Пятая глава: сюрприз... – ...Проходите, будьте как дома, по какому вы пожаловали вопросу, товарищ?.. – скороговоркой пролепетала Татьяна Ивановна, пропуская молодого человека, совершенно ничего не подозревая. Войдя следом за посетителем, она вдруг не поверила своим глазам. Она прекрасно помнила, что пропускала одного человека… В кабинете же находилось, откуда-то и почему-то, уже три человека. И упорно не доверяя своим глазам, она как-то поначалу слегка стушевалась, но потом мысленно ещё раз пересчитав тут же посетителей, совершенно потерялась и даже в первое мгновение уже хотела покинуть помещение, уйти прочь из кабинета. Нет, она не испугалась! Она вошла в некий стопор, оказалась в замешательстве. Она просто никак не могла сообразить, что же произошло... Что это за фокус такой. Смутно подумала, что может как-то обозналась... или не туда вообще вошла. Нет, она прекрасно помнит, кого в последний момент в жизни видела, абсолютно точно помнит и о том, кого и скольких пропустила вперёд себя людей в кабинет. Но вот почему там оказалось на два – именно, на два человека больше – что за волшебство такое... Откуда? Прям фокус какой-то!.. Она догадаться, допустить сейчас, не имела ни какой возможности. Ну, в общем, трудно угадать, что в тот момент ею вообще двигало. Так или иначе, перед ней стояли трое молодых парней. Сразу видно: весьма крепкие и сильные (как оценивала она) к тому же довольно-таки симпатичные и даже обаятельные (повторюсь: её оценка); все в спортивных одинаковых костюмах (и почему в таких костюмах? – как из инкубатора – тоже её умозаключение). И все почему-то с одинаковым выражением на лице смотрели на неё как-то странно: по-хозяйски, снисходительно одобрительно... Иначе она и не могла определить. Особенно ей «бросался в глаза» один из них, – высоченный! – которому она по своему росту, по её же мнению: «в прямом смысле в пупок дышала». – Татьяна Ивановна! Куда же вы?! – вывел её из оцепенения и всё того же смутного желания покинуть помещение приятный баритон молодого человека, – разговор-то у нас как раз будет здесь – и серьёзный и очень важный... вероятно, долгий (в зависимости от вашей сообразительности). Так что уж будьте так любезны, займите, пожалуйста, своё место. Совершенно сбитая с толку женщина, теперь уже медленно соображала, но узнав всё-таки своё кресло, двинулась к нему. И затем, быстро просеменив, плюхнулась в него. Как будто бы боясь, что его кто-то – вот сейчас вот – займёт и оттуда, как из-за кустиков, теперь выглядывала на них. Всё так же, никак не приходя в нормальное состояние, располагающее к продуктивному разговору. Дело в том, что она сейчас мысленно металась, шарахаясь от одного к другому: то подозревая в них работников милиции, то налоговой инспекции, а то даже вездесущих «чекистов». Особенно на последних она думала почему-то больше всего. Кагэбэшников или фээсбэшников она никогда в жизни вообще не видела, но зато была очень наслышана про них. А ещё! её смущал их внешний вид. Но наглость, с которою они себя вели, снова и снова вводила её опять в какой-то «умственный стопор» и она, уже совершенно растерявшись, даже представления не имела, как ей теперь себя с этими людьми вообще вести. Всё больше и больше её охватывал невероятный страх. Он откуда-то изнутри её сначала подтачивал потихонечку-полегонечку, но постепенно всё безжалостнее и наглее пробирался к её мозгам. Уже скрежетал по взвинченным нервам, перерождаясь на конечном этапе в ужас. У неё мелькнуло в голове: «...вот и всё! Дожила старушка; и вот теперь меня посадят в тюрьму... Боже! Что будет с детьми?». Она теперь умоляюще вглядывалась в них и не могла даже пикнуть. Воля её была подавлена. Разрушена! Сейчас она себя конкретно и совсем явственно почувствовала «божьей коровкой». – Кто вы такие? – наконец нашлась она и, собираясь как-то не умеючи, насильственно, с духом, вновь умоляюще посмотрела на них. Глаза её бегали в разные стороны, не находя объекта постоянного внимания. Потому она поспешно куда-то спрятала свой просящий взгляд, как бы выключила свет в нём – и как могло бы показаться, теперь замкнулась в себе. И почти тут же, лишь немного внешне успокоившись, но в тоже время устало и обречённо выдохнула. Или скорее простонала, как бы произнеся в душе: «Господи, как я устала!». Мелькнуло, было, вспыхнувшее в ней безразличие – и тут же погасло. Вместо него появилась вновь заинтересованность жизнью. Пытаясь прочесть в их лицах ответы на глубоко волнующие её вопросы, она опять устремила на них свой бегающий взор. Спрашивая у себя или у кого-то: кто они такие и что им, собственно, нужно от неё. И не найдя в их лицах ничего объясняющего ей, она резко встала и начала нервно метаться туда-сюда, у окна сжимая и ломая свои кулачки в кулачках, отчего те звонко похрустывали. Но вскоре смутно почувствовав, что и это не облегчает и не объясняет ситуации она, суматошливо, как бы извиняясь за свою дерзость, села обратно на прежнее место. Татьяна Ивановна подсознательно чувствовала что-то недоброе в этих людях; что-то необычайно сильное и плотоядное, даже хищное и бесконечно злое. Её душу «вытаптывали» их надменные, рисовано добрые – вроде как добрые! – улыбочки, но в глазах, которых присутствовал леденящий душу холод... или даже смерть. Это она чувствовала инстинктивно, как животное. Самообладание – с перерывами – потихоньку то возвращалось к ней, а то его категорически выталкивал страх. И этот страх, хоть она и напрягалась – пытаясь, таким образом, победить его – всё-таки всё больше и больше овладевал ею. И тело – особенно ноги – понемногу, по малюсенькой капельке, но и в тоже время совершенно неотвратимо, как бы слабело и, в конце концов, вообще переставало её уже дальше слушаться. Те – спокойно ждали. Их лица, на первый взгляд, как ей показалось, ничего теперь не выражали. Видно было впрочем, только то, что они с некоторым удовольствием наблюдали, как она тщетно пытается выбраться из «глубокой скользкой канавы», куда они её своей шуткой (вроде как случайно!), столкнули. Но она им была нужна для разговора, а, соответственно, им было явно небезынтересно, когда же она соизволит-то – бедняжка такая – наконец, выбраться из своего стопорного состояния. Молодой человек (по всей видимости, он был самым главным среди них), хоть и миленько, но при этом довольно-таки гнусненько и ехидненько ухмыляясь, теперь уже нагло наблюдал её... и молчал. Молчал как рыба! Однако в его глазах легко читалось: «Я-то о тебе, миленькая моя, всё знаю…», – но при всём при том умилённо ожидая финала, тоже с любопытством созерцал её шок. – Я – не я..., я – ничего не знаю... я только... это они... я сознаюсь, – наконец почти бессвязно пролепетав чего-то, вновь попыталась в глубоком волнении объяснить она. Чего-то в отчаянии втолковать им. Хоть она ещё и не представляла себе пока, в чём она должна или вообще в чём даже будет сознаваться, – собственно что я?! Вы и сами, раз уж вы здесь, всё прекрасно, наверное, знаете... – Ну-ну, ещё чем-нибудь порадуйте... – проговорив это, молодой человек весело глянул на своих товарищей. И они вдруг нагло и нарочито громко хором расхохотались, чем ещё больше смутили Таню. Та, продолжая, не то чтобы ничего не понимать, а как бы напротив, слишком много чего-то себе в голове наоборот придумывать, наверное, вплоть – «До трёх лет расстрела!» – вся вдруг раскраснелась. И наконец, не выдержав, почти вот разрыдалась бы, или еле сдерживая слёзы, продолжала, только играть лицевой мимикой. Если бы она сейчас увидела бы себя со стороны, она бы скорей всего выпрыгнула бы из окна от неминучего позора. – Милая Татьяна Ивановна! – как по взмаху руки неожиданно прекратился смех и со специально вычурно рисованным уважением и даже полускрытой лаской проговорил всё тот же баритон, – вы нас, дорогая Татьяна Ивановна, с кем-то перепутали. Мы – совсем другие люди... Понимаете, мы не из милиции... И не из других, каких-либо, глупых государственных инстанций. Мы вот пришли к вам с прекрасным – изумительным! – предложением. Вот эти великолепные парни, – тут молодой человек указал рукой на стоявших рядом действительно соответствующих этому слову мужчин. Дальше продолжая красочно и ядовито улыбаться, добавил: – Они, дорогая Татьяна Ивановна, очень, глядя на ваш трепет и страх, хотят стать вашими, так сказать, ангелами хранителями. Вам милая, Татьяна Ивановна, это будет практически почти! ничего не стоить... так безделица! Пустячок... Тут он потянулся и, взяв со стола карандаш и листок бумаги, чего-то аккуратно, совсем не торопясь, написал на нём. Потом молчком пододвинул его по столу прямо под нос шокированной женщины, а сам расслабленно откинулся на спинку стула в скромном ожидании. Татьяна Ивановна, мало ещё чего понимая, машинально уткнулась носом в листок. Как близорукая она с минуту тупо смотрела на каракули, написанные на листке, совершенно не видя их. Вдруг она встрепенулась, как будто до неё что-то всё-таки дошло. И собиралась уже возмутиться: «Что это хулиганство! Что она не нуждается ни в каких ангелах хранителях…» и т.д. и т.п. Но когда она мысленно хотела уже добавить, что она вызовет сейчас милицию, тут же ей хватило ума – неожиданно осечься – ещё пока там же в мыслях... И как она внезапно было встрепенулась, так же внезапно и остыла. В её голове началось другое движение. Страхом давеча порабощённые мозги вдруг снова начали, хоть неохотно и беспорядочно, но включили свою работу. Ей даже показалось, будто бы они загремели так громко, что это грохотание услышали и посетители. Она даже зажмурилась сильно-сильно. Татьяна Ивановна поняла. До неё, наконец, дошло, что это никто иные, как настоящие бандиты. Она много слышала о них, но ей до этого как-то ни разу не приходилось с ними сталкиваться. Вот так вот – близко. Она даже вспомнила, как называются их услуги – «крыша». Да! вот именно так и называются их услуги – «кры-ша». Даже в кругу соучредителей неоднократно обсуждался этот вопрос. Правда, пока вскользь, как о вероятно возможной – некоей всего лишь ерунде. Вроде как совсем не заслуживающей их особого внимания. Тогда к общему знаменателю они так и не пришли. Но вот теперь?! Ей вспомнилось, как Виктор Семёнович, бывший коммунист, а ныне пенсионер, брызжа ещё тогда слюной, возмущался и требовал, в случае чего игнорировать их. Дескать, нечего кормить тунеядцев!.. Хотелось бы ей сейчас посмотреть на него вместо себя. Как бы он сам при теперешних-то обстоятельствах повёл бы себя. Да и все они, потом, вроде как поддержали его такую строгую позицию, в том числе и она. Только вот теперь она была – до истерического смеха! – совсем противоположного, абсолютно другого мнения. Среди этих трёх мужчин она чувствовала себя, по меньшей мере, как чувствовала бы себя мышь, прижатая металлическим ковшом экскаватора. Нет! такой вопрос она, однозначно решать в одиночку, не только не может, но и совершенно не желает. Думая так, Татьяна Ивановна даже немного осмелела. С какой стати?! она должна одна за всех сейчас отдуваться. Да она, в конце-то концов, и не имеет никакого права, единолично решать такой вопрос! Конечно! – Ах, вот как! – наконец подняла она голову и уже совершенно другими глазами посмотрела на молодого человека, – дело в том, товарищи, что я не могу одна решить это. Мне необходимо поставить этот вопрос на обсуждение нашей коллегией... В её голосе прозвучал неожиданный тембр даже для неё самой. Какой-то металлический. Она ещё чего-то хотела сказать, но молодой человек вдруг резко встал (чем вновь её напугал). Он, почти вроде как, уходя и даже уже повернувшись к ней спиной, собираясь, действительно, – вовсе уйти. Тем не менее, нарочито медленно, обернулся всё-таки к ней. Не полностью, а так – вполоборота. Смотря на неё с невероятным презрением, проговорил. Нет, даже не проговорил, а прокудахтал: – Кукла! Мы прекрасно это, и без твоих соплей, знаем. Млять! Мы попробуем, немножечко – совсем чуть-чуть – подождать... Трёп твою мать! Скажем до завтра. Мы знаем, что ты всего лишь пешка, но так передай королю своему. У него же есть? Своя семья, дети, которых он очень! – наверно, любит. Пусть быстрее – немедленно! – шевелит своей жопой. (Или где у него там – мозги?) И завтра же даёт нам свой ответ. И вон ту бумажку, на которой я написал циферки, передай ему... Да! и скажи ему так же, что каждый просроченный день – будет ровно удваивать эту сумму... Они медленно вразвалочку двинулись к выходу. «Великан», проходя мимо стоявшего у стены книжного шкафа, вроде как невзначай – случайно, причём абсолютно при этом не утруждаясь..., как будто спугнул сидящую на шкафу муху, одним лёгким движением опрокинул его на пол. Тот с неимоверным грохотом рухнул: зазвенели стёкла, полетели в разные стороны какие-то мелкие предметы... Татьяна Ивановна зарыдала навзрыд, уткнувшись головой в стол и укрывшись руками. * * *