Клыкан. Больше всего в своей жизни Гугенот не любил светофоры, сварливых женщин, пожарных, продажных «служивых» и валериану. По природе своей он был – «мартовский кот», ррр… Котяра до мозга костей. В полном смысле сей фаллологической фразы. Все кошки города Z, за исключением кошки Багиры, сходили с ума от него. Окаянная рыжая бестия! Кошки сходят с ума очень часто. Когда есть куда. Город Z 376 игнорировал всё, что имеет способность видеть реальность такой, какова она есть. В этом смысле вся свита Опекуна, безусловно, была мощным галлюциногеном. На подпольных плантациях мудрого, неприметного, теневого магистра Клыкана, грибы жили вольготно, достойно, ни в чём никогда не нуждаясь. Всеобщий глобальный галлюциноз – это норма в местах с ограниченной, дееспособной потенцией власти. - Иванушка! Солнышко! Что это было? – Спросила Машенька мужа. - Бред нашего автора, милая. Снова бессонница. С кем не бывает, - ответил спокойной мужчина. – Аська, может контакты. Наверное, Алистазара. Всё твой прототип. - А… Разве мой прототип не живёт у него в телефоне? - Слухи разные ходят, родная. Одно только наверняка… Жалко. Жалко беднягу. - Хороший мой, милый, единственный! Завтра наступит лето. Сегодня уже 31-е мая. - Ты тоже когда-то жила у меня в телефончике. Помнишь, малышка? - Ещё одна наша весна… Словно миг. Каждая – словно миг. Да, конечно, я помню, Иванушка, разве такое забудешь? В телефончике этом тогда была вся моя жизнь. Утром я просыпалась и просто ждала. Когда снова услышу твой голос. Читала весь день смсочки. Знала их все наизусть. Ты был так далеко! Тысячи километров. И так каждый день. По ночам телефончик спал рядом со мной. На подушечке. В этой ладошке. Она ощущала тебя. Ты был рядом, родной мой, я знала, ты – Лучик. Ты в паузах. Между биением сердца. Вот здесь. Самый-самый хороший. Мой тёплый кусочек. И так много лет. От звонка до звонка. - А сейчас… - Как тогда я мечтала о том, что сейчас! Больно глазки. До слёз. Сколько раз я теряла надежду. Думала: «Всё. Никогда! Никогда! Никогда!» А он снова звенел. Уносил меня в космос. Из той невозможной, нелепой реальности. Лишь голоса. Электронные буквы и цифры. Он… Мой телефончик. Он был мне дороже всего. Мой Иванушка. Я жила в нём. В телефончике. Правда. И если бы только не он… Я не знаю зачем… Зачем жить? Зачем мне было жить? Без тебя. - Моё милое солнышко! Не говори так, прошу. Ты так много всего… Так намучилась, кошечка. Даже думать об этом и то… Просто невыносимо! Я люблю тебя, Машенька! Нет расстояний. Мы вместе. Теперь нас никто не разлучит. Телефончики… Нам не нужны. - Скоро кончится дождь. - Ливень пятые сутки подряд. - И гроза! Помнишь, позавчера? Даже я испугалась. Такая красивая молния! Небо! Всё небо. Так ярко! И гром. Сразу гром, вместе с молнией. Прямо по ушкам. Вот здесь. Я прижалась к тебе. Ты такой тёплый, Ванечка, ты… - Моя ясная звёздочка, Машенька. Небушко любит тебя. В свете молнии ты… Ты волшебна, родная! А гром… Просто небо не может молчать, когда видит твою красоту. Твою нежность. Твоё совершенство. Очарован тобой. Слушал гром и не слышал его. Слышал только тебя. Твои мысли, малышка. Ты – чудо! И ливень. И гром. И гроза. Только лишь для того, чтобы ты не грустила, цветочек. - Иванушка. Лапик. Я здесь. У тебя такой сказочный голос. Разве может быть грустно с тобой? Говоришь, как поёшь. Я хочу тебя слушать, и слушать, и слушать. Хочу тебя, милый. Всегда! - Моя кошечка… Машенька… Ты… Город Z376 утонул в аномальном духовном тумане. Сеть призрачных снов. Тридцать первое мая. От Клязьмы до Пушкино. Рукой подать. Арт – Отель. Звягинов. Непролазная глушь. Курочки во дворе, сосны, вежливый пёс, да надменный швейцар в камуфляжном костюме и солнцезащитных очках. Напряжённая аура. Трудно дышать. Больно слышать глаза тех, кто рядом с тобой. Совсем близко – «Эконом». «Кик 7 Кик» на шоссе Ярославском. Здесь Клязьма. Дом номер четырнадцать по Менделеевской улице. Рай. Необычный цветущий покой. Люди – чудо! Как братья и сёстры. Время движется вспять. Спасибо Вам, дорогие мои! Веры! Солнца! Надежды! Любви! Завтра первый день лета. Каким оно будет? Конечно же, самым счастливым и незабываемым. Это уж наверняка. А иначе – никак. Счастье там, где есть мы! Аттестация и копирайт… Дальше жирная-жирная точка. Потом ещё две. Троеточие, стало быть. Нет никаких вопросительных и восклицательных знаков. Штиль, как, собственно, и обещали. Штиль в душе. Остановка движения. Ноль. Цель любого движения - есть остановка. Прекрасно. Саша часто бывал в тех местах. Ему нравились джунгли из камня, киоски, витрины больших магазинов, роскошные автомобили. Толпы чуждых ему, равнодушных людей. Саше был по душе электрический свет, электрический вечер и ночь из неоновых звёзд. Ему нравилось кофе в кафе. Пиво в «Ереван-Плазе». Коктейль в «Шоколаднице». Салат «Цезарь» на «Серпуховской». Сумасшедшие реки из автомобилей, озёра-фонтаны на мраморе, звери из бронзы и золота, хищные змеи-поезда, электрички, метро. «Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция»… Поезда – есть остановки всего бегущего в окне. Цель любого движения – есть остановка? Как странно! Весёлый арбатский фэн-шуй. Заскриптованный джаз. Музыканты подземных темниц – переходов. Кому и куда? Да. Всего лишь двуликому зверю под хвост. Зарево! На своём горизонте «Седьмая Поляна» сливалась с могучими кроваво-красными, огненными небесами. Закат! Великий Ра уходил на покой. Травы… Словно горели в Его ненасытных последних лучах. Танцы диких усталых теней ворожили природные циклы обугленных красочных метаморфоз. Тридцать первое мая. Последний день этой весны медленно умирал. Ваня и Маша прощались с ним, сидя в центре всего мироздания, взявшись за руки, глядя друг другу в глаза. - Маша? - Да… Лучик. Да… - Твоя звезда сказала: «Да». Моя беда сказала: «Нет». Я никогда не стану той, Что дарит свет. Таким, как я. В моих руках твои цветы. В твоих глазах моя роса. Я опоздал на полчаса. На небеса. Чудеса! - Медвежонок. Котёночек. Ясный мой. Мой Иванушка. Всё. Всё. Всё… Каждый выдох и вдох. Всё, что есть. Чего нет. Всё, что было и будет. Всё лишь для тебя. Ты мне веришь, родной? - Я не верю. Я знаю, малышка. - Свет мой, Ваня, я, знаешь… Я не говорила, прости. – Прошептала застенчиво девушка, опустив виновато реснички. – Иногда на закате со мной происходит такое! У меня получаются, мне даже право неловко, но очень уж странные, необъяснимые вещи. - О чём ты, цыплёнок? - Понимаешь… Я перемещаюсь в пространстве. Со скоростью мысли. Легко. Стоит только представить. Закрыть глаза. И… - Интересно. И, что? Маша… Я могу это видеть? - Конечно. Я просто стеснялась. Сейчас. Вот. Смотри! В нереальных лучах заходящего Ра девушка стала иной, незнакомой Ивану, она стала тайной, в одно мановение ока. Всё так неожиданно! Красный шар медленно полз в неизвестность. Машенька сосредоточилась, погрузилась в себя, отпустила руку мужчины, закрыла глаза, приняла непривычную ей «позу лотоса». Словно праздная, отрешённая, беззаботная кукла. Неожиданно сделалась совершенно прозрачной. Секунда… Другая… Исчезла. От Ра осталась только корона. Иванушку бросило в дрожь. Его сковал страх, страх неведомый, необъяснимый – отсутствие подобных знаний, физический шок. - Маша! Машенька… Что это? Как? Почему? Так со мной? – Вторил он, как молитву. Беспомощно. Безрезультатно. Бесцельно. Молитва его походила на бред. Навалилось отчаяние. Следом – уныние. Как такое возможно? За что? Сам не в силах. Кого звать на помощь? Искать… Где искать? Пустоту в пустоте. Одиночество… Вокруг волшебной поляны стоял малый ельник. Пушистые малолеточки–ёлочки ровные, как на подбор, высотой метра два с половиной. Не больше. Пробраться сквозь них очень трудно, дюже плотно растут. Веточки переплетались друг с другом. Палестинка Ка Тика маслят. Рыжиков и маслят. Тетра под покрывалом уютной роскошной хвои. - Ваня! Ваня! Ау… - Зазвенел Машин голос откуда-то из этих мест. - Ууууууу, - подвыло вечернее эхо. Начинало смеркаться. В глуши трещал поздний, неправильный, несвоевременный дятел. Прошло время. Машенька вышла из леса. Легко и свободно. Как фея. Довольно таки далеко. Ведь «Седьмая Поляна» огромна. Девушка непринуждённо направилась в сторону мужа. О, как она была грациозна в тот миг! Иван, не помня себя, опрометью бросился через поляну навстречу. Любимой. Встреча свершилась. Иван попытался обнять свою женщину, но она вновь исчезла. Растаяла прямо в руках. Появилась в пятнадцати метрах от мужа, заливаясь задиристым неестественным смехом. Он ловил её несколько раз, только всё повторялось. Всё тщетно. Машенька просто играла. А он… Оказался на грани безумия, нервного срыва. Наконец он схватил её. Крепко-крепко за ноги. Упав перед ней на колени. - Машка, что ты творишь? – Закричал Ваня, что было сил. – Перестань! Перестань! Пе-ре-стань! Только в этот момент блеск, в глазах «неестественной» Маши погас. Её тело обмякло, она опустилась, присела на землю. Склонила голову перед Иваном. Нашкодившая озорница. Ра исчез. И корона Его вместе с Ним. Ночь упала на лес. Зажглись первые, самые слабые звёзды. - Ваня… Ванечка. Солнышко. Я не хотела. Я думала, что будет весело, правда. Прости меня? Милый, родной. Я давно так умею. Скрывала. Я… Я виновата. Прости. Из глаз её брызнули горькие слёзы. Ладошки покрыли стыдливо лицо. Иван посмотрел на жену. Та была беззащитна. Слаба и потеряна. А вокруг них росли незабудки. Жаль, что их в полумраке… Не видно. - Родная моя. Ты меня напугала, - сказал Ваня Маше. - А знаешь, любимый, - робко ответила девушка, - чем больны женщины Z376? - Интересно. И чем? - Одиночеством… Все. Все они одиноки. Это… Как эпидемия. Даже замужние. Даже в семье. Никому не нужны. Души их никому не нужны. Мужьям – только работа и деньги. Женщины города Z улыбаются. Внешне, на людях. Они все успешны. Удачны. Здоровы. Довольны собой. В маске счастья и неги. И Без… Беззаботности. Да. Одеваются в самых престижных и модных салонах. Следят за собой. Разбираются в самой изысканной чудо-косметике. В совершенстве владеют манерами и НЛП. Маникюр… Педикюр… В ранге произведений искусства! Массажные кабинеты. Ювелиры… Стилисты, психологи, рейтинги, шарм. Постоянные поиски нового имиджа. Персональный ментальный магнит. Фитнес и якоря. Настольные книги Анвара Бакирова. Вездесущий транссерфинг. Аэробика, ролики, тёплый бассейн. Только малая часть. Для чего? По ночам они просто рыдают в подушки. Грызут одеяла. И воют под ними. Как волки! Иванушка! Им одиноко. В толпе. Ведь в толпе человека не видно. И… Женщины плачут. Никто их не слышит. Мне жаль их, родной мой. Они только делают вид. Лучик, - обречены. Ведь у них нет… Тебя. - Маша, в городе много мужчин. Уважаемых. Умных. Достойных. - Может быть. Ты, конечно же, прав. Только женщины… Там одиночество, Ваня. Мужчины живут в мире цифр. Они женщин не видят. А женщинам хочется просто тепла. Без остатка. Как здесь. - Звёздочка. Кошечка. Девочка. Что это было, скажи? Как ты так научилась? Я не понимаю. В пространстве? Со скоростью мысли? Ты, наверно, волшебница? - Ах, это? Нет. Нет. Не волшебница. Котик, невинная детская шалость. Послевкусие жуткой болезни. Её… Нет. Его… Одиночества. - Слушаю. - Да. Это было давно. Знаешь, раньше, когда я была ещё маленькой девочкой, я очень часто летала во сне. Не смейся, Иванушка, правда, не смейся. Знаю, что многие дети вот так вот… Летают. Но у них это быстро кончается. С возрастом. У меня… Всё не так. - Киска… - Тсс. Ваня. Я расскажу. Ты поймёшь. Если ты не поймёшь, тогда кто? - Я пойму тебя, радость моя. Продолжай. «Седьмую Поляну» окутала плотная, дерзкая, непроглядная тьма. Луны не было в небе. Звёзды тоже погасли. Ночные птицы и прочие обитатели чёрного леса хранили молчание. Тишь. После долгой грозы. Иванушка трепетно обнял Машу за плечи. Девушка склонила голову на его грудь. Они сели рядом. Прямо в траву. Так им было удобно. - Мои эти «полёты во сне», - продолжала таинственно девушка, - мне очень нравились, Ваня. Лишь только темнело, я… Радостно отходила ко сну. Засыпала практически сразу. И летала! Летала! Летала! Всюду, где только можно. Куда позволяла фантазия. Так постепенно, и, это была моя тайна, я научилась жить в снах. Управлять ими, зайка, ты слышишь? Сны стали реальными, точно такими, как всё… Всё, что я ощущаю. - Маша. Крошка. Мурашки по коже! - Ага. Ну и вот. А я очень любила игрушки. Однажды во сне я увидела куклу. В песочнице. Кто - то бросил, оставил, забыл. Кукла плакала. Ей было так одиноко! И… Эта кукла понравилась мне. Я её прибрала. А когда я проснулась на утро, эта самая кукла лежала со мной, на подушке. Совершенно нормальная детская кукла – игрушка. Словно только что из магазина. Так я и научилась тому, что ты только что видел. Потом… - Чудеса! - Никаких чудес, милый! Потом была практика. Всё получалось. С каждым разом всё лучше и лучше. Теперь я умею. И это так здорово! Не хочу между нами секретов и тайн. Ваня, я вся твоя. Покажу тебе всё, что ты только захочешь. - Иди ко мне, кошечка. Где твои губки? - Мммм… О, да! Поляна покрылась светящими точками – коконы бабочек Белых Харимов. Ночь на первый день лета – их срок. Белые коконы, словно ночные цветы, распускались во мгле. Шевелили крылами, неуверенно ползали, превращаясь в ликующих царственных бабочек, неравномерно бесшумно взлетали. Кружили по воздуху, то хаотично, то ровными клиньями, то по спиралям, восьмёрками. То, разлетаясь по видимой сфере, то, вдруг, сбиваясь в огромные, великолепные, плотные стаи. Это очень похоже на снег. Снегопад… Только если представить, что хлопья – снежинки… Живые. Живые и тёплые. Хлопья… Осколки нашей Любви. Несметные полчища бабочек Белых Харимов. Немедленно, пухом, они застилают весь лес. Застилают своими стадами усталую Тетру и чёрное – чёрное, грубое… Молчаливое небо. Волшебно!!! Однако Харимы летают недолго. Пуржа, закружат томный мир. Только миг. Просто вспышка, как взрыв. Тут же всё исчезает. Они умирают. Как странно… «Седьмая Поляна» белеет. Яркий-яркий, безмолвный, молитвенно-белый ковёр застилает весь видимый мир. Чудо! Будто зима! Багира и Гугенот сидели в фойе, на полу гостиницы «Рест», по улице Космонавтов, дом номер тринадцать. Местный важный швейцар давно знал этих странных животных, всегда обходил стороной, делал вид, что и вовсе не подозревает об их вездесущем присутствии. Впрочем, на подсознательном уровне, он понимал, что вот эти вот именно кошка и кот – есть единое и неделимое целое. Чёрная элегантная кошка и рыжий бессовестный, наглый, неряшливый, пренеприятный котяра. Они – два в одном. Есть единый разумный, вполне адекватный, живой организм! Подсознательный уровень – крайне туманная штука. Но рядом была знаменитая «ВДНХ». Сие обстоятельство многое объясняло швейцару. Колесо обозрения мирно крутилось, гостиница «Космос» - соседка на месте, у входа всегда лимузин снежно – белого цвета, ракета ещё не упала, - прекрасно! Даже в «Армении» то же вино, что полвека назад на «Казанском Вокзале»… Ого!!! Знаменитый портвейн «Три Семёрки». Восхитительный, надо сказать, «коньячок-с». Там, где «ВДНХ», удивлению места в сознании нет. Кот Шрёдингера разговаривал сам с собой, на какие-то отвлечённые темы. - Это всё прохвост Нестор, - говорил Гугенот, озираясь испуганно по сторонам. – О Владимире… Чистая фальсификация. Красное Солнышко… Он «до сих пор гонит стадо к реке». - С целью сокрытия истины, Нестор умышленно фальсифицировал факты, - соглашалась Багира. – Согласно его писанине, до 988 года включительно, на Руси царила безграмотность. Письменности… Тупо не было. Гнусная ложь! - Чёрт возьми! Существует «Велесова Книга». Которая чёрным по белому повествует о том, что даже древние, дикие греки создали письменность на основе славянской. В наших кругах давно знают, что древнеславянская письменность старше, чем греческая и латынь. - Дорогой Гугенот! Ты о чём? «Всеясветная Грамота» существовала задолго до Князя Владимира. Мы то… Мы то, с тобой? Мы же наверняка! «Всеясветная Грамота» просто подарена (людям, посеянным Ра – Рассеянам) Небесными Силами пять тысяч лет до «нашей эры». Она включает в себя 64 строчные, 83 междусточные буквы. Сдаётся мне… На основе её… Эти… Кирилл и Мефодий придумали азбуку. - Или «кириллицу», Бага? - Что Владимир? Владимир – лишь знак. Только марионетка в руках кукловодов. - Ах, Багира, - продолжал Гугенот, - только вспомни, как всё это было. По версии Нестора (официальной), процедура выбора новой религии Князем Владимиром и его свитой носила наивный характер. Князя! Великого Князя привлекла красота, благолепие Храмов Царьграда. «С Патриархом служило множество духовенства. Иконостас стоял в золоте и серебре. Фимиам наполнял Церковь, пение так и лилось в душу». Роскошь, богатство и «Неземное Величие» цареградской духовной службы поразило тогдашних бояр. По возвращению в Киев, они буквально сказали: «После сладкого человек не захочет горького, так и мы, увидев греческую веру, не хотим иной». «Ну что ж, быть по сему, выбираем христианство», - ответил Владимир. - Очевидно, - урчала Багира в усы, - что в двадцать первом веке такой примитивной исторической версией можно «пудрить голову» лишь дошколятам. И то с оговоркой, что это – сказочка на ночь. Серьёзные люди в такое «кино» не поверят. И правильно! Всё это было не так. Разлюбезный ты мой Гугенот. Я всё помню… …В 730 году левиты (аппарат Моисея) захватили хазарские племена. На царство в Хазарии короновали вольного каменщика фараона Кагана. Каган был иудеем до мозга костей, и, соответственно, сделал иудейскую веру господствующей государственной религией на подвластной ему территории. Царство Кагана было могучим. Даже Киев платил ему дань. В 965 году к ногам русских богатырей пала столица Хазарского Каганата – город Итиль. Святослав присоединил эти земли к Руси. Левиты, как тараканы, расползлись по нашей Земле. Огромное торговое значение Киева, расположенного на главном водном пути от греков к Варяжскому морю, манило этих чертей. Мать Святослава, Княгиня Ольга, была христианкой. В услужении у Княгини имелась девушка, ключница Малуша. Отцом Малушы был еврей Малк. Родом Малк был из города Любич. Любич, во времена Малка, находился в тотальной зависимости от Хазарского Каганата. Кот Шрёдингера так интересно и убеждённо вещал, что невольно привлёк внимание, как клиентов, так и всего персонала гостиницы. В фойе вышло много народу. Своими глазами увидеть, своими ушами услышать… Очередное «столичное чудо». Двуликую говорящую кошку, которая то ли была, то ли нет. Сам директор отеля в парадном костюме покинул свой кабинет и смешался с толпой. Пиво в кафе при фойе расходилось с немыслимой скоростью. «Столичное чудо» уверенно делало вид, - ничего необычного не происходит. - Бага, золотце! – Взял слово кот Гугенот, - это именно по наставлению… Своего папы… Малуша однажды споила Великого Святослава и… Забеременела от него. Оно ж было продумано так! Изначально! - Ну вот. Наконец-то, - поддержала кота его чёрная элегантная спутница. – Княгиня Ольга, узнав об этом, разгневалась на порочную ключницу, сослала её в деревню Будутино, недалеко от города Псков. Там и родился Владимир. Полистай на досуге, дружище, «Повесть Временных Лет». Даже там Князь Владимир – он - внук. Внук раввина Малка. «Робичич», значит «Раввиныч», не «Сын Рабыни», отнюдь. Уезжая в Болгарию, Князь Святослав посадил княжить в Киеве Ярополка, своего любимого старшего сына. Среднему сыну Олегу отдал древлянские земли. Владимиру он не оставил совсем ничего. Новгородцы, в то время богатые люди, стремились к самостоятельности. Они попросили Святослава, его младшего сына к ним в Новгород, - «княжить»… Святослав терпеть не мог Новгородцев за скупость, отпуская к ним своего полукровку, буквально сказал: «Возьмите его. По вас и Княже». - Так малолетний Владимир стал Князем Русским. «Дитятко правил Новгородом, доколе не возмужал», - подвёл итог рыжий кот. Толпа в фойе замерла. У кого-то из рук, прямо на пол, выпал совсем ещё новенький «ноут». Развалился на части. Инцидента никто не отметил. Всё внимание зрителей было захвачено пламенной речью оратора и лицедея. Двуликого конферансье. - Хотя… Тоже враньё! – Заявила цинично Багира. – По сути дела Новгородом Великим правил в то время Добрыня (Левитский Добран), родной дядя Владимира, брат того самого раввина Малки. Добрыня в тайне мечтал о полной и безоговорочной капитуля…, христианизации нашей Руси. В один «прекрасный» момент он начал реализацию своих предательских планов. С целью «правильного» воспитания Князя, Добран посылает Владимира на стажировку в Русь Западную, где к тому времени жили иудеи, искусно замаскированные под язычников. Именно эти «Западные Иудеи» формировали тогда идеологическую базу будущего русского христианства. Западно-Русские Иудеи научили Владимира, как отомстить отцу Святославу за потерю власти его (Владимира) родственниками по материнской линии в Хазарском Каганате и, непосредственно, в городе Любич. Иудейская миссия Владимира заключалась в том, чтобы уничтожить веру (вера – ведать Ра) Русских людей, путём внедрения христианской религии. Если прямо называть вещи своими именами, Владимир должен был – ВЗОРВАТЬ РУСЬ ИЗНУТРИ. Что и произошло. - На деньги Западно-Русских Иудеев, - зашипел надменно и яростно кот Гугенот, - Князь Владимир собрал дружину, сформированную в основном из наёмных убийц и разбойников. Вернулся в Великий Новгород. По возвращению, Владимир безжалостно и бесцеремонно убил своего родного брата, Князя Ярополка, тем самым захватил власть. Беременную вдову Ярополка, Владимир цинично изнасиловал на глазах у дружинников. Нужно сказать – Князь любил это дело! Когда бандиты брали штурмом город Полоцк, Владимир изнасиловал девушку по имени Рогнеда, на глазах у её связанных родителей. Родителей Рогнеды Князь казнил, а саму девушку взял в свой гарем. В гареме Владимира к 988 году насчитывалось восемьсот юных наложниц и жён. Таким образом, Князь Владимир Красное Солнышко сел на Киевский Престол. Багира почесала лапой левое ухо и лениво добавила: - Его коронация происходила чётко по плану иудейских жрецов. По окончании коронации, Владимир принял титул Кагана – Левитский, нерусский титул главы государства. Только после этого «Великий Князь Всея Руси» смело внедрил христианство на русские земли. Русское сопротивление наместникам нового Бога носило массовый характер. К примеру, народное сопротивление Новгорода возглавил языческий жрец Богомил, заявивший публично: «Лучше нам погибнуть, чем Богов наших дать на поругание»… Сопротивление было настолько серьёзным, что в жестокой битве христиане сожгли весь Великий Новгород. Текли реки крови. Однако силы оказались неравными. Галилеяне одержали победу. Впоследствии, Князь Владимир стал послушной марионеткой в руках левимасонских бандитов. Его «полицаи» казнили всех известных народу языческих волхвов. Приглашённые из Царьграда священники начали жестокую войну с «поганым язычеством», светлой, чистой религией Святослава, Ярополка и Олега. - По официальной Несторовской исторической версии, христианство на Русь принёс сам Андрей Первозванный. Однако, я помню, на проповеди этого Святого русские люди шли неохотно, в своём большинстве. Мирная пропаганда христианства на Руси не приносила плодов. Только кровью и неимоверной жестокостью христианство держалось за власть. Оккультисты погружали народы в информационные дебри своих сатанинских течений. Пророчества египетских иерофантов сбывались. Так 988 год стал начальной точкой отсчёта новой христианской истории нашего государства, - заключил Гугенот. В «Ресте» внезапно сработала пожарная сигнализация. Началась паника. За окнами завыли и запищали сирены. Ноутбук растоптали практически в пыль. Кот Шрёдингера испарился бесследно. В избушке Вани и Маши горела родная, домашняя, самодельная свечка. Стол, два стула, горячий чай. Блюдца, ложечки и самовар. Машенька в маечке, Ваня в халате – тепло и уютно. Кроватка застелена белым. Букет незабудок в гранёном стакане. Отдушина. Новое… Новорождённое лето! - Хорошая, милая, добрая, сладкая девочка! Как? – Спросил муж у жены. – Только что мы сидели в дремучем лесу. На поляне. В траве. А сейчас… - То же самое, Лучик мой радостный. Просто маленький женский каприз. - И сюрприз. - Ничего не заметил, воробушек. Счастье моё. Я так рада. Мы дома, родной. - Ты волшебница, Маша! - Если только ты этого хочешь, любимый. Чудеса – это наши желания. Всё, что нам хочется… В наших руках. - Я просил твои губки, цыплёнок. - Да. Всё помню родной. Вот они. Посмотри… Мои губки – твои. Я твоя. Навсегда. - Ты моя. Маша… Ты – мой единственный мир! P.S.. Палестинка Ка Тика. Палабула. Мир – есть мысль. О Любви… Глава 5. Пчёлки. Ммм… Начало лета – половодье. Паводок – водоёмы «играют». Заливные луга, гривы, рощи, низины, огромные площади лесных массивов – под водой. Без ялика – никуда. Уникальное… Специальное время. По матушке Каме идут топляки. Это, чаще всего, просто брёвна, строительные леса, отбившиеся от плотов, ценный материал. Реже – брёвна опавшие, низкого качества, смытые паводком с берега, или вышедшие по воде с буреломов. Оврагов и шкер. Тоже дороговизна – дрова. Как охота, - всё светлое время суток с багром, на реке. Чуть увидел топляк, сразу в ялик, за ним… Прицепил, притащил, - четверть дела. Дальше… Выбрать добычу на сушу, отсортировать, чтобы просохло. Грамотно зафиксировать - закрепить, чтоб не смыло обратно. А в свободное время, дрова напилить, наколоть, да стаскать под навес. Для избы и для баньки. Потом будет поздно. Июнь… Один день кормит год. Очень много работы в июне на пасеке. Не смотря на то, что до цветения основных медоносов ещё далеко, пчёлки уже работают в полную силу. Королева июньского мёда – акация белая. Ей помогают каштан, барбарис и малина, акация жёлтая, явор, крушина и ежевика. Разноцветным ковром зацветает подлесок. На полях – эспарцет и ромашка. Тмин, ясотка, волшебная вероника… Важный, ответственный, сложный момент. Дело в том, что обильность, достаточность и продуктивность июньского медосбора совпадают с предельной, и, соответственно, высшей точкой фактической силы пчелосемьи. Отсутствие мёда в июне – полный крах! Пчелки не размножаются, семьи слабнут, роятся… Зачастую банально «слетают» Так гибнут целые пасеки. А пчёлы при этом, здоровы. И ветеринары разводят руками. Серьёзное дело! Для грамотного уклонения от катастрофы, пчеловод обязан ускорить весенний рост своих подопечных. Комплексно проводить спецналёты, вовремя объединять «слабаков». Нужен конкретный план. Если чуть зазевался – пиши, что пропал. Ограничение матки в откладке яиц на период июньского цикла – просто варварский… Злой… Нехороший… Вредный и неестественный способ. Немногие знают, что летняя рабочая пчёлка живёт всего тридцать пять суток. Первые десять дней своей жизни она занята воспитанием так называемой «детки» - расплода. Затем десять дней наша пчёлочка – домохозяйка. Строитель, ремонтник, уборщица. Регулировщица уровня влаги и свежего воздуха в улье. Грузчик и кладовщица… Только последние пятнадцать дней своей жизни она – «пчёлка-сборщица». Выходит из тёплого дома. Летает за сладким нектаром с пыльцой и водой. Кормит семью. А вот… Если рой… …Половина пчёл просто уходит. Семья сиротеет. Становится слабой, нежизнеспособной. Совсем беззащитной. Уходят пчёлы-кормильцы и весь молодняк. Остаются лишь старые, те, что уже «износились». Пчёлы-инвалиды, они проживут суток десять – двенадцать, не больше. За неделю до выхода роя, матка теряет практически всю свою свиту, ей, нашей матке, никто не даёт молочка. Она не «червит». Откладка яиц прекращается полностью. Бездетная мать – хуже нет. Маточник – да. Он, естественно, будет. Прозорливые пчёлки заложат его. Только новая матка появится на седьмой день. В лучшем случае. Если позволит погода. «Червить» она будет дней через двенадцать – четырнадцать. И… При самом благоприятном раскладе, ещё через двадцать один летний день, в нашем брошенном улье появятся новые пчёлы. То есть при самых оптимистичных расчётах, сбор нектара начнётся не раньше второй декады июля! К этому времени… Медосбора уже просто нет. Так печально. Кроме того, пчёлки часто болеют. С варроатозом казалось бы, справились. Появилось новейшее средство – «Бипин». Бьёт клеща наповал. Но и тут появились «подводные камни». Лекарство травит саму гемолифму пчелы, которой, собственно и питается сам Якобсони. Всего два-три года… Клещ приобретает устойчивый иммунитет к обработанной жидкости, этим «Бипином». Всё клещу нипочём. А болезнь-то ужасна! Заражённые пчёлки погибают вне улья, бросая даже «Святую Святых», свою «детку» - расплод, поражённый Варроа. Заражаются пчёлы всегда друг от друга. Бедствие распространяется на огромные территории. Иногда можно наблюдать и такую картину… … Большое количество пчёл хаотически ползает возле летка, крылья скрючены, это – «раскрылица». Акаропидоз. Тоже клещ. Но клещ внутренний, скрытый. Поражает дыхательные пути насекомых. Возбудитель – Акарапис Вуди. Увы, виден только под качественным микроскопом. Фольбекс и все прочие акарипициды бессильны. На практике, такие семьи сжигают. Так страшно! А бывают – «вшивые» пчёлы. Смешно. Сама вошь – насекомое «Браула». Вшивость пчёл – «браулёз». Вошь питается некой «отрыжкой пчёл», которую сама провоцирует, возбуждая своими передними лапками верхнюю губу носителя. Сама «Браула» - красная. Вошь хорошо видно на тельце пчелы. Личинки смертоносного паразита питаются исключительно воском. Лечат вшивость простым нафталином. Но это опять же – смех и слёзы. Иногда возле улья появляется множество пчёл, которые прыгают, волочат за собой ни на что не пригодные крылья. На этих пчёлках паразитируют личинки мухи сенотаинии. Серая муха с полосками белыми на голове. Откладывает свои личинки на спинку рабочей пчелы, личинки вживаются в грудную полость и медленно убивают свою хозяйку. Болезнь – сенотаиниоз. Невероятно заразна. Применяется лишь профилактика. Это – огонь. Чёрные, «лысые» пчёлы – вирусный паралич. Паралич ЦНС. Белковое голодание. Грязь. Антисанитария. Если быть до конца откровенным – халатность и разгильдяйство самого пчеловода. Чуть-чуть зазевался – беги за окситетрациклином. Общее заражение крови (гемолимфы) – септицемия. Даже от лёгкого прикосновения, трупы пчёл, распадаются в пыль. Пчёлы – нежные, беззащитные, ранимые существа! Их недуги можно перечислять бесконечно. Пчеловод обязан быть гениальным и трудолюбивым доктором – ветеринаром… Последнее время всё чаще и чаще, с самолётов и дельтопланов, люди опрыскивают, обрабатывают крайне сомнительной «химией» шикарные медоносные полевые угодья, лесные массивы. Травят добрых, полезных и нужных всем нам насекомых. Подумать только… Что будет с нашей планетой без пчёл? - Маша, милая Машенька, я не могу вспоминать без улыбки об этом. Как всё начиналось… Родная. - Мне тоже смешно. Помнишь? Первую пчёлку? Она меня поцеловала. В ладошку. И ручка распухла. Мне было так больно! - Больно?.. Милый котёнок. Потом… - Потом были прививки, любимый. - Да, да… Так забавно. - Всего десять дней, - девушка улыбнулась. – Ты ловил пчёлок в баночку, приносил их в избушку. Один день – одна пчёлка в ручку. Сюда, в мякоть, между большим пальцем и указательным. Жжёт. А ладошка – перчатка боксёра! - Ага. Второй день – две пчёлки туда же. И опухоль меньше. И боли, практически, нет. - Третий – три. Я уже осмелела. Сама себе ставила, опухоль начинала спадать. - Потихоньку. - Да, милый. Десятый день… Десять пчёлок. И всё! Боль исчезла. Немного щекотно и только. И даже приятно, родной. С той поры пчёлки мне не страшны. Это иммунитет на их яд. А всё ты, мой хороший. Возился со мной. С капризулей. Только пчёлок вот жалко, любимый. Они умирают, когда жалят нас. Иванушка взял Машу за руку. Нежно. - Родная! – Сказал он спокойно. – Они уже больше не жалят тебя. Попривыкли. Они тебя любят, цыплёнок. Раньше было… Боялась. Недолго боялась. Теперь… И от ульев то не оторвёшь. Ты такая способная, крошка! - Я их тоже люблю. Ваня, Солнце, они же живые. И всё понимают. К ним с лаской, они к тебе с тем же. - Моя Машенька, ты просто чудо! Я… Весь… Маша, я без ума от тебя! - Родной мой! Сейчас вспоминаю… Какой трепет я испытала, когда поняла, что у всех твоих ульев – свои имена! Прямо, как у людей. На каждой пчелиной избушке… Табличка. На табличке написано имя. Не номер, а имя, любимый! Ты общаешься с ними на равных. Ты им не хозяин. Ты – друг. - У каждой пчелосемьи свой характер, - ответил Иванушка Маше. – Я знаю их по именам. Каждый улей – мой брат. Я общаюсь с ними, зайчушка. Они понимают меня. Плачут, или смеются… Проявляют спокойствие и интерес. Говорят мне о том, что болит. И о том, что тревожит. О всех страхах, невзгодах и радостях. Вместе со мной веселятся, ликуют. Иногда они учат меня. Они мудрые, крошка. Они много старше людей. Пчёлки – это не труд. Это образ сознания, Маша. Звёздочка ясная, я так соскучился! Поцелуй меня, кошечка, а? - Мой единственный. Слушаю. Дурочка. Глазки горят. Смотрят. Губки… Мечтают об этом. Любимый. - Моя Машенька… - Ванечка… Мой! Было десять часов. Это утро? А может быть, день. Ялик на берегу. Багор в нём. Вода рядом. Река раздалась не на шутку. Вышла, как и положено, из берегов. Ни один «топлячок-брёвнышко» не проплывёт незамеченным. Всё строго, по-деловому. Клыкан в своей будке. Козочки рядом, в лесу, вместе с курами. Там сейчас еды много, - благодать! Небо чистое. Пчёлки жужжат. Дружно, весело… Правильно. Лапки в «обносках». Есть «взяток». Богатый привес. На «контрольном» колеблются гирьки. Пахнет воском, прополисом и добротой. Доброта… Вот, что главное. Всё остальное за ней… Машенька была в очень коротеньких шортиках. Белых. В обтяжку. В полупрозрачной, телесного цвета футболочке, прилегающей плотно к её аккуратному великолепному торсу. Все её женские прелести эта одежда никак не скрывала, только корректно подчёркивала совершенство, идиллию линий, изгибов, сказочных, невероятно магических форм. На её голове красовался венец, свитый из полевых одуванчиков и однодневной лесной медуницы. Как корона принцессы. Волосы бережно заплетены в две косички. Зелёные бантики – шёлк под траву. Русая, пышная, длинная чёлочка набок. Реснички… Румяные щёчки… И губки. Само Божество. Во плоти. Ваня в строгом спортивном костюме, чёрно-красном, с блестящей белой полосочкой по рукавам. На спине в мелком знаке «инь-янь», надпись: «алистазара». Разумеется, надпись была символичной, а что означала она – было тайной. На ногах его были кроссовки. Чёрные – «мокрый уголь». На высокой практичной подошве. Удобные, мягкие, лёгкие… В таких можно ходить, где угодно. Комфортно. Комфортно… И долго… Качественно далеко. - Маша, кошечка, я прикасаюсь к тебе. Только кончики пальцев. Внутри всё трепещет. Я на небесах! Она… Тонко… Губами к его мускулистой открытой груди. - Ваня… Ваня… Иванушка! Мой родничок. Я сама вся дрожу. - Мне неловко, родная. Косички. Твой воздух. Дыхание. Чёлочка слышит меня. Она вьётся. Шевелится. Чёлочка… Глазки твои голубые. Я в них. Ты – воробушек. Птенчик. Синичка. Я таю. Посмотри! Меня нет. Я уже растворился. В тебе. Растение… Это, наверно, Ра с Тенью. Наши растения тянутся к солнышку, но и без тени не могут. Театр Теней. Фотосинтез – серьёзная штука. Ра с Тенью – лёгкие нашей планеты. Планета болеет. Неофициально… Рак лёгких. «Экология» - жутко фатальное слово. Условия взаимодействия Тени и Ра давно изменились, причём радикально. Больше Ра не играет с тенями. Он их просто безжалостно ест. Дух могучих, богатых, теперь уже «ветхих» лесов выделяет обильный нектар. В этом Духе, в Его Благодати и Промысле, человек (вечная голова), как бы вовсе не нужен. Мудрость – масса, она неизменна, перемещается из уст в уста, от Отца к Сыну, от деда к внуку. Леса вырубают. Пчёл одомашнили и приручили. Идёт бой с сорняками. Интеллект, разум климата сопротивляется, это уже очевидно, никаких доказательств не нужно. Период развития, жизни растений – сокращён. Потребительские тенденции и химизация сельхозугодий – кощунство. Прямая угроза природе. Модернизация сельского промысла – яд! Практика выше теории. Как было сказано выше: «Удача – удел дилетантов». Организация Духа Вселенной на высшем пределе. Духовные ипостаси, как это не парадоксально звучит, разобщены. Патологическая вездесущность и метафизическое расчленение, вплоть до самой автономии «Я» - ядра личности, - первопричина всех эгоцентрических целей. Самая распространённая цель замкнутой ипостаси Вселенского Духа – личное удовольствие, «кайф». С точки зрения «прави» и мироустройства, на современном этапе, такую позицию РАЗУМА можно назвать «катастрофой». В глобальном, экологическом смысле. РАЗ – УМ… Один. Двух умов просто нет. Глава 6. Ливень. YHVH. Над Совиным Оврагом стояла глубокая чёрная ночь. Ливень. Как из ведра. И не видно ни зги. Ветра не было. Шелест воды. Только шелест огромной, коварно спадающей с неба воды, нарушал тишину и зловещий покой. Покрывалом. Зловещую тишь. Это только июнь. Ночь, как выстрел. Как миг. Коротка. Мир, конечно, не спал. Дело мира не сон. Дело мира – игра. Чья игра? Неужели чужая? Чужая игра… Где чужие? Все здесь. Всё внутри. Внутри «Я». Бесконечного принципиального «Я», что безумно похоже на нож. В чьих руках? Можно резать им хлеб, можно плоть человека. Человек – «вечная голова». Его «Я» - домик. В нём живут прихожане. Гости не постоянны. Сменяют друг друга критически часто. Ещё чаще отсутствуют вовсе. Уходят на промысел. Или по… Промыслу. «Я» одинокое ждёт. Созерцает сквозь призму пивных «полторашек». Игру. Дело тонкого неуловимого мира. Умное Делание. Сам Хозяин пустил его на самотёк. Самотёк – это ливень. Не видно ни зги. «Я» стремится, но в этих условиях не в состоянии быть постоянным. Как нож. Всё зависит от темы: «а в чьих он руках»?.. Только в наших. Других рук здесь нет. В чаще леса, в глуши бурелома стоял древний дуб. В нём – дупло. В дупле том филин Филя и Гриб Опекун резались в «двадцать одно». Беззаботно и без напряженья. Ливень подло застал их врасплох этой ночью, заставил скрываться в укромном местечке, коротать время в непринуждённой игре и душевной беседе. В ожидании милости бурной стихии. Когда пройдёт дождь. Впрочем, им было очень легко и довольно уютно. Лесные причуды старинных товарищей не угнетали. - Отнюдь, - говорил Опекун, - люди верят в «Совиный Овраг», в этот ливень и в чёрную ночь. Людям свойственно верить. В шелест воды и в зловещую тишь. В бесконечное, принципиальное «Я». В то, что «вечная голова» - просто домик. В Отеческий Промысел. Хе… В угнетение, или стремительный нож. И во всё, слышишь, Филя, во всё, что бы мне не пришлось сгоряча нашептать этим «пишущим»… - Авторам и сочинителям? – Спрашивал филин. - Да… - Отвечал мудрый Гриб. – Исполнителям сказочных повествований. Таким паукам. Что плетут здесь повсюду свои изощрённые ловчие сети. - Лингвистическую паутину? «Ловцы человеков»? - Я пас. - Точно, точно. Не стоит. Опять перебор. Знаю. Наверняка. - Очень многие верят в Иегову, - подтвердил Опекун слова птицы, роняя небрежно четыре засаленных карты на мох. - Оооо… Очень многие люди в последнее время, буквально, доходят до истерии, в спорах между собой на сию алогичную тему. Вероятно, кому – то сейчас это нужно и выгодно. Неужели Читатель узнает?.. - Хм. Изволь, мой дружище. Попробуем расшифровать. – Сказал Гриб и надменно, уверенно… Монотонно продолжил: - Само слово «Иегова», драгоценный мой Филя, имеет еврейское происхождение. Если строго буквально: «Jhovah». (Havah – Ева). Значение – существование в виде начала мужского и женского одновременно. Единая и неделимая точка, если так хочешь… И… Некая точка отсчёта. Абсолютно фаллический, замкнутый смысл, на сегодняшний день – аксиома. - Мне это понятно. И я это знаю, - прервала мысль огромная хищная птица. – Древние евреи под этим именем поклонялись и Вакху. - О, да! И Озирису. И Дио-Нису. И всем известным Иовам из Ниссы, т.е. из «Лунной Горы» Моисея. В древних писаниях сказано, что и сам Вакх, якобы вырос в пещере Синайской Горы. Ведь именно между Египтом и Финикией, Ниссу поместил Диодор. Об этом нельзя забывать. В Ниссе вырос Озирис – сын Великого Зевса. А евреи тогда называли его: «Иеовой из Ниссы». Смотри, как всё складно! - Сдавай ты, Опекун. Рук нет, крыльями не удобно. - Ещё? - Стоп. Мне нужно подумать. - Отлично. Никто не торопит. Итак, Иегова из Ниссы… - Опекун имел три руки. Это были кривые отростки под шляпкой. Смотрелись они неестественно, не симметрично, но могли превращаться в чудесный, обворожительный «венчик». С картами Гриб управлялся почти виртуозно. – Иеова из Ниссы – оккультное имя, - продолжал плавно он, - представляло в то время Великую Тайну. Третья заповедь (мы понимаем чего) прямо запрещала употреблять его «всуе». Тогда имя и заменили на добрую, безопасную «Адонайю», или «Господь». - Себе, Опекун! Мне достаточно. Я так решил. - Что ж, прекрасно. В открытую. Вот… «Москва»… Вскроемся? У меня двадцать два. - Двадцать два иерофанта, - пошутил филин Филя. Но вмиг стал серьёзным и тихо продолжил беседу: - Протестанты пошли ещё дальше, приятель, - прошептал он. – Они вообще перевод