«… И БЫЛ НАМ ЯВЛЕН ПУШКИН МРАМОРНЫЙ» «Станут ангелы смерти полоть Белый снег наших тяжких полотен» «Жить не выйдет, пойдем умирать» «Космополис архаики», 1.2. Пурпур, 3.1.Царствия * Ярусы мировой художественной словесности: славистская нонконформистская критика ставит «Космополис архаики» выше «Хазарского словаря» и «Бессмертия». Невыносимая тяжесть архаического письма Якова Есепкина ложится на муары вечности. Безмолвствует ли историческая Родина? Сегодня можно и должно говорить о возвращённом величии русской литературы. «Космополис архаики» писался большей частью в советское время. Когда Иосиф Бродский получал Нобелевскую премию, в элитарной андеграундной среде становились легендой «Готика в подземке» и «Классика». После них Яков Есепкин прошёл путь, который сделал легендой его самого. Он обнародовал несколько удивительных сборников («Перстень», «Марс», «Лорелея и Антиох»), все они предшествовали новой художественной эмблеме «русского века» -- «Космополису архаики». Сейчас широкая читательская аудитория получила возможность ознакомиться с сочинением. Получается, «Космополис архаики» писался и во время запоздалого возвращения в Россию Александра Солженицына. Солженицын вернулся, но вернулся поздно. Другая страна, не подлежащая обустройству в представлении вермонтского затворника, встретила его прохладно. Эту губительную прохладу, духовный и душевный холод Есепкин ощущал всегда. Арс. Тарковский и Ю. Кузнецов восторгались первой самиздатовской книгой «юноши бледного», писательский официоз изначально воздвиг перед вызывавшим восторги «новым Пушкиным» бетонную стену молчания. Возможно, удушающая советская аура неким образом повлияла на характер творчества писателя-мистика. Его текстовые наборы рассыпали уже в готовых журнальных вариантах, его имя с юных лет было табуировано. Писательская элита продолжала восторгаться, Есепкин исчез, вначале на год-два, затем на десяток лет, в конце концов -- окончательно. В 2009-ом литсекретарь Л. Осипов заявил о прекращении автором «Космополиса архаики» литературной работы. У нас была великая эпоха? Открытый вопрос. У России был великий художник – вот данность. Не может не поражать зеркальность «Космополиса архаики». Отмеченный серебряной фатумной печатью Олеша увидел ее в пушкинской строке «Европы баловень,Орфей» и поразился. Гармония и симметрия, бывает, сопутствуют великим стилистам, повсюду с ними. Бывает и по-другому. Есепкин встроил в свою книгу десятки тысяч зеркал, друг от друга отличных, в результате ее пространство образовало Вселенную, расширилось вначале и продолжает расширяться. «Космополис архаики» подтверждает верность физических законов, их реальность в реальности отраженной, само время после художественного, эстетического умерщвления бесконечно воскрешается в отражениях. И это лучшее мировое время, время эпохальных событий, время историческое, иные хроносы «Космополис архаики» отторгает. Но внутренняя вербальная зеркальность – лишь составляющая фокусного эффекта, помимо нее в ряде текстов (примерно в трехстах-четырехстах) каждая строка содержит ритмическую зеркальную симметричность, т.е. в строго заданном, одном и том же постоянном слоговом соединении автор встраивает беззвучную цезуру. Геометрическое беззвучие создает гармонию. То, что Есепкину удалось сотворить с русским поэтическим глаголом, будет изучаться и изучаться. Он поднялся на Эверест, оценил увиденное, разочаровавшись в предшественниках, изобрёл свой мовизм и завершил архаическое письмо на воистину недосягаемой высоте. Именно высота, космическая бездыханность дали Есепкину силу атланта и он смог сойти в бесчисленные подвалы мироздания, здесь разгадывались тайны и мистерии, рождались едва не математические гипотезы, утяжелялась алмазная речь. Вверху зиял бетон, зияющие высоты Союза для Якова Есепкина обернулись бетонными сводами. Его не выпускали из подпольных склепений, гениальный художник буквально сконструировал Вселенную в склепе. Такое нельзя повторить, разгадать. Неясно, каким «новый Пушкин» мог бы стать, он явился, как траурное солнце. Светило слепит, даже мрачный свет ослепляет. «Космополис архаики» столь же бездонен, сколь совершенен и тяжёл для чтения. Одновременно книга невероятно афористична, в ней нет лишнего слова, запятой, её «тяжёлая прозрачность» уже в наше время походит на абсолютный поэтический канон. А что далее? Ответив на вынужденное изгнание любовью, Есепкин вошёл в когорту творящих героев. Развенчав миф о двуединой природе творца, он так и остался по эту сторону Добра и Зла. Делия МОЛЧАНОВА