(Алёше) Посвящается резному дубовому креслу, оставшемуся в наследство от бабушки Есть вещи – как вещи, о них мы не будем. Есть вещи – как вехи, есть вещи – как люди, есть вещи – как трудные долгие вздохи, есть вещи – секунды и вещи – эпохи. Присядь-ка на это дубовое кресло, проникнись, прислушайся к скрипам древесным. Его компаньоны в домах Ленинграда горели в буржуйках во время блокады. К нему бы, резному, как к трону, с поклоном: прапрадеда-тёзку на кресле дубовом под грохот обстрела в разбитой колонне* по Ладоге вывезли еле живого. А ты – про вещизм, про мещан и плебеев… Есть вещие вещи, есть вещи – идеи, есть вещи святые, особого рода, над ними не властны ни люди, ни мода. Я буду сидеть в этом кресле на даче до смерти, наверно, своей, не иначе. В нём видится дальше, яснее и выше, в нём мудрое – глубже, а вредное – тише. Я буду читать в нём блокадные письма и старые фото в альбомах лоснистых смотреть, размышляя о лицах и датах, о людях, что жили, любили когда-то… Есть вещи, которые непостижимо в тебе возрождают твою неделимость с историей, временем нашим, корнями… Клянусь, они проданы будут – не нами! Тщеславие чьё-то не тешат, возможно… Но душу – бередят… И память – тревожат… _________ * т.е. автоколонна