А я горжусь, что я – провинциал, что нет во мне столичного снобизма, что в шахте я действительно узнал на шкуре личной цену героизма тяжёлого шахтёрского труда, где каждый миг – сплошная неизвестность, и кровью окроплённая руда соединяет бытие и вечность. Я понял там, что сальный анекдот, рассказанный в клети, летящей в бездну, возвысить может до таких высот, которых лишь в мечтах достигнет бездарь. Я цену настоящую узнал словам пустым и воплощённым в дело. Чтоб из руды произвести металл, необходимо очень много сделать. И нужно очень многое иметь – от шутки до отборнейшего мата, в характере заложенную твердь скорей поэзией, чем диаматом. Да, да, поэзией! Я говорю всерьёз. Чтоб каждый день работать в преисподней, – такой уж получается курьёз, – душою надо быть «раскрытей» и свободней. Ведь в экстремальности выдерживает тот, кто сердцем подготовлен к перегрузу. А это легче у того пройдёт, кто загляделся хоть разок на Музу, взглянул в её пьянящие глаза и колдовскую власть её изведал, сумев потом с улыбкой рассказать, как с полюбовницей при муже отобедал. Пройдя свой путь от заводских ворот до кресла с многочисленностью в штате, скажу, что самый юморной народ лишь тот, с которым побратался в шахте, и самый поэтический к тому ж, одновременно преданно-рисковый, не знавший антисемитизма луж, всегда на помощь искренне готовый. И хоть провинциален он во всём, и книжным интеллектом не сияет, всегда в нём родниковый водоём и первородность мудрости играет. Я рядом с ним и духом возмужал, прошёл, как говорят, огонь и воду. И потому, что я провинциал, иду вперёд, порой не зная броду.