Часть 9. Начальная школа. Купили школьную форму, портфель, белый передник, пришили кружевные воротнички. И вот, первое сентября. Завязали два больших белых банта, и, вперёд, к новой жизни. День этот почти не помню, осталось только чувство горести. Нет, меня никто не обидел. Просто моя подруга Наташа оказалась не в одном со мной классе. А я мечтала, что мы с Наташей будем теперь видеться каждый день. Вместе в школу, вместе со школы. Но судьба распорядилась иначе, и я потеряла интерес к школе. Начались школьные будни. Многие дети умели читать, а я сидела и ничего не понимала. Когда немного привыкла, огляделась - поняла что к чему. Не смотря на то, что я отставала от детей в учёбе, видела того, что другим детям было незаметно. Выросла то я во взрослом мире, обращала внимание на всё и рассуждала, как старуха, замечала, как родители других детей приносили учительнице подарки. Как эти дети получали хорошие отметки. Было обидно, противно. Сейчас я думаю, что и оценки, наверное, были заслуженные, но червь сомнений уже грыз меня. Дома я сказала маме, а она не знала, что теперь с этим делать, как объяснить, что жизнь расставит всё на свои места, что бывает ещё и удача, и независимо от оценок в школе можно быть счастливым. Учительница тоже догадалась о моей понятливости, и я попала под её пристальный взгляд. Случилось несколько казусов, наверное, это был своего рода протест с моей стороны, а может обычная детская шалость. Но всё по-порядку. Было это в первом классе. Учительница велела принести по коробочке спичек, чтобы учить нас считать десятками. Только родители должны были счистить серу с головок. Но я принесла обычный коробок спичек, и во время урока зажгла спичку под партой. Учительница услышала запах, но не успела увидеть, кто это сделал. Она ходила по классу, принюхивалась, спрашивала, кто это, но класс молчал. Она стала проверять коробочки, многие дети, как и я, принесли неочищенные спички. В конце концов, она подошла ко мне и сказала: «Это ты сделала». Было велено привести родителей, и я всю дорогу домой плакала крокодиловыми слезами. Дома рассказала маме, но скрыла, что это действительно моя работа. Добрая моя мамочка, она как тигрица защищала меня в школе. Жили мы довольно бедно, в школу я брала пару яблок, тогда как другие дети покупали себе пирожные, хлеб с котлетой, булочки. Кушала я всегда плохо, ни конфет, ни пирожных не ела вообще. Но однажды, мой сосед по парте, купил песочное пирожное, прослойка в нём была из повидла, а сверху такая замечательная розовая глазурь. Он положил его вниз, на полку под партой. Весь урок я чувствовала запах свежего песочного теста, становилось просто нестерпимо, оно меня манило. А на переменке, улучив момент, что никто не видит, залезла под парту и откусила кусочек. Когда сосед вернулся в класс, он заметил откушенное пирожное и пошёл жаловаться учительнице. Вновь вызвали маму. А я снова не призналась. Мама попросила учительницу бездоказательно не обвинять её дочь. До самой маминой смерти я не смогла признаться ей в своём обмане. Сейчас впервые я сознаюсь в этом. И всё же я уверенна, что мама всё поняла. С тех пор она стала давать мне 15 копеек на обед, и я с большим аппетитом съела песочное пирожное с розовой глазурью. Почему-то ничего хорошего не припоминается. Вот я сижу на уроке, надо что-то сосчитать, пальцев на руке не хватает, снимаю валенки, чтобы прибегнуть к помощи пальцев на ногах. Ольга Макаровна (так звали учительницу), заметив это, вызывает меня к доске, я пытаюсь надеть валенки, но она настаивает на том, чтобы я вышла немедленно. Иду между партами разутая, выхожу к доске, класс хохочет, и хотя я успела сосчитать, ответа не получается. Следующий эпизод. Снова урок. Снова надо кому-то идти к доске. Но у меня свои проблемы. Я поднимаю руку и прошусь выйти в туалет. Учительница ехидничает и снова выводит к доске, говоря при этом, что такие хитрости с ней не пройдут. Стою, по щекам текут слёзы, а по ногам…. Образовалась лужа. Как говорит Моменко: «Публика неистовствовала». Испугавшись, учительница помогает мне одеться и отправляет домой, на улице мороз приличный, в валенках мокро, рейтузы замёрзли колом. В первом классе мы с сестрой справлялись самостоятельно, она приходила со школы, заставляла меня делать уроки. Больше всего я мучилась с каллиграфией, буквы получались корявые, норовили вылезти за линии. Сестра сидела рядом, торопила: «Давай быстрее, из-за тебя не успею погулять», ещё немного терпит, затем забирает тетрадь и начинает писать за меня. Я понимаю, что учительница сразу «раскусит», пытаюсь отговорить сестру, но она непреклонна. В результате два по каллиграфии и серьезный разговор с родителями. Почему-то, очень много задавали учить наизусть, а мой организм упорно сопротивлялсяю. Вот лежу на кровати, учу, сама не помню когда засыпаю. Приходит с работы мама, проверяет лоб, нет ли температуры. Я объясняю, что учу стихотворение. Мне тут же покупается шоколадка, маленькая, за 22 копейки, меня буквально заставляют её съесть, чтобы глюкоза поступала в мозг. Затем мама заходит на кухню, разворачивает одеяло, в котором завёрнута кастрюля с моим обедом. Обнаруживается, что ребёнок не обедал. Мама ругается: «Как же ты выучишь стих, если голодная? Почему ты не пообедала?», на что я неизменно отвечала: «Забыла». Мне действительно не хотелось есть Оля училась в 6 классе, приходила со школы позже. Моё школьное платье застёгивалось сзади на 5 пуговиц, и я никак не могла расстегнуть его. Тогда родители попросили соседку, бабу Маню, чтобы она расстегивала мне его. Всплывает несколько моментов, связанных с переодеванием. Я стою на крыльце, баба Маня у калитки: «Баба Маня, отвернитесь, я достану ключ, а то вы увидите, где мы ключ прячем, зайдёте и съедите котлеты с вермишелью (а это было после вареников, единственное, что я любила)». Баба Маня - задорная худющая старушка, хохочет: «Да весь посёлок знает, где вы ключи кладёте!». В другой раз я беру домашнее платье и иду к ней переодеваться. На крыльце сидит её муж, Иван Кондратьевич. Смеясь: «Ну, чего пришла?». Я: «Переодеваться». Он: «Э нет, так дело не пойдёт, за это надо станцевать», достаёт губную гармошку, начинает на ней что-то наигрывать, я посреди улицы танцую, все смеются, и я тоже. Затем меня впускают в дом, помогают переодеться, пытаются чем-нибудь накормить, но я объявляю, что дома есть вареники, на что дед Ваня и баба Маня отвечают: «Ну, так пойдём к вам, вареники есть», а я с детской непосредственность: «Нельзя, мама с папой с работы голодные придут, чем я их кормить буду?». У нас во дворе было много вишен, И мы с девчонками любили залезть на них, выбирали удобные ветки, и играли, будто мы летим в самолёте, у каждого своё кресло. Вспоминается. Сижу у крыльца на вишне. Приходит мама. Дверь в дом открыта, а никого нет. Я сижу и молчу, пока мама не начинает громко звать меня. Тогда я не выдерживаю, начинаю хохотать. Мама тоже. Как замечательно было тогда. Мама молодая, весёлая. Если бы только можно было объяснить, какая у неё была улыбка, как заразительно она смеялась. Помню ещё одно ужасное событие, дело было в конце марта, как раз в весенние каникулы. На нашей улице жила семья, у них двое детей, мальчишки погодки, старший на полгода младше меня, в школу его не отдали. Отец у них был беспробудный пьяница. Бывало, иду со школы, а они за забором, подойду, поговорю. Они такие миленькие, глаза большие, щёки пухлые, румяные. Был слякотный день, под ногами снежная каша. Сообщили, что мальчики задохнулись угарным газом. А случилось, что их мама, опаздывала на работу, её должен был сменить муж. Она понадеялась, что он скоро придёт, и ушла. Но он не пришёл, где-то пьянствовал. Соседи увидели сильный дым из приоткрытой форточки, разбили окно, долго искали мальчишек, но те, увидев, что из грубки выпало горящее полено, испугались, залезли под кровать, стали обкладываться подушками и одеялами. А огонь распространился на лежащие рядом дрова, половики. Один мальчик был уже мёртв, второй ещё сутки пожил, в реанимации. Я просилась с папой на похороны, но он не позволил. Мне было страшно. Я сидела у окна, но отец всё не шёл. Тогда я оделась и пошла к дому мальчишек. Там никого не было, я решила идти к подруге Наташе, на соседнюю улицу, надеялась, что её родители тоже были на похоронах, и знают, где мой папа. Как раз рядом с Наташиным домом я и увидела отца, он был сильно пьян. Увидев меня, очень рассердился, я забыла надеть на валенки калоши. Он меня взял на руки, быстро, почти бегом нёс меня домой, сразу поставил греть воду, снял с меня мокрые валенки, ворчал, что я вышла из дому, теперь точно заболею, ведь с валенок, и чулок буквально текло. Нагрелась вода, отец стал мне парить ноги. Я плакала, вода казалась очень горячей, казалось, что отец в таком состоянии не может правильно оценить температуру воды. Пришла с работы мама, стала меня успокаивать, что вода вовсе не горячая. С тех пор не люблю пасмурные дни, когда снег превращается в грязную мокрую кашицу. Однажды старшая сестра доверительным тоном сообщила, что у нас скоро родится сестра, или брат. Я спросила у неё: «Как это?». Тогда она мне всё чётко и понятно рассказала, даже водила ночью к двери родителей, послушать, как скрипит кровать, но мы так ничего и не услышали. Снова ждали мальчика, но в средине октября родилась сестра Надя. Буквально четырьмя днями раньше родилось ещё двое малышей, мальчик, у женщины, похоронившей угоревших погодков, и ещё у одной соседки девочка. Потом они все дружили, и ходили в один класс. В конце третьего класса мы с Наташей и ещё одной её подружкой, Томой, шли со школы. Недалеко от школы была стройка, возводили первые в нашем городке высотные дома. Мы полезли на сложенные бетонные блоки, было совсем не страшно. Наташа сказала: «А спорим, я сейчас спрыгну?», Тома тоже согласилась прыгать, решили на счёт 1,2,3 прыгнуть вниз. Считала Наташа, но самой наивной оказалась я. Грохнулась я на пятую точку. Сначала перекрыло дыхание. Я открывала рот и хватала воздух, как рыба на берегу, но он не вдыхался. Девчонки уже слезли с блоков. Стояли, испуганные: «Ты что, дура, мы же пошутили, ну, вставай». Наконец смогла вдохнуть, попыталась встать, но не смогла. Наташка побежала к дороге, увидела своего соседа, дядю Мишу. Он взял меня на руки и отнёс домой. Выяснилось, что у меня перелом кобчика со смещением. Помню операционную, здоровенного доктора, резиновую перчатку на руке. Кобчик мне вправили, велели лежать на животе, а на кобчик класть мешочек с песком. К концу учебного года мне позволили ходить. В классе было последнее собрание с детьми, родителями, и новыми учителями. Ольга Макаровна, выводила по очереди учеников и давала им развёрнутую характеристику. Не представляю такую картину в современной педагогике. Когда очередь дошла до меня мне позволили не вставать. Но характеристика была нелестная, было сказано, что я учусь плохо, не стараюсь, одним словом, лодырь. Боже мой, сколько мне пришлось карабкаться потом, чтобы получить заслуженную оценку. Часть 10. Сёстры. С рождением сестры Нади, жизнь моя круто изменилась. Была она очень болезненным ребёнком, практически не спала. Зимой и ранней весной мама выносила её спать на веранду, укутывала, качала, и просила меня присмотреть, что бы хоть минуточку вздремнуть Она просто валилась с ног от усталости. Приходила старшая сестра со школы, становилась стирать пелёнки. Когда стало тепло на улице, мама давала мне сестру в коляске и просила повозить по улице, чтобы та уснула. Мы с Наташей, или с Ларисой катали её взад-вперед, но малышка ни в какую не хотела засыпать. От отчаяния, что нам так и не придётся погулять, начинали бегать с коляской, несколько раз опрокидывали её, поднимали ребёнка, отряхивали и вновь запихивали в коляску. Шло время, сестра подрастала. Мы с Олей много возились с ней. Родители в кредит взяли мебель, телевизор, провели в дом воду. Вот мы сидим втроём на диване, Надя ходит от меня до Оли, мы ей даём в руки резиновые игрушки и говорим: «Бац Олю, бац Лесю». Она ударяет нас игрушкой, и мы все радостно смеёмся. Мама нас ругает: «Не приучайте её драться, это сейчас весело, а подрастёт, будете обижаться на неё, ещё и сдачи станете давать». Старшая сестра родилась в Харькове. Мама со сроком восемь месяцев, делая уборку в доме, передвинула кадушку с фикусом. Произошли преждевременные роды, родилась она с малым весом, на ягодице была гемангиома в форме трапеции. Когда они пришли домой, то увидели следующую картину. Дедушка и бабушка, сидели в комнате, бабушка подошла и сказала: «То она не жиличка, попомни моё слово». Мама долго плакала в их с папой комнате. Оля действительно плохо набирала вес. Однажды мама зашла к соседке бабушки, разговорились, соседка сказала: «Люба, да ты недоедаешь, тебе надо усиленное питание, скажи Пете, да и девочку свою прикармливай». С этих пор папа стал отдавать бабушке зарплату не полностью, покупал продукты специально для мамы и Оли. Вскоре Оля окрепла, стала даже толстушкой. Гемангиому мама ей лечила в больнице и очень успешно. Кто-то посоветовал родителям давать Оле пиво, и она с удовольствием его пила. Но вот беда, в семье её так до конца и не приняли, было какое-то отчуждение и у бабушки с дедушкой, и у дяди Володи. Конечно, они её принимали, как и всех внуков, но тепла и любви, которые получала я, она не дождалась. Замечали это и отец с матерью, именно от мамы я узнала все эти подробности. Училась в школе она не очень хорошо, после восьмого класса ушла в вечернюю школу и устроилась работать на папин завод. С рождением Нади мне пришлось стать самостоятельной. Аптека, детская поликлиника, стоматология, книжный магазин, всё находилось в 2, 5 километрах от нашего дома, рейсовые автобусы ходили плохо, приходилось ходить пешком. На прививки, к зубному врачу, с восьми лет приходилось ходить одной. По посёлку поползли слухи, что пропадают дети, будто бы их воруют и продают за границу на органы. Мы были напуганы. Однажды меня мама отправила по каким-то делам, и буквально у калитки бабы Мани и деда Вани меня догнала серая волга, открылась дверь, стали о чём-то спрашивать, вроде того, как проехать, затем меня схватили за руку и начали тащить в машину. Я напуганная слухами, стала кричать: «Помогите!». На крыльцо выбежали баба Маня с Кондратьевичем, меня отпустили и уехали. Так они стали моими спасителями. В этот же период я первый и последний раз в своей жизни была бита. В школу во втором классе я ходила во вторую смену, была весна, и мама меня отправила в книжный магазин, выкупать учебники для третьего класса. Я приехала к магазину, увидела огромную очередь, и решила не стоять, заняла и сдала по номеру свою очередь, а сама пошла в гости к хорошим нашим знакомым, мама работала с тётей Верой на швейной фабрике и мы часто у них гостили. Было у них тоже три дочери, младшая - моя ровесница. Конечно, мы заигрались, да ещё как назло у них стали часы. Наигравшись вдоволь, я побежала за книжками. Никакой очереди уже не было, я выкупила книги и спокойно поехала на автобусе домой. Когда автобус подъехал к остановке, я увидела маму. Она стояла с малиновым прутом на остановке. От самого автобуса, до дома она меня гнала, постёгивая колючим прутиком. Почему-то больно не было. Дома горько всхлипывая оправдывалась, что не виноватиа, часы остановлись, было велено идти в школу, я пошла, конечно сильно опоздала. Удивительно, мне часто снится, что я опоздала в школу, кое-то необъяснимое чувство, даже не страха, и слов не подобрать чего! Надя росла девочкой смышлёной, но абсолютно ничего не ела. Однажды мама случайно разлила на стол молоко, Надя взяла соломинку для коктейля и выпила его. С тех пор мама часто тщательно вымывала клеёнку на столе, наливала молоко, и звала сестричку. Так мы её подкармливали. Ещё она боялась пчёл, мама давала мне спичечный коробок, я ловила туда две-три пчелы. Клали этот коробок на столе, прямо перед Надей, и говорили, что если она не станет есть, выпустим пчёл. Ребёнок плакал, давился, но хоть чуть-чуть ел. Однажды, кода мы пытались сестру накормить, пришла баба Маня: «Надя, ты снова не кушаешь? У меня в огороде лежит большая ржавая труба, если будешь плохо есть, вставлю её тебе в рот и буду высыпать тебе еду», после этого случая мы начали Надю стращать ржавой трубой. Выходили на крыльцо и кричали: «Дмитриевна, баба Маня! Неси трубу, Надя не ест». Конечно, всё это может показаться дикостью, но она действительно абсолютно не ела. Вес в шестнадцать килограмм долго не менялся. Знакомые удивлялись её худобе: «Надя, сколько же ты весишь?» Надя: «Шишнадцать». Старшая сестра дома только ночевала, зато семейный бюджет немного улучшился. Но самостоятельность сестры дорого стояла всей семье. Приходила домой поздно, мама ждала, боялась, что проснётся отец и влетит Оле, мало не покажется. Часто меня прикрепляли к сестре. Я была знакома со всеми её друзьями и школьными товарищами. Наверное, ей это не нравилось, но что поделаешь? Случалось, что ночью меня будила мама, и спрашивала, знаю ли я, где живёт та, или иная подруга. Я одевалась, и мы с мамой шли искать сестру. Однажды ночью я услышала сильный шум на веранде, затем открылась дверь в нашу комнату, сестра пятилась и закрывалась руками, отец наступал, бил ремнём, по чём попало, Оля запнулась, упала на меня, а я инстинктивно расставила руки и закрыла собой сестру. Но рука отца была уже в движении. И ремень опустился на меня. Отец остановился, плюнул и вышел из комнаты. Мать, вытирая слёзы, сказала: «Вот видишь, и Лесе из-за тебя попало», Оля встала, посмотрела на меня и ответила: «А никто её не просил, нечего было встревать». Оля легла в кровать, но не спала, я слышала, как она шмурыгает носом – плачет. В эту ночь я решила, что никогда не буду доводить маму до слёз, не стану поступать, как Оля. Я знаю, что прочтя эти строки, она скажет: «Не так всё было, и зачем об этом писать, не давай хоть читать моей дочери и внукам». Но я пишу. Так отложилось в моей памяти, так я воспринимала. И я благодарна сестре за то, что видя её отрицательный пример, избежала многих ошибок в своей жизни. А внуки что, может и они поймут, что недаром их бабушка Оля поучает, она очень хочет, чтобы они не совершили в жизни того, что не захочется вспоминать через много лет. Конец десятой части. [