Прости, Израиль, и, иврит, прости! Хотя я, в общем, вроде невиновен, что не могу на жизненном пути сейчас со здешними подняться вровень. И не могу я сочинять стихи на языке родных, почивших в бозе, что суждено немым быть и глухим и думать не по-здешнему о Боге. Поэзия чужого языка и песенность его в меня не входит. За мной стоят российские века – всё то, что ум и душу колобродит, всё то, с чем рос и что в себя впитал: ментальность, быт, характер той культуры, полученный в наследство капитал пусть русской, но родной литературы.