Илия Ильин «- ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил» М. Булгаков «Мастер и Маргарита» Зимним прохладным утром, по неширокой дороге, ведущей из Иерусалима к Иордану, шла небольшая группа людей. Они оживленно жестикулировали, иногда слышался смех, но приглядевшись внимательно к группе можно было различить во всех этих людях некую странность, причем странность касалась не облика или одежды людей, нет, выглядели они обычно для таких путников – длинные, почти до пят грубые накидки, с широким воротом- горловиной, в боковых разрезах которых были видны и грубой выделки длинные хитоны, служащие нижней одеждой, переброшенные через левое плечо под правую руку толстые накидки, нижние концы которых завязаны тонкими ремешками у правого бедра; привязанные снизу, ремешками к ноге простые кожаные сандалии, - нет, ничем не отличалась одежда этих людей друг от друга. И обликом эти люди, в запыленной одежде и обуви походили один на другого – умеренной длины волосы и бороды, у некоторых чуть кудрявые, оттенков от рыжего до черного. Весь облик этих путников свидетельствовал о том, что люди эти были простые, грубоватые, о чем свидетельствовали их руки, больше привыкшие тянуть рыбачьи сети, держать в руках плотницкий топор или лопату, чем держать в руках рукописный свиток, или стило для письма. Однако, странность была, и заключалась она в одном из идущих в группе людей, который и одеждой, и обликом, но и не только этим отличался от других мужчин, ибо двигаясь в группе он как бы не принадлежал к этой группе. В лице этого мужчины, на первый взгляд, не было ничего необычного, но если кому-то удалось бы увидеть сейчас его глаза, то заглянувший в них был бы потрясен, и долго не мог бы прийти в себя,- обыкновенные, темно – карие, с чуть раскосым разрезом огромные глаза, вдруг становились бездонными, заглянувший в эти глаза долго не мог бы прийти в себя, как зачарованный не в состоянии был отвести свой взгляд от этой глубины, не только не понимая, что с ним происходит, но и чувствуя, как что то неведомое проникает в его сердце, оставляя тонкий укол в самой его верхушке. От этого укола неведомая радость растекалась по всем членам человека, заглянувшего эти глаза. Именно такими были сейчас глаза мужчины, но никто не пытался в них заглянуть, оживленно обсуждая события недавних дней. И внешний его облик выдавал в нем человека незаурядного – худощавое, благородное лицо, тонкие, изящные брови, тонкий же, с горбинкой нос, чуть сжатые плотные губы, небольшая борода – весь облик его свидетельствовал, что это был человек образованный, и, скорее всего, в жилах его текло кровь аристократов или даже царей. Одеждой мужчина также несколько отличался от спутников, одинаковыми со спутниками у него были только сандалии и перекинутая через плечо накидка, одежда же, перепоясанная широким, несколько раз обернутым вокруг талии матерчатым поясом, была сшита из тонкого материала, по низу верхней, бледно- голубой накидки, голубыми же нитками были вышиты маленькие, изящные ромбики. В разговоре спутников мужчина не участвовал, однако, странность поведения его спутников заключалась в том, что и весь разговор, и отдельные реплики из этого разговора предназначались именно для этого мужчины, и любой человек, с минуту прислушивающийся к разговору, определил бы безошибочно, что все слова разговора обращены именно к этому, в голубоватой накидке человеку, что именно от него, каждый вступающий в разговор, ждет какой-то оценки, причем неважно, какой будет эта оценка, главное – чтобы этот удивительный человек обратил на говорившего свой взор. И еще одна странность – несмотря на то, что судя по всему путники шли издалека, о чем свидетельствовал толстый слой пыли на сандалиях и на низу одежды, на голубоватой накидке, или на сандалиях человека с удивительными глазами не было заметно пыли, причем его спутникам странным это не казалось. Этот человек был Иисус из Галилеи, называемый еще, Иисус из Назарета, а спутники, окружающие его, немногие, не покинувшие его ученики. Из их разговора было понятно, что путники шли издалека, и после ночного сна они приближались к конечной цели путешествия – реке Иордан, однако, путники вновь вспоминали в деталях, как Иуда Искариот на торговой площади Вифании страстно торговался в возницей, который готов был подрядиться подвести путников до ближайшей безымянной деревушки, со смехом вспомнили, как немолодой возница, после окончания торга с Иудой, взяв поводья сердито проворчал: «Да такой и сестру замуж не выдаст, - все казаться будет, что малый выкуп жених дает». Иуда, поглядывая на Иисуса, степенно произнес: «А как вы хотели, приходится все считать, ведь, похоже, в Иерусалим вернемся не скоро, закрыт для нас надолго…». Иисус коротко произнес: «Для меня, Иуда, для меня, а не для вас». Шедшие рядом с Иисусом ученики смутились и затихли, услышав эти понятные для всех них слова. Это были Иисус с учениками, а шли они из Иерусалима в Енон, став изгнанниками в своей стране, Иисус, - за странные и богохульные, по мнению ревнителей древнего закона, слова о Боге Отце, а ученики – став добровольными изгнанниками, как сердцем принявшие его проповедь. Раздражение фарисеев вызвали не только, как им казалось, подозрительные и странные «чудеса» по исцелению расслабленного и слепорожденного, но и наэлектризованная вокруг него атмосфера свободы и прощения, которую создавал вокруг себя этот человек. Слушавшие его речи люди приходили в изумление – ибо никто и никогда, таким малым количеством слов, не потрясал этими словами душу, отчего у человека, жадно внимающего простым и чеканным словам, в сердце жадно внимающего словам Иисуса человека, возникала дивная, потрясающая душу радость. А тот человек, которому удавалось заглянуть в глаза этого удивительного человека, без колебаний, бесповоротно, принимал его слова, и слова эти оставались в сердце навсегда. Но таких людей вокруг него было немного – распаленные фарисеями люди, приходили на встречу как на битву за Бога и во имя Бога, которого, как убеждали фарисеи, хулит этот человек, не только дерзко сравнивая себя с Богом Отцом, но и считая себя равным Богу. Произошло, по мнению фарисеев самое страшное, - люди, обольщенные Иисусом стали задумываться над вековой верой отцов, пытаясь разглядеть новые, невиданные дивные грани этой веры, скрытые под спудом ложных толкований и мертвечины буквы закона; стали интересоваться Писанием, не пройдя, по мнению фарисеев, соответствующие обряды посвящения,. Свобода мысли, – вот самое страшное, что нес этот человек, кинжально отделивший веру человека в Бога от общества и времени, в котором этот человек находился, и отделив веру человека от государства. Пораженные его проповедями люди огромными толпами ходили за ним, затаив дыхание, слушали его простые и такие понятные всем, слова. После того, как фарисеям не удалось привлечь на свою сторону людей, ходивших вслед за Иисусом, они сменили тактику – теперь они смешались с толпой его учеников и слушателей, ходили вместе с ними, и, как только он начинал говорить, из толпы звучал каверзный вопрос, или связанный с Писанием, или с конкретными событиями, комментарий к которым у фарисеев был заранее приготовлен. Особое озлобление фарисеев вызвало исцеление расслабленного, неудачная попытка расправиться с ним устроив судилище над женщиной, взятой в прелюбодеянии, и, наконец, исцеление слепорожденного. «Учитель, эта женщина взята в прелюбодеянии, а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями. Что скажешь?» – напряженная тишина установилась после этих слов фарисеев. Несчастная, с обезумевшим взором женщина, затравленно оглядывалась на окружавших ее мужчин, которые, впрочем, смотрели не на нее, а на человека, сидящего на небольшом уступе , рядом с лестницей, ведущей в храм. Человек этот никак не реагировал ни на произнесенные слова, ни на теснящуюся вокруг него толпу, - наклонившись, он быстро писал что-то указательным пальцем на пыльной земле. Начертав одну надпись, и мгновенье подумав, он стремительно стирал написанное, и начинал писать вновь. Фарисеи, приведшие на расправу женщину, вытянув шеи, напряженно всматривались в написанное перстом Иисуса, иногда быстро переглядываясь между собой и пожимая плечами. Иисус прекратил свое занятие, и, как бы застыв на мгновение, глядя в в землю перед собой, четко и раздельно, тоном, в котором слышался холодок угрозы, произнес: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень». Наступила полная тишина, в которой из дальнего ряда раздались одинокие голоса: «Что, что он сказал?». Неожиданно толпа дрогнула, как то съежилась, и вдруг распалась, через минуту никого из обличителей около храма не было. Отныне ненависть фарисеев к Иисусу приняла устойчивый, напряженный характер, они не могли простить ему того, что он написал перстом на земле в ограде храма. Теперь он представлял угрозу не только, да и не столько своими проповедями, обольщая народ, а знанием их истинной сути, речь шла о личном благополучии, ибо из написанного перстом на земле, до прозрачной ясности стало понятно, что он видит человека насквозь, что он не только видит перед собой неких людей, но знает и мысли и дела многих из них – а этого простить фарисеи уже не могли. И невдомек было этим ожесточившимся, ослепленным в своей злобе фарисеям, что этот удивительный человек, призывающий в своих проповедях людей открыть для себя новый мир, новое небо и землю, знает все о каждом встреченном на его пути человеке, и напряженно вглядываясь в человека, ищет крохотную капельку, слезу покаяния за грех, за любой грех, большой или малый – это неважно, главное, чтобы человек осознал любой из своих грехов. И давая человеку до последней секунды жизни на этой земле, на смертном одре, возможность осознать свой грех, надеясь на человека до последнего его вздоха, Иисус никогда и никому не открыл ни одного греха этого человека – даже самому этому человеку. Он обличал людей за грехи их, он обличал фарисеев за окостеневшую омертвелость их веры, которая в словах Иисуса становилась живой и теплой – но никто не услышал от него ни одного слова обвинения конкретного человека в конкретном грехе, ибо он надеялся на человека, каким бы не был этот человек в жизни. «Он нарушал субботу» - вот оно, страшное обвинение в нарушении закона. И не важно, что это ложь, ибо исцеление человека в любой день, а тем более слепорожденного и расслабленного – великий и дивный дар Бога, который простирает свою благодать вне времени, независимо от места, дня недели, года… А богохульные слова о своем сыновстве Богу, о том, что он был прежде Авраама, не понятые даже учениками, оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения, и иудеи схватились за камни… Вот почему распалась и исчезла сопровождающая его огромная толпа, с затаенным дыханием внимающая его словам. И только те, двенадцать, каждый из которых в свое время заглянул в эти удивительные глаза, получившие от этого взгляда укол в сердце, от которого непреходящая радость и ощущение счастья обнимает всего человека, остались рядом с ним. И когда он произнес: «В Иерусалиме стало опасно, надо уйти за Иордан», ученики не выбирали другой дороги, кроме той, по которой пойдет Иисус. Времени не было, обстановка накалялась, и Иисус, не дожидаясь благоприятного для начала путешествия времени, в самый разгар дневной жары, когда не по зимнему жаркое солнце грозило сжечь всякого, появившегося в это время на дороге, быстрыми шагами начал свое путешествие в край, где еще совсем недавно крестил Иоанн, и где принял крещение и он. В первый день прошли немного, мешала изнуряющая жара, но необходимо было уйти от распаленных, грозившихся убить иудеев, тем более, вряд ли в такую жару они рискнули пойти за ним вслед, чтобы исполнить свою угрозу. Переночевали в дубовой роще, спали, набросав ветки и листья на остывающую землю. Под утро не помогало уже ничего – холодный, сгустившийся воздух заставлял ежиться под теплыми накидками. Но первые лучи солнца, появившиеся на темно-синем небосводе, застали путников уже на дороге… За все время пути им встретились несколько небольших групп, идущих навстречу, в сторону Иерусалима – короткой разговор, просьба передать привет родным и знакомым. И вот, перед ними Енон, небольшой городок с невысокими, приземистыми строениями из глины, с плоскими крышами, на которых так чудесно спать в теплую, летнюю ночь, - именно в этот город приходили тысячи паломников, наслышанных об удивительном человеке, аскете, который вдали от шума больших городов не искал людской славы, сурово отвергнув прозрачные, с подтекстом и далеко идущими целями, глухие намеки и нечистые предложения, помочь ему, Иоанну, если он объявит себя пророком, и даже более того, Мессией. Однако, малолюдно было сейчас в городке, а на берегу Иордана скучал лодочник, ожидая возможных одиноких путников, переправиться через довольно широкую и многоводную в это время года реку. Впрочем, желающих было мало, в основном это были погонщики и пастухи овец, или их семьи, изредка переправляющиеся через Иордан с целью обменять в Еноне овец, шерсть или кожу на необходимые для жизни продукты, ткани, украшения для женщин… Да и сам поселок пастухов, расположенный на противоположном берегу, на склоне невысокого холма, примерно в восьми стадиях от реки, очень хорошо просматривался с берега. Перед Еноном, Иуда предложил Иисусу: «Учитель, отдохни здесь, я пойду в город, найду жилье и после вернусь» Иисус коротко ответил: «Я пойду за Иордан» - и в этой фразе ученики впервые услышали холодок отчуждения, и с растерянностью поняли, что Иисус не настаивает на том, чтобы ученики были с ним, предоставив возможность самостоятельно принять решение, и как бы намекая на события, в которых ученики должны были участвовать вместе с ним, но не участвовали. Секунду подумав, Иисус пояснил: «Меня ищут убить, в городе это сделать легче, а за Иорданом, если придут за мной, преследователей можно увидеть заранее, и уйти от них». Ученики с облегчением вздохнули – нет, не в них причина его странных слов, а простой житейский расчет руководит Иисусом. Иуда озабоченно произнес: «Учитель, за рекой малолюдно, это так, но более трудно купить пищу, - сами пастухи для этого приезжают в город, и тем более, это не Иерусалим, и подавать нам не будут- надо остаться в Еноне, или пойти в Салим». Иисус коротко произнес: «Тебе надлежит быть в Еноне и исполнять возложенное». Переправившись через Иордан, причем для этого, чтобы достичь брода, пришлось подняться вверх, вдоль берега реки чуть более пяти стадий, Иисус и его ученики поселились в одной из глинобитных домов, хозяева которых кочевали по горным отрогам с отарой овец. Вообще то, все пять домов принадлежали одной семье, только сыновья с отцом в это время кочевали далеко от дома вместе с овцами, в селении остались только пожилая жена главы семьи, ее совсем старая мать и беременная невестка. Иуда быстро сторговался с хозяйкой небольшого селения о плате за жилье, которая оказалась чисто символической. Что касается еды, договорились, что продукты сами жильцы будут привозить хозяйке, а она будет готовить раз в день им пищу. Ученики с интересом наблюдали, как во время переговоров с хозяйкой, Иуда удивленно поднимает брови, сокрушенно качает головой, и, наконец, безнадежно машет рукой : «Ну, ладно, так и быть», однако, в дом где расположились путники, вернулся довольным. Начались однообразные похожие один на другой дни. Вставали рано, шли на берег Иордана, долго омывались, потом долгая молитва, после похлебка с лепешкой, короткий разговор с учителем. После разговора Иисус удалялся на вершину холма, набрасывал на голову светлый капюшон, садился на уже нагретый поднявшимся над горизонтом солнцем, камень, и снизу, от подножия холма отчетливо была видна его неподвижно сидящая фигура. На пятый день к Иисусу подошел Иуда. Согласно указанию учителя жил он в Еноне, время от времени пересекая Иордан с запасами провизии, и теперь он привез муку. Иуда озабоченно сообщил Иисусу, что деньги, собранные еще в Иерусалиме, на исходе, нужно их пополнение, и он, Иуда, нашел возможность их заработать. Для этого Иуда нашел работу для учеников, копка колодцев и устройство бань, работа, может быть не очень денежная, но с учетом того, что наниматели готовы на время работы обеспечить рабочих питанием, в целом, заработок неплохой. Там же на месте работы, можно и ночевать. Достаточно учителю сказать, - Иуда замолчал и выжидающе посмотрел на Иисуса. Мгновение подумав, Иисус спокойно ответил «Пусть решает каждый сам. Иоанн останется со мной», и спокойно стал подниматься на вершину холма, на свое одинокое место. Разговор с учениками оказался простым, большого подъема предложение Иуды не вызвало, однако, рассудительный в житейских делах Петр, на удивление для Иуды, поддержал его, после чего было решено, начиная с завтрашнего дня перебраться в Енон и начать работы. Иоанн остался с учителем, вызвав странные взгляды Иуды и Петра в свою сторону. Начались дни одиночества, - ученики с утра отправились в Енон, на заработки, в селении оставались Иисус и Иоанн. Каждое утро Иоанн с надеждой смотрел на учителя, ожидая, что тот, наконец обратится к нему с каким-нибудь вопросом, или скажет одно из своих дивных, лаконичных поучений, но Иисус молча поднимался по пологому склону холма, и усаживался на уже нагретый солнцем камень. Иоанн оставался внизу, вспоминая о самых ярких днях, когда сотни людей толпой ходили за учителем, жадно вслушиваясь в его самые простые, но в его устах имеющие необыкновенный смысл, слова. Сидя в небольшом дворике дома, в тени навеса, Иоанну почему-то вспомнился забавный эпизод: на берегу ручья, когда теснящаяся толпа прижала одного из слушавших Иисуса людей, тот, здоровенный мужчина, неожиданно сорвался с невысокого берега в ручей, упал на четвереньки, и тонким, дурным бабьим голосом заверещал, «Спасите, тону!». Ответом на этот крик стал хохот сотен мужчин, окруживших Иисуса – воды в ручье было чуть выше щиколотки, и этот здоровенный, стоящий в нелепой позе, на четвереньках, бородатый немолодой мужчина, выглядел очень комично. Засмеявший Иоанн перевел взгляд с упавшего мужчины на Иисуса и застыл – лице учителя выражало боль, а в черных, бездонных глазах отразилась невыразимая мука, такую муку можно видеть только в заплаканных, ничего не видящих глазах пожилой вдовы, потерявшей своего единственного умершего юношу сына, вдруг сразу и бесповоротно понявшей, что больше не будет у нее не только сына, но и вообще детей. Теперь, вспоминая этот эпизод Иоанн вдруг понял, что в лице и глазах учителя отразилось нечто такое, что не вмещалось и не вмещается в понятия сегодняшней. быстро проходящей жизни, причем эта мука и боль связана именно с этим, стоящей в нелепой позе мужчине. В тот момент, внезапно, взглянув на медленно поднимающегося на берег ручья человека, Иоанн почувствовал не поддающийся описанию ужас и тоску, и понял, что не понятое им, увиденное в глазах учителя, на всю его жизнь намертво останется в его памяти, станет его, разрывающим сердце и тело, мучением и болью. Вспомнив этот эпизод, память вдруг услужливо напомнила, что Иисус никогда не улыбался, - тут Иоанн поразился, действительно, он никогда не видел Иисуса улыбающимся, но странно, и лицо Иисуса никогда не было бесстрастным, а выражало всю радугу чувств, доступных человеку, - но, одновременно, Иоанн не видел внешнего проявления чувств, а неожиданно прозревал эту радугу в какой внутренней, глубинной мимике, и Иоанну становилось ясным, - вот здесь, Иисус улыбается, здесь, - задумался, здесь - гневается … Память почему-то сразу перескочила на другой эпизод – Иисус перед толпой иудеев – в первом ряду, небольшого роста, с белым от ненависти, оскаленным ртом иудей, который, как обратил внимание Иоанн, всегда старался быть впереди, пытаясь с самого начала проповеди заглушить слова Иисуса- однако это ему не удавалось, не смотря на постоянное присутствие за его спиной двух здоровенных, мордастых мужчин, которые настороженно оглядывали окружающих людей, и при первой опасности давки, оттесняли своими мощными телами, окружающих с белым лицом иудея, людей. Однако, окружающая Иисуса толпа, как только начинался крик иудея, молча оттесняла и этого иудея и мордатых мужчин («Телохранители» - догадался Иоанн), на окраину толпы, плотно прижималась друг к другу, и истеричный голос белолицего иудея, уже одиноко и глухо пытался разрушить то, что нельзя было разрушить – слова Иисуса. Потом, сменивший тактику иудей с мордатыми телохранителями, поступал проще и коварнее – однажды, он выкрикнул «Он нарушает закон, исцеляя в субботу, и да будет и он, и внимающие ему отлучены от синагоги», и толпа вдруг затихла, напряженно ожидая, что ответит Иисус, и после того, как Иисус произнес: «Отец мой доныне делает, и Я делаю», иудей заскрежетал зубами, бешено оглянулся, и бросился, сопровождаемый телохранителями, и десятком сторонников, в сторону, с понятным для всех намерением – взять камни и побить Иисуса. Толпа дрогнула, инстинктивно сжалась, закрывая Иисуса, - тот как бы протестующее поднял ладонь, и, стремительно прошел через расступившуюся толпу, заставив своей стремительностью ахнуть, взявших в руки камни, иудеев. Вспоминая этот эпизод, Иоанн задумался, мелькнула мысль, что он видел этого иудея с телохранителями раньше, цепкая память стремительно прокрутив события прошлого, вдруг высветила тот необычный день, который так запомнился Иоанну. Это было время, когда Иоанн находился рядом с другим учителем, прозванным в народе Крестителем за проповедь покаяния и призыв креститься по новому, необычному, окунаясь с головой в воды Иордана, обретая таким образом новую жизнь и искупая грехи. Тысячи людей, наслышанные друг от друга о необыкновенном аскете, с его яркой и страстной проповедью покаяния, потрясенные непререкаемой убежденностью правоты его слов, шли в эти края, где сейчас, под навесом, сидел Иоанн, чтобы прикоснуться к тому миру, о котором говорил Креститель. Тот, запомнившийся Иоанну, день, заканчивался как обычно – Иоанн Креститель, в вечерних сумерках завершил крещение группы одетых в белые рубахи мужчин, и готовился направиться в стоящий на небольшой возвышенности шатер, около которого горел костер и суетился человек, другой ученик Крестителя, что то помешивая в котле, висящем над костром. Мужчина на гнедом жеребце появился как из под земли. Иоанн даже ахнул про себя, - так неожиданно было появление всадника, однако быстро успокоил себя, что в вечерних сумерках предметы и люди появляются, как бы из некоей глубины, ничего нет, и вдруг, из сгустившейся темноты, появляется человек, животное или предмет, свидетелем таких появлений Иоанн был неоднократно. Однако, в этот раз все существо Иоанна протестовало почему - то против такого неожиданного появления, и Иоанн вдруг понял, что этот человек, иудей на лошади, появился, действительно, как бы ни откуда. У каждого стремени иудея стояли здоровенные, мордатые охранники, их внушительный рост, мощные загривки и огромные кулаки невольно вызывали осторожное опасение, и желание обойти стороной и этого иудея, и его охранников. Иудей, с высоты лошади оглядел уже пустынный берег Иордана, повелительно махнул рукой Крестителю, требуя, чтобы тот подошел к его лошади, Креститель, не обращая никакого внимания на всадника прошел рядом с ним, причем Иоанну показалось, что Креститель равнодушно прошел даже как бы сквозь всадника, - и направился в сторону шатра. Всадник неожиданно засуетился, - он стал елозить в седле, пытаясь слезть с лошади, бережно поддерживаемый телохранителями, опустился на землю, и засеменил за Крестителем, пытаясь что - то на ходу объяснить ему. Креститель, ничего не отвечая, дошел до костра, что –то сказал суетящемуся возле костра ученику – и, согнувшись, скрылся в шатре. Попытка всадника зайти следом за Крестителем была беспощадно пресечена, - готовящий еду ученик, с невероятным проворством, вдруг оказался у входа в шатер, и властно выставил раскрытую ладонь, пресекая всякую попытку проникнуть к учителю. Подошедший к шатру Иоанн, вопросительно посмотрел на второго ученика, тот мотнул головой, предлагая Иоанну войти в шатер. Иоанн вошел, причем всадник уже не делал никаких попыток проникнуть к учителю следом за Иоанном, смирно ожидая приглашения войти в шатер. Как только Иоанн вошел внутрь, Креститель произнес: «Там, снаружи, человек – пусть войдет». У изголовья ложа Крестителя, трепетало пламя плошки, освещая колеблющимся светом внутренность шатра. Вошедший иудей, скрестив ноги, присел на соседнее ложе, прямо против Крестителя, молча, выжидающе перевел взгляд с учителя на Иоанна, учитель коротко ответил на без слов понятный взгляд: «Это мой ученик. У меня ни от кого нет секретов». Наступила минутная тишина – всадник быстро размышлял о сказанном учителем. Потом, кашлянув, и еще раз, исподлобья, глянув на Иоанна, всадник объяснил цель своего присутствия. Он, всадник, здесь по поручению серьезных и влиятельных людей, желающих процветания народу Иудеи. Ирод, являясь царем не пользуется влиянием у народа, заигрывает с Римом, ведет разгульную жизнь, ничего не делает для того, чтобы защитить веру отцов, - тут всадник многозначительно поднял вверх указательный палец, и как бы проверяя эффект от сказанного, вопросительно посмотрел на Крестителя. Тот промолчал, а всадник продолжал убеждать вкрадчивым шепотом, что если он, Иоанн Креститель, возглавит (духовно, духовно!) борьбу против Рима и его ставленника, то Иудея, с помощью людей, которых он, всадник представляет, вновь станет могучим государством, как это издревле и было. Всадник замолчал. Иоанн Креститель, подбирая слова, медленно ответил незнакомцу, что он с уважением относится ко всякой власти, которая поставлена на земле, считая, что любая власть, если она не вмешивается в веру людей, угодна Богу, и поэтому, он не будет участвовать каким-либо образом в любых действиях против власти. Креститель замолчал, а потрясенный Иоанн молча взирал то на Крестителя, то на всадника. В его голове не укладывалось, что вместо того, чтобы с гневом обличить незнакомца, слова которого были до прозрачности ясны, он, Креститель так деликатно, подбирая слова разговаривает с незнакомцем. Кроме того, продолжил Креститель, участие его в каком-либо движении, наоборот оттолкнет от него людей, ибо он не учил людей восставать против власти, нет, он требовал от каждого покаяния и праведной жизни, чтобы обрести Царствие Божие. Креститель замолчал, а всадник, подавшись вперед, хотел что то возразить Иоанну, но наткнувшись на спокойный, холодный взгляд Крестителя, опустил голову, как бы раздумывая, потом рывком встал и стремительно вышел из шатра. Иоанн не решался посмотреть на учителя, и даже чуть вздрогнул, когда услышал обращенный к нему голос: «Ты думал, что я сейчас встану, и буду обличать за эти его слова? Запомни Иоанн, каждый человек должен исполнить возложенное на него от Бога, и для этого он должен быть очень внимательным к себе. Мне еще предстоит исполнить назначенное от Бога, и я не мог сказать этому человеку того, чего он заслуживает, потому что с другой стороны холма ожидали нужной команды тридцать всадников – достаточно было ему найти повод, и всадники сейчас же арестовали бы меня. А ведь я не все еще исполнил в этой жизни». Иоанн вздрогнул, - неслышно спустившийся с вершины холма Иисус опустился на скамью рядом с ним. Очнувшись от мыслей, Иоанн посмотрел перед собой, и, буквально совсем рядом увидел двоих человек, кряжистого старика, с черной, с проседью большой бородой, и юного худенького отрока, с широкой серой повязкой на левом глазу, робко ступающего следом – уставшие, одетые в дорожные накидки путники подходили к навесу, где сидели Иисус и Иоанн. Остановившись, старик быстро оглядел встающего навстречу старшему человеку, Иоанна, и, чуть повернувшись к сидящему с бесстрастным видом Иисусу, поклонился ему. Иисус, кивком головы показал на камень рядом с навесом, старик, оглянувшись, сел. Отрок подошел к старику и встал сзади него. Старик, откашлявшись, заговорил: «Мир тебе, учитель! Мы пришли из Иерусалима, и от людей знаем о дивных делах и исцелениях, которые ты совершал в разных местах. Люди всякое говорят о тебе, но все считают тебя самым искусным целителем, потому что только тебе удалось исцелить расслабленного, невиданное до сих пор дело. Но самое дивное, неслыханное от века – ты открыл глаза слепорожденному. Вот поэтому мы здесь». Старик замолчал, и, тяжело вздохнув, продолжал: «Бог наказывает людей за их грехи, вот и у меня нашлось их столько, что забрал у меня за грехи мои Бог единственного сына с невесткой, жену, а последняя надежда и опора моя, единственный мой внук, ослеп на один глаз. Знаю, знаю я, что за нечестие мое наказал меня Бог такими страданиями, и вот, обращаюсь к тебе, великому врачевателю, помоги мне, исцели отрока!» Голос старика напрягся, но, через мгновение, справившись с собой, старик продолжал: «Страшная болезнь поразила его глаз, он ослеп. Я обращался к самым искусным лекарям, за большие деньги мне удалось даже попасть к личному лекарю римского наместника, очень искусному врачевателю. Ничего хорошего этот лекарь мне не сказал, только предупредил, что внук мой наверняка ослепнет и на второй глаз». Здесь голос старика стал растерянным и торопливо умоляющим: «Помоги, учитель, знаю я, что все исходит от Бога нашего, и хорошее и плохое, и со смирением надо принимать все ниспосланное от Него. Но чтобы не быть мне в нечестии перед людьми, ибо каждый покажет пальцем на меня, - вот он, грешник, наказанный Богом, и на старости лет не стать поводырем для внука моего, снизойдя до меня, грешного, исцели отрока!» Здесь старик, неожиданно, сполз с камня встал на колени перед Иисусом, умоляюще сложив на груди руки. Иисус прервал старика: «Но ты ведь знаешь, что за исцеления этих людей, меня хотели побить камнями…» «Знаю, - живо отозвался старик, и, показывая знание последних событий, продолжал, - но Богу лучше ведомо, в какой день надлежит быть исцеленному человеку, и Он, Бог, избрал субботу для того, чтобы именно в этот день явилась на этих несчастных Его благодать. Я хоть человек не книжный, но знаю, что творящий благо для человека, творит это благо, по воле Бога, в любой день…» «Верно говоришь, - сказал Иисус, а затем обратился к отроку, - подойди».Тот двинулся из- за спины деда к Иисусу, поравнявшись со стариком, вопросительно посмотрел на него. Старик, прикрыв глаза, кивнул, отрок подошел к Иисусу. «Сними повязку!» - приказал Иисус. Отрок послушно снял с глаза повязку – страшный, безобразный, розовый нарост полностью закрывал глазницу мальчика. Иисус встал, положил ладони на голову отрока, и, подняв лицо к небу, на мгновение всмотрелся в что-то, ведомое только ему. Затем, сняв ладони с послушно наклоненной головы мальчика, сел. «Встань» - обратился Иисус к старику, и одновременно обратился к отроку: «Одень повязку». Старик поспешно встал, выжидающе глядя на Иисуса, мальчик, неловкими движениями стал поспешно закрывать повязкой глаз. «Отрок будет здоров, но позднее - сказал Иисус, - придешь в Иерусалим, омой лицо отрока в священном источнике, и принеси жертву в храме». Потом продолжил: «В Вифании живут сестры Марфа и Мария, знаешь ли их?», - здесь Иисус сделал паузу. Старик раздумчиво произнес: «Если ты говоришь о сестрах, у которых брат Лазарь, так я с ними в родстве». «Через двадцать дней- Иисус сделал совсем крохотную паузу, которую, Иоанн, внутренним чутьем сразу ощутил, - придешь в Вифанию, к сестрам, им нужна будет твоя помощь». «Господи, - неожиданно произнес старик, - да в любое время могу придти к ним, и даже не дожидаясь указанного срока…» «Раньше не надо, только в срок, что я сказал». Старик с отроком ушли, - Иоанн, своими острыми глазами видел, как две крохотные фигурки садились в лодку, пересекли Иордан, и исчезли за поворотом дороги… Вечером Иисус сказал Иуде: «Ко мне будут приходить люди, встретишь в Еноне и поможешь им добраться до меня». После старика и отрока народ стал появляться в пастушеском селении каждый день. Наслышанные о чудесном исцелении слепорожденного и расслабленного, люди, через знакомых, узнавали, что чудесный врачеватель живет в местах, где крестил Иоанн, и, не раздумывая, направлялись на его поиски. В Еноне страждущих встречал Иуда Искариот, на котором лежала хлопотливая обязанность по обеспечению проживания, питанию, одежде, и многим другим, необходимым вещам для Иисуса и его учеников. Весь день Иуда проводил в Еноне, хлопоча о насущном для них, договариваясь о работе для учеников, встречая и провожая страждущих, желающих встретиться с Иисусом. Все деньги были у Иуды, за материалы и сохранность запасов, отвечал Петр, своим сметливым умом соблюдая экономию в небогатом хозяйстве, временами сокрушенно укоряя самых нерадивых и беспечных учеников. Любая встреча Иуды со страждущими, жаждущими исцеления, заканчивалась тем, что, Иуда, рассказывал странникам о том, что учитель за исцеление плату не берет, но и он, и его ученики, живут тем, что дадут им люди. Прибывшие понимающе кивали головами, и доставали из широких поясов монеты. Однако, дней через 20 после того, как у Иисуса побывал старик с отроком, люди в пастушьем поселке больше не появлялись, вызвав недоумение у Иоанна и лодочника, имеющего неплохой заработок от перевозки людей через Иордан. На вопрос Иоанна, почему перестали приходить люди, Иисус ответил просто: «Они испугались», и повернувшись направился на вершину холма. Еще через два дня, сидящий во дворе, в тени навеса, Иоанн, зоркими своими глазами, разглядел поспешно приближающегося к Иордану человека, в котором сразу узнал того, первого старика, который приходил к Иисусу с отроком. Взглянув на вершину холма, Иоанн увидел, что Иисус сидит неподвижно, как бы застыв, причем в сторону реки Иисус не смотрит. Иоанн хотел крикнуть, предупредить Иисуса, что к ним спешит тот самый старик, но вовремя осекся, вспомнив, что Иисус никогда не повышал голос, а на человека, кричащего, или выкрикивающего, смотрел строго и укоряюще отчего кричащий тушевался, смущаясь от своих выкриков. Подойдя к навесу, за которым сидел Иоанн, торопливо кивнув, как старому знакомому, вставшему ученику, старик сбросил с плеча толстую шерстяную накидку, прислонил к камню тяжелый, суковатый посох, и торопливо стал подниматься по склону холма, туда, где неподвижно сидел Иисус. Поднявшись, старик встал перед ним, и опустившись на колени, о чем – то горячо заговорил. «Благодарит за исцеление внука», - догадался Иоанн. Еще через мгновение, старик поспешно встал, и сел на камень, напротив Иисуса. Говорил один старик – Иоанн видел, что старик о чем-то торопливо рассказывает Иисусу, один раз даже показав рукой за Иордан, в сторону Иерусалима. Беседа Иисуса со стариком длилась совсем недолго, наконец, старик, низко поклонившись, стал торопливо спускаться с холма. Подойдя к навесу, перебросив через плечо накидку, и взяв в руку посох, старик произнес: «Учитель сказал, чтобы я назвал тебе свое имя, меня зовут Стефан. Прощай». Повернувшись, старик стал быстро удаляться по направлению к Иордану. Через два дня, после беседы Иисуса со стариком на холме, была суббота, и ученики весь день молились, или просто собравшись в кружок, тихо беседовали, вспоминая Иерусалим, удивительные, яркие моменты их странствования с Иисусом. Вечером, на ужин, были большие, жирные куски баранины, вкусные лепешки, пили густое, красное вино, разбавляя его водой. Иуде с трудом удалось уговорить хозяйку приготовить такой ужин, - хозяйка считала, что молодые, крепкие мужчины, в состоянии держать пост, не нарушая традиции и установления веры. Ученики такому ужину не удивились – уже давно Иисус сказал им, что пост, это необходимая печаль, но не могут печалиться сыны чертога брачного, когда с ними жених, такими словами, ясно давая понять, великую, невиданную свою исключительность, не только в отношении поста, но и всех установлений веры. Иисус был задумчив, склонив голову, изредка поглаживал ладонью небольшую бороду, вино только пригубил, из еды съел небольшой кусок лепешки. Ужин заканчивался, насытившиеся ученики лениво переговаривались друг с другом, неожиданно, Иисус поднял голову. «Пойдем опять в Иудею», спокойно и с полной уверенностью необходимости такого похода, произнес Иисус. Наступила пауза, Симон Петр и Фома переглянулись, Андрей пожал плечами, Иуда Симонов Искариот незаметно усмехнулся. «Учитель! – произнес Симон Петр, - давно ли иудеи искали побить тебя камнями, и ты опять идешь туда?». За столом наступила тишина, все смотрели на Иисуса. Иоанн был потрясен - он услышал в произнесенных словах упрек, и, вдруг, разом понял страшную отстраненность учеников, забывших, с Кем рядом они находятся, и для чего они, ученики, пришли сюда. Слова Симона Петра были ясны «тебя могут побить камнями», но нас при этом не будет, отстранив этими словами себя от Учителя. Но более категорическое отстранение от Учителя в Его опасном путешествии заключалось в словах «и Ты опять идешь туда?», ибо здесь четко просматривался их страх, и их слова четко определяют – нет, мы не пойдем, Ты – иди, а мы не пойдем. Все молча смотрели, как Иисус в задумчивости протягивает руку к блюду с бараниной, но, в последний момент, отнял протянутую руку, не коснувшись мяса. Тишина за столом стала зловещей, Иисус сидел неподвижно, о чем-то размышляя, потом спокойно и медленно произнес: «Если вы со Мной, то свет над вами и внутри вас - кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним». После этих слов наступило еще более тяжелое молчание, и в этом молчании Иоанн отчетливо понял, что ученики не пойдут с Ним, понимая, что их путешествие в Вифанию окажется последним в жизни, ибо если иудеи начнут побивать Иисуса камнями, они, как Его ученики должны вступиться за него, тогда и их побьют камнями – и они, это понял Иоанн, уже приняли решение никуда не двигаться. После долгой паузы Иисус произнес: «Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его». В наступившей тишине раздался вздох облегчения, и Симон Петр обрадованно сказал «Господи! если уснул, то выздоровеет», как бы завершая тяжелый и напряженный разговор за трапезой. Ученики выжидающе посмотрели на Иисуса, который погрузился в одному ему ведомые мысли, и вдруг, совсем неожиданно как бы продолжил: «Лазарь умер, и радуюсь за вас, что Я был с вами, верующими в меня, а не там, где Лазарь». Наступило молчание, и в этом молчании Иоанну вдруг открылись эти странные слова Иисуса – Он, Иисус, пойдет в Вифанию, чтобы воскресить Лазаря, чтобы вы, ученики, стали свидетелями великой славы Божией, - увидели воскрешение умершего несколько дней назад человека, увидели, как Сын Божий восстанавливает распадающуюся плоть человека, как ушедшая из этой плоти душа, возвращается в новое тело воскрешенного человека – невиданное в истории мира чудо, которое наделяет свидетеля такого чуда колоссальной духовной силой, и дает миру надежду на новое небо и новую землю. Но в этих же словах ученики поняли, что Он не просит и не призывает их к тому, чтобы они пошли за Ним, нет, Он говорит, что Он сам пойдет в Вифанию, вызвав своими словами радость у учеников, ибо не надо им теперь мучиться угрызениями совести. Фома растеряно оглянулся на остальных учеников, и запоздало воскликнул: «Идем и мы, да умрем с Ним», но ученики молчали, поглядывая на Петра, который, низко наклонив голову, не проронил ни слова, размышляя о чем то своем. Рано утром, в сумерках, когда не встало еще испепеляющее солнце, а в глубине дома спали беспокойным сном Его ученики, Иисус встал, наскоро собрался, и никем не слышимый и не замеченный вышел на дорогу, ведущую в Вифанию. Пройдя совсем немного, Он услышал позади себя торопливые шаги. Чуть замедлив движение, Иисус оглянулся – его догонял Иоанн. Поравнявшись с Иисусом Иоанн коротко сказал: «Они не проснулись», Иисус ничего не ответил, а повернувшись, быстро зашагал по пыльной дороге. На удивление, в этот день ученики проснулись очень поздно, когда солнце уже начало палить иссохшую от долгого бездождия землю. Между собой они ничего не говорили, и до полудня не проронили почти не слова, - только короткие обращения друг к другу, с просьбой, или дать иглу, чтобы зашить одежду, или помочь принести воды. Наконец, первым не выдержал Фома: «Без Учителя быть здесь нет никакого смысла, я ухожу к нему». Слова Фомы вызвали всеобщее облегчение, «Да, надо идти». Иуда Симонов Искариот ничего не сказал, а только недоуменно качнул головой и пожал плечами, Симон Петр же, подняв голову, обратил прищуренные глаза к белому, плавящемуся как воск солнцу, и опустив голову сказал: «Сейчас не стоит, по такой жаре далеко не уйдем, да и приготовиться в дорогу надо. Завтра рано утром». Дорога до Вифании заняла два дня, Иисус с Иоанном двигались без остановки, делая перерыв только тогда, когда испепеляющее солнце грозило сжечь путников, - Иисус с Иоанном заходили в лесную прохладу, и пережидали до того времени, когда спадет дневной зной, и можно будет продолжать путь. Про подходе к Вифании Иисус стал осторожен – замедлил шаг, и когда показался город, Он остановился, и стал внимательно вглядываться вдаль, как будто с такого расстояния Он что то прозрел, что то такое, что недоступно никакому другому взору. Иоанн молча стоял рядом, иногда поглядывая на Иисуса – но лицо Учителя было бесстрастно, только в уголках глаз гнездилась какая-то боль и печаль. Подойдя к селению, путники увидели толпу громко кричащих, играющих мальчишек. Иисус окликнул одного из них, и спросил у подбежавшего бойкого мальчугана, что нового в городе, какие события произошли, ибо Он давно в городке не был. Мальчишка, и подбежавшие его друзья наперебой стали рассказывать о последних событиях самым главным из которых, по их мнению, была смерть Лазаря, брата Марфы и Марии. «Народу – то, народу из Иерусалима пришло!», - для мальчишек 10-15 человек, пришедших одновременно в селение, где все знают друг друга, - это огромное количество людей. Иисус, еще раз мельком глянув в сторону селения, предложил мальчугану: «Беги к сестрам, скажи, что пришел Иисус, и будет ждать их здесь». Затем улыбнулся, положил руку на голову мальчика, и добавил: «Они тебя сладкой лепешкой угостят». Спустя некоторое время мальчишка вернулся, гордо размахивая уже надкусанной лепешкой, и торжествующе повертев этой лепешкой перед Иисусом, побежал к толпе кричащих мальчишек, которые, увидев подбегающего с лепешкой сверстника, тотчас окружили его. Иисус улыбнулся, глядя на детей, и пошел по дороге, навстречу появившейся вдалеке женщине. Они встретились не доходя до селения, Марфа и Иисус. «Господи, если ли бы Ты был здесь, не умер бы брат мой» - тихо произнесла Марфа, и тряхнув головой, уже окрепшим голосом проговорила: «но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог». Иисус мягко прервав ее, ответил: «Воскреснет брат твой». «Знаю, - убежденно сказала Марфа, - что воскреснет в воскресение, в последний день». «Я есмь воскресение и жизнь; - отчетливо, возвысив голос сказал Иисус, - верующий в Меня, если и умрет, оживет, и всякий живущий и верующий в меня не умрет во-веки». И как бы проверяя и укрепляя только что сказанное Им, требовательно спросил: «Веришь ли сему?». «Так, Господи, - ответила женщина – я верую, что Ты Христос Сын Божий, грядущий в мир». «Хорошо, - произнес Иисус, - а где Мария?». «Люди к нам пришли из Иерусалима, скорбят вместе с нами о брате, Мария с ними, а я по зову Твоему пришла». Иисус на мгновение задумался, и сказал: «Мария пусть придет ко Мне, Я буду здесь». Марфа повернулась и поспешно направилась в селение. Марфа зашла в дом и подала Марии незаметный знак, чтобы Мария вышла к ней, и когда Мария подошла, Марфа быстро сказала: «Учитель здесь и ждет тебя, иди к нему, я останусь с людьми». Мария вышла, а Марфа зашла в комнату к гостям. Внезапно, один из гостей, высокий чернобородый старик, с чуть тронутыми сединой волосами, поднялся и полуутвердительно – полувопросительно сказал: «Мария пошла ко гробу, пойдем и мы». Марфа также молча поднялась и покорно отправилась с мужчинами вслед за Марией. Фигурка Марии была видна издалека, вот она дошла до поворота на кладбище, однако, не свернула в эту сторону, а направилась дальше, к месту, где прямо на дороге отчетливо видны были две одинокие фигуры мужчин. Было заметно, что мужчины, завидев Марию и идущих невдалеке от нее иудеев, напряглись, но с места не сдвинулись. Теперь можно было различить в фигурах одиноко стоящих мужчин, что это Иисус, и его ученик, - многие иудеи узнали в Нем возмутителя народа, богохульника, дерзко утверждающего, что Он Сын Божий, что Он и Отец- одно. Иудеи ускорили шаг, и подошли к неподвижно стоящим фигурам Иисуса и Иоанна почти одновременно с Марией. Иисус рассчитал точно: находясь вне селения, иудеи не решатся совершить что либо в отношении Его и Его ученика, более того, всем своим видом Иисус показывал, что Он пришел не проповедовать, а как гость сестер Лазаря, оплакивать вместе с ними их брата. Наступило молчание, Мария, опустившись перед Иисусом на колени, и со стоном, не сдерживая слез произнесла слова, которые совсем недавно говорила Ему ее сестра: «Господи! Если бы ты был здесь, не умер бы брат мой». Заплакали иудеи, видя скорбь и горе Марии, гримаса скорби отразилась на лице Иисуса, но сдержав себя Он глухо произнес: «Где вы положили его?». Тот же старик с черной с проседью бородой ответил Ему: «Господи! Пойди и посмотри». Иисус поднял к небу лицо, - слезы покатились по его щекам, потом опустив голову, Он стер ладонью набежавшие слезы – иудеи переглянулись, многозначительно подняв брови: «Смотри, как Он любил его!». Двое иудеев, вопросительно посмотрели друг на друга, и, вероятно, вспомнив не только хулу на Него, но и чудесные исцеления, которые Он совершал, один из них вполголоса проговорил: «не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер?». До гроба Лазаря – пещеры, к входу в которую был привален камень, шли молча, - впереди Мария с Марфой, за ней Иисус с Иоанном, следом, плотной кучкой, - иудеи из Иерусалима. На лице Иисуса отражалась скорбь об умершем друге, но, вглядевшись сейчас в Его лицо, можно было заметить некую радость и удовлетворение, о причинах которой вряд ли кто мог бы догадаться. Подойдя ко гробу остановились, опять тихо заплакали сестры, сокрушенно вздохнул чернобородый старик. Иисус стоял перед камнем, запирающим вход в гроб, опустив голову, о чем - то задумавшись. Внезапно он поднял голову и голосом не терпящим возражений произнес: «Отнимите камень». Услышав эти Его слова, на лице Марии отразилось удивление и растерянность, также в растерянности переглянулись между собой иудеи, чернобородый старик протестующее поднял руку, как бы желая что-то сказать Иисусу, но всех опередила Марфа: «Господи, уже смердит; ибо четыре дня как он во гробе». Спокойно, не повышая голоса, но с напрягшимся лицом, Иисус, сдвинул брови: «Не сказал ли Я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу Божию?». И опять в растерянности переглянулись иудеи на непонятные для них в слова, но двое из них, по знаку чернобородого старика, упершись плечами, отвалили камень, который с тяжким гулом упал на землю, обнажив вход в пещеру. Иисус поднял к небу глаза, и окружающие отчетливо услышали его слова: «Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня; Я же знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, да уверуют что Ты послал Меня». И через мгновение после этих слов громко и торжественно воскликнул: «Лазарь! Иди вон». Наступила мертвая тишина, и в этой тишине четко стал различим какой-то шорох и движение в глубине пещеры. Стоящие возле пещеры оцепенели, шорох становился все ближе, он приближался ко входу пещеры – в темном проеме пещеры появился человек, обвитый погребальными пеленами. Мария что - то прошептала и медленно опустилась на землю, побледневший как полотно чернобородый старик, шептал неслышимые никому какие-то слова, остальные иудеи стояли неподвижно. ********** Через два дня в Вифанию пришли ученики