* * * Был дом - заброшенный, сырой, Глухой, огромный… И был пацан - едва живой, Худой, бездомный. От брани пьяного отца, От оплеушин Бежал, в чём был, без пальтеца, Забыв про ужин. Уже неделю он искал, Где бы погреться И у ларьков слюну глотал… Ну, хоть бы хлебца! А ветер изморозью дул, Дробясь на льдинки, И паренёк в тот дом нырнул, Ища теплинки… А холод ледяным вьюном – Под пиджачишко, Скулила вьюга за окном, Скулил мальчишка. Из замусоленных штанов Достал он корку. В избе есть печка, нету дров, В углу иконка. К ней подошёл он и поник, И словно замер. Вдруг показалось: этот лик Теплел глазами. Уже мороз не чуял он, Уже на плакал, Увидел, как задрался шпон В остатках лака… «Что проку мёрзнуть и смотреть, Есть шпон – отлично. Он должен хорошо гореть, Ведь есть же спички…» Так думал парень, но… стоял, Но не решался. Молчал мальчишка, лик молчал, А за окном мороз крепчал И снег качался. …Чернея ртом, смеялась печь. И стало страшно. Пошарил взглядом – что бы сжечь? Ну, хоть бумажку! А спички словно жгли карман… Мороз – до крика… И вновь метнулся мальчуган К святому лику. «Сожгу. Пусть будет уголёк, Но смерть подвину». …И лёг с иконой в уголок, И спички вынул. «Пусть даже кара Божья есть, Ничуть не страшно. Она – на небе, ну а здесь – Лик, деревяшка…» Уже он спичку к ней поднёс, Но… всхлипнул тонко. И хоть сжигал его мороз, Не сжёг иконку. Её, почти что в смертном сне Поставил с краю, Шепнул: «Ой, мамка, тяжко мне! Я… замерзаю…» На лик божественный опять Взглянул со стоном – Почудилось: родная мать Глядит с иконы… …Сияя светом серебра, С теплом, без гари, Тот лик светился до утра И… выжил парень.