Иерусалимский Бен-Йегуда, напоминающий Арбат, лишённый транспортного гула и несмолкающий в шабат, какой-то праздничной машины раз заведённый механизм, твои волшебные витрины не говорят про альтруизм. Здесь каждый занят сам собою, кто ест салаты, швуарму жрёт, а кто, раздавленный судьбою, канючит двадцать агорот. Старушка с голосом дрезины скрежещет что-то про любовь. А двое, турки ли, грузины ль сияют в страсти голубой. На мостовой, как на скамейке, сидит компания юнцов. Бежит чудак в трусах семейных, весь размалёванный, трусцой. А вот на скрипках два олима играют, темп игры их лих. Какой короткий ты и длинный в судьбе у каждого из них, иерусалимский Бен-Йегуда, напоминающий Арбат, лишённый транспортного гула и несмолкающий в шабат!