1 Метель свирепствует в ночи: то вдруг безудержно кричит, то ноет скорбно завывая, то рассмеётся без причин, о злобе тут же забывая – гоняясь средь домов унылых за одинокой путницей, свой свёрток нёсшей еле в силах в заснеженной беспутице. Она идёт, идти ей сложно … Идёт, спешит насколько можно, спешить стезёю бездорожной в оковах вьюги, в страшной муке. Без рукавиц остыли руки. (Она не чувствует утрат.) Пустынны улицы. Все спят. Порывом сорван тёплый плат и унесён, и брошен прочь, но он оставлен без вниманья; лицо исполнено страданьем. Так что же с ней? Ужель, устала? Неверный шаг – она припала; рукой, замёрзшей опершись, другою, крепче стиснув ношу, вновь поднялась стряхнув порошу. В сердцах, с проклятием на жизнь изнеможённым шагом снова продлила свой нелёгкий путь. Остановилась! Вмиг готова назад как будто повернуть. О, что же ей терзает грудь! Какие силы бьются в ней! Но нет! Пошла вперёд быстрей … Ведя согбенный силуэт, в кварталах брошено бредёт и что-то тяжкое несёт в своих руках – а может в сердце?! – но тайна та за чёрной дверцей … А ей всего пятнадцать лет. .................................................... (Мы все за чистоту борцы). В любых местах: будь то дворцы, иль будь трущобная дыра, там тара с краю у двора стоит для мусора всегда. И вот во двор как раз такой девчонка робкою ногой вошла … и встала на ветрах с улыбкой едкой на губах. Клокочут в сердце злость и страх. Она пришла свершить вердикт, но студит кровь её инстинкт. Да только ненависть сильней – она кусается больней. И воровато бросив взгляд по сторонам раз пять подряд; (душа горит, рука дрожит) шажками скорыми бежит, суёт в тот ящик аккуратно, чего несла с таким трудом и тут пристыженно обратно с испугом бросилась бегом. Тревожный плач, прощальный плач новорождённого ребёнка, как будто: «Мама, ты палач! Ведь я описался в пелёнках. О, мама, в чём я виноват, что ты убить меня решила?!» Казалось, вьюга злей завыла, и вся природа бьёт в набат; пороша колет словно шилом, стремясь вернуть её назад … Но та бежит, руками уши зажавши так, чтобы не слушать. А крик уже звучал в мозгах: молил наивностью любви, он к сердцу рвался по крови, сжимая дико, как в тисках. Казалось, окрик говорил: «Возьми меня – я буду мил, здоров, послушен – и с тобой готов пройти любой судьбой. Я защищу тебя от бед». … Но даже ветром ломкий след давно надёжно запорошен. Уже проспекта виден свет, а там и кров … путь подытожен. 2 Все говорят: «Пришёл апрель! Конец морозам – и капель». Банально пусть: был день любви! – вот так вот встретились они: она молодка, он постарше … (Тут праздник шуток был на марше.) Они сошлись: она, влюбившись, а он притворством насладившись – свою предвидя перспективу. Она – открыто и наивно, а он – беспечно агрессивно, как вёл свою машину «Ниву». Недолго он тогда терпел – наплёл, наврал, наворожил; ну, в общем, голову вскружил и в первый день её имел, внушив: «Беспамятно влюблён» … Затем, крутнувшись малость он, чуть-чуть побаловал собой и тайно свёлся уж с другой. Она всего того не знала, звонила часто: утром, днём. Когда был занят, то скучала, с восторгом думая о нём. Затем звонил три раза сам: водил в кабак, к себе домой … В экстазе блеск давал словам; в конце концов: «Мол, стань женой, едва лишь в возрасте поспеешь» … (Ну, в общем, всё не перемелешь.) И вдруг сказал: «Мол, по делам в далёкий край – надыбать «money». Нам к свадьбе надо … а в кармане?» … и укатил на лето сам. Она ждала. Томившись сердцем, и вдруг итог: ей статься мамой. Себя, назвав «счастливой самой», ключ учредив для тайной дверцы. И ни словца: ни маме с папой, подружкам вовсе ничего, хранила плод, нося его – живя, считая факт отрадой. О время-времечко лети! Уж август минул вполпути, его всё нет, но вот приехал … Не знаю, как насчёт успеха, и сколь привёз деньжат с собой, но молвлю вам я не для смеха, приехал он назад с женой. ……………………………… Была у них, конечно, встреча; сама добилась встречи той. Она не знала, я подмечу, что он теперь не холостой. Он не сказал – понятно! – сам себе прицел завидя свой и в этом строя тайный план: иметь любовницу в молодке – и между двух жить посерёдке. А потому задержку встречи он объяснил в слащавой речи по телефону – и умело, как подобает ловеласу, причин назвав «серьёзных» массу. И в самом деле, его тело, пожалуй, повод возымело: жена порядком надоела, а тут как раз такое дело … И вот вам вкратце их беседа на лавке, в парке, в срок обеда. Он начал первым: – Как дела? (Лишь прыть объятий отцвела). – Всё хорошо, тебя ждала, и дождалась вот, наконец. Я так скучала … – И я тоже скучал, как девственный юнец. Нет никого тебя дороже! И крепко обнял с поцелуем игривой страсти. Та ж душой вспарила в неге неземной. (По жизни все мы так рискуем и откровенно отдаём надёжность пламени в наём, очаг взаимности рисуем, а он нередко ширма зла.) Он улыбнулся: – Как жила? Дружила с кем? Не изменяла?! Небось, за этот малый срок парней перчатками меняла? А я забыть тебя не мог – в ночах тревожных часто снилась. Ну, расскажи на Божью милость. Девчонка, млея с дрожью в речи: от радости и чувств избытка вещает, падая на плечи – молчать самой шальная пытка! И шепотком ему: – О милый, у нас ребёнок будет вскоре … Удар мечом в кровавом споре таким словам быть равным силой вполне лишь может только в поле; эффект прошёл неповторимый. Секунд пятнадцать он молчал, ещё четыре помычал, потом состроил глупый вид: чуть покраснел, изведав стыд. Она ждала, томима чувством, тех сокровенных чутких слов – рождённый плод недавних снов, тот, что питал на небе тусклом дней ожидания в печали огонь не гаснувший во тьме. Напрасно, в ней они звучали; напрасно, виделось во сне; напрасно, воспаряя в грёзах, вынашивала час венчанья, блаженства утирая слёзы. А он молчал, крепя старанья, как будто бы решал кроссворд. Потом изрёк довольно постно: – Не рано ль нам? Да ты серьёзно?! Быть может, сделаешь аборт? Она, поникнув: – Нет, уж поздно. И зарыдав на опасенье, подозревая отреченье, вдруг издала свой крик упрёка: – Зачем ты бьёшь меня жестоко?! Я вижу, ты совсем не рад! В постели сыпал лести град. Пылал огнём влюблённых глаз. Ты не гнушался ярких фраз. Но где? Любви твой «дивный сад». Нет, ты не рад, совсем не рад! Единственный, навеки мой … О, милый, милый, что с тобой?! Ты стал как будто бы чужой. А я лелеяла отраду: тебе подарок и награду … Твои слова, как в небе птица: ты обещал на мне жениться! И тут он яростью вскипел, и тут вскочил он, стал кричать: – Да мало ль, лёжа на тебе чего я мог наобещать! Я не уверен даже – мой ли? – ребёнок, с кем шаталась здесь ты без меня по доброй воле?! Тебе сказать имею честь: забудь, дурёха, «дивный сад»; считай, как хочешь: «Гад – не гад»; но я, глупышка, знай, женат. Так что прости. Я ухожу и не звони мне впредь, прошу. И он ушёл, её в итоге оставив в чрезвычайном шоке. Почти что час она сидела, не шелохнувшись, вдаль глядела … 3 Друг! Чистых чувств не отрави, не окажись в паскудной роли. Все говорят: «Мол, от любви до ненависти – шаг, не боле. И ярче чем – благое чувство, тем ядовитей будет буйство». От шока только отойдя, (её раздумья скрою я) ушла из парка, не любя. Напротив! Ненавидя страстно того, кто в думах жил напрасно; и плод в утробе, что носила, она уже не выносила, гораздо больше – презирала! Как поступить, пока не знала. Нутро ей жёг дитя-зародыш, она шептала: «Там змеёныш» … В мозгу, как будто две собаки сперва сцепились в смертной драке, потом осталась жить одна: та – что свирепа, холодна. 4 Отец отнёсся к дочке строго, своих амбиций не скрывал. Её частенько обзывал, не видя пагубности слога. (Так и назрел большой скандал) – и, наконец, чуть не прогнал … Но мама истинным искусством сумела скрасить их раздор. Своим исконно женским чувством давно предвидя, скрыв укор. Она предчувствовала раньше в дочурке повод скрытой фальши, и даже в некоторый час пыталась выведать не раз. Но та с улыбкой отвечала: «Да что ты, мама?!» – иль молчала. И мать надеялась (не шибко!), что та догадка есть ошибка. Теперь такое вдруг признанье! (Хотя б чуть раньше в случай крайний.) Сейчас отец вопил безбожно: «Да как же так? Да как возможно, чтобы какой-то мерзкий «дятел» родную дочь мне обрюхатил?! Пятнадцать лет!.. Девятый класс!.. Позор на старости для нас! Взрастили, мать, с тобою шлюху!!! С ребёнком этим, чтобы духу её здесь не было». Затем он долгий срок был зол и нем. Прекрасно зная нрав отца, (упрёки, ругань – без конца!) девчонка, чтоб креста не несть, всем людям выдумала месть … 5 Младенец жив! Его нашла старушка, ищущая пищи, и как сокровище взяла, как подаянье – счастья – нищим. В свою халупу отнесла … … К другому, впрочем, перейду: старушку видел как-то ту на паперти, у церкви малой, а с ней парнишка был удалый. Парнишка шустрый, лет пяти, забавней просто не найти. Так деловито рассуждал. Смышлён довольно – хоть и мал. Старушку – мамой величал. 6 Мелькают дни – их очень жаль, когда они сползают вдаль, тревогой нас, не тормоша, коль, если чистая душа, не удручённая виною, – и ты спокоен сам с собою. Зато, напротив, каждый час становится врагом для нас и давит тяжестью на грудь, раз сотворил когда-нибудь отвратный сердцу грех. О, сколько б ни пытались позже натягивать забвенья вожжи, чтоб усмирить страданий бег, тяжеловесный сбросив гнёт – увидеть правду, мчась на взлёт, что путь отравлен наперёд … Декабрь 1998г.