я сижу на дороге одна и пою эту песню не сумею стать ящеркой истинной лести и не верю, бывает любовь или не бывает?! я встаю и иду вперед, а куда – не знаю. Джулия Коронелли Капелька янтарной слезы с ели, что у самого моря. 2001 год. Прибалтику научила любить меня мама Валя. Когда я была ещё совсем юной, мама брала каждое лето отпуск и возила меня, то в Юрмалу, то в Таллинн, то в Ригу. Каждая поездка была для меня оче-редным счастьем путешествия. Раньше это было легко – ни тебе очереди в посольство, ни «загранпаспорта», ни дорогущей визы. Когда я вышла замуж за Бориса и родила Артемку, который постоянно болел, мы могли выбраться только на дачу. Да и мамы уже не стало. Я всегда помнила изумрудное море и белых чаек, сосновые леса, песчаные дюны, где можно укрыться от людских глаз и позагорать без купальника, чистые улочки и золотые острые шпили костелов. С Дианой мы познакомились в «Реабилитационном центре В.И. Дику-ля» в Москве, куда я хитро устроилась «за так», как у меня это получилось – отдельная и смешная история. Не смотря на мою неизлечимую с детства болезнь с диагнозом ДЦП, я шустрая и всегда любила заниматься чем-то новым и неизведанным и на этот раз полезным для здоровья. Диана поразила меня своей красотой: высокая блондинка с зелеными огромными глазами – просто модель, если бы ни одно «но». Ей было всего шестнадцать, когда жизнь сыграла злую шутку. Она жила в общежитии, где училась на музыкального педагога не в родном Мажейкяе, а в другом городе. Все девчонки завидовали её красоте, успешности и особенно тому, что у неё уже был богатый, красивый, мускулистый жених. На ночь общежитие закрывалось, но именно в это время и начиналась самая бурная пора. Чтобы погулять, нужно спрыгнуть со второго этажа и рвануть на море. Дианка прыгала сто раз, а в сто первый – неудачно – сломала позвоночник. Её отвезли в больницу, где врачебный консилиум объявил, что ходить она больше не будет! Жених тут же испарился, как и остальные «друзья». От горя Дианка наглоталась таблеток, но её откачали – дозу не рассчитала! После встречи со Смертью – решила Жить! Удивительно, но родители смогли найти спонсора и её привезли на лечение в Москву. После долгих месяцев борьбы она смогла ходить сначала на костылях, а потом и с палочкой, на зло врачебным уверением, мама, ухаживающая за ней, уехала обратно в Литву, ( быть вдвоем в Москве – не позволительная роскошь). А она поселилась в гостинице недалеко от метро «ВДНХ» и каждый день, целый день проводила в Центре восстановления, упорно занимаясь собой. Мы подружились, и я поняла: её неудержимая энергия, плюс моя неуёмная – это то, что надо! Чего только мы не придумывали, где только не бывали, с кем только не знакомились: выставки, музеи, театры, художники, литераторы – каждый день познавали новое. Это отдельная истории и потом, может быть, я напишу, а пока… Пока я хочу рассказать о Прибалтике – дюны, лагуны, скалы…Я снова приехала туда, Дианка прислала приглашение. Я, как когда-то моя мама Валя, приучаю своего ребенка любить путе-шествия – видимо семейное. Мы получили загранпаспорта и визы, сели в мягкий вагон-купе и отправились в путь. Честно говоря, я поехала к Дианке, не только чтобы увидеть Прибалтику, а оправиться после автомобильной аварии, в которую попала. Я лежала на своём диване, как оглушённая рыба. Муж Борис всегда приходил мне на помощь в трудные минуты моей жизни. И, хотя мы с ним уже давно не жили вместе, он приезжал и кормил меня с ложечки куриным бульоном, проклиная ту «автомобилистку», которая сбила меня, когда я шла в магазин за продуктами. И себя – он ничего не сумел доказать, так как она была зубной врач и имела свою стоматологическую клинику, поэтому заплатила «ментам» сполна. Лежала я, лежала и вдруг поняла, что если полежу ещё, то – кранты! Муж сходил с ума – ему не дали отпуск даже за свой счёт. Сын упако-вывал, под моим контролем дорожные сумки, а муж молчал, он-то прекрасно знает – если я чего решила, то сделаю, не смотря ни на что. А смотреть, в самом деле, было не на что – обои в цветочек и люстра (снова люстра во второй раз в моей жизни) – порядком надоели. И вот, мы с Артемом поехали в Палангу, почему именно в этот городок – объясню: я люблю белый песок пляжа; розовых улиток, дремлющих на мхах; черешни с янтарными и бордовыми ягодами, которые никто почему-то не обрывает; подстриженные кустарники и цветочные клумбы; траву в сосновом парке, будто специально расстеленную для отдыха мягким ковром и усыпанную причудливым узором из белых ракушек и разных камушек. Люблю чистые тротуары, где плюнуть жалко. Каждое утро ровно в шесть часов, люди, живущие здесь, подметают возле своих подъездов. А рыба! Какая вкуснятина эта копчёная рыба! Разнообразие которой, поражает. А сыры и все молочные продукты – это не какой-то там «Да-нон».. А пиво, сваренное из настоящего ржаного хлеба – вот если такое вот выльешь на лавку, то кожаные штаны действительно прилипнут! Дианка приехала нас встречать к станции на своём новеньком «Мерсе-десе» и отвезла к своей знакомой. Адель – так звали эту даму. Действительно это была ещё та Адель – взяв наши тяжеленные сумки разом, легко отнесла их на второй этаж в свою квартиру. Она с такой же лёгкостью могла отнести и нас – такая высокая, широкоплечая, крепкая тётенька! Накормила супом с булочками и пирожками с корицей (сама пекла). Мы так объелись, что к морю Дианка нас отвезла на машине, хотя идти было всего метров пятьсот. Сын впервые увидел море и огромное красное солнце, которое плавно опускалось в зелёную гладь, а над головами кружили чайки и буревестники розовые от последних лучей на фоне синего неба. Он так впечатлился, что мне пришлось покупать кисти и акварель – я сохранила в альбоме его рисунки. Чтобы поплавать в море нужно долго идти по воде – помните героя А. Миронова из кинофильма «Бриллиантовая рука»:« Господи, помолим-ся!» Бултых! Вот и я шептала по песчаному зыбкому дну, стремясь, в глубину и шептала: «Помоги мне, море выздороветь!» Оно послушно закивало мне волнами и «оглушённая рыба» не всплыла пузом, а очухалась после первого же купания. Я – вода, оно – тем более, мы, как бы, смешиваемся, и я отдаю ему все свою боль, а оно прибавляет силы. Любое Море живое и доброе к тому, кто любит его, как я! С утра мы съедали по тарелке клубники с молоком и шли загорать, взяв с собой съестные припасы, а вечером приезжала после работы Диана с маленьким Мартинасом и устаивала нам вечерние экскурсии по близлежащим городам и ночным заведениям. В Паланге я накупила кучу шмоток – трикотаж и белье не хуже чем от Gucci. Прошла неделя, сын научился плавать и нырять. Мне нравился клуб, где классно пел русский, иногда ночевали в «палаточном городке» в лесу с Дианкиными знакомыми знакомых. Мы жарили шашлыки и болтали – не могли наговориться. Наши дети играли в прятки – все при деле. Поверьте мне, в Паланге ни разу я не поймала на себе косого взгляда, ведь у нас принято считать, что при-балты – фашисты, ни разу не сталкивалась, даже с чем-то похожим – очень гостеприимный миролюбивый народ. Русский язык знают практически все, правда, малыши, к сожалению уже знать не будут. На набережной Паланги торгуют в основном мороженым (такого вкусного нет в Москве), изделиями из янтаря, кожи и керамики, картинами, изделиями из сосны, разными вазочками и посудой. Мне нравится разделение пляжей на нудистский, женский и общий; главное – указатели не перепутать! Жители и туристы из других местечек и столиц Прибалтики передвига-ются не на машинах, а на велосипедах – у каждого магазина есть вело-сипедная стоянка. Больше всего мне нравится, что город окружен ле-сом – похоже на Финляндию. Однажды вода в море стал очень холодной – всего плюс четыре, к берегу прибили льдины с Северного Ледовитого. Представляете жарким летом айсберги? Дианка отвезла нас на речку, впадающую в море, я не помню название, зато помню, что вода была очень тёплая и такая чистая - видно все камушки на дне, наверное, именно в этой речке греются Наяды. Когда море потеплело, то выбросило на берег янтарь. Ель – королева ужей подарила мне эти солнечные обломки дворца – помните сказку-легенду? Прибалтику научила любить меня мама. В тот день подумалось – мама рада за меня, за внука, что он закалился, что наша дружба с Дианкой крепкая, несмотря на расстояние. А этот осколок елочной игрущки врезался в мое сердце так глубо-ко, что, видимо, пробудет там до самой смерти. 2003 год. Именно так, как в рассказике, я впервые увидела своего ны-нешнего мужа Евгения Иванова, с которым познакомилась в Интернете на Литературном сайте, и с которым мы вместе написали эту книгу «Коронелло», и надеюсь, напишем что-нибудь еще. В метро было как обычно – душно и людно. Хорошо, что на «Кузнец-ком», есть лавочка – скворечник, можно отдохнуть и не потеряться в толпе. В этот вечер мне везло! Не зря приехала немного раньше. Встретила подругу детства Сметанину Наташку из Кузьминок, с которой размину-лась лет десять назад. Пересеклись во времени и пространстве именно сегодня – знак судьбы. Я же знаю, что эта лавочка как магнит, притягивает даже не запланированные встречи. Подруга ушла, оставив свой новый номер телефона. А вот и он. Говорил, что сразу узнает. Сморит на меня и не видит или не верит, что это я. Высматривает в толпе, царапнет меня взглядом и снова ищет. Смешно. Пришлось улыбнуться. Кажется, поверил. Протянул желтую орхидею с рыжими канапушками на лепестках, упрятанную в картонный домик. Желтые цветы напоминают осень... Площадь перед Большим театром раньше походила на оазис, островок среди серых, каменных стен Москвы. Старые, с причудливо изогнутыми ветвями яблони, огромные раскидистые липы, мощные стволы деревьев словно рассказывали о вечности. Теперь вместо них; небольшой фонтанчик – тазик, и пустые клумбы-песочницы. И кто это только придумал? Совсем неуютно. Многое изменилось в нашем городе и не в лучшую сторону... Мы почти подошли к театру, когда раздался взрыв салюта. Холодное зимнее небо засияло сотней маленьких пестрых звездочек, осыпающихся на головы прохожих, которые в недоумении спрашивали друг друга: «Что за праздник?» Для меня праздник под кодовым названием: « Наконец выбралась в центр!» Очень даже хороший знак... В мерцании огней, Большой театр показался мне огромным белоснеж-ным фрегатом, колонны – мачты гордо несли треугольный флаг укра-шенный квадригой Аполлона. Корабль в духе ампир, интересное срав-нение или знак? Мы слушали «Хованщину». Для меня это впервые, пойти в оперу. Пе-ред глазами мелькнул кадр из кинофильма «Красотка» с Джулией Ро-бертс и вспомнились слова героя Ричарда Гира: «Понравится опера в первый раз, будешь любить ее всю жизнь». Я думала, что это никогда не кончится. Ужасно занудный спектакль. Не уже ли тоже знак? Но, все равно, понравилось! А, потом... Потом мы поехали домой на такси. Падал снег. Нежные снежинки таяли на лобовом стекле машины, превращаясь в слезы зимы... Вот и мой дом. Он проводил до подъезда. Сказал, что доберется на метро. Пора. – Спасибо за вечер, было чудесно, – поблагодарила я. – Спасибо тебе,– словно эхо отозвался мой молчаливый спутник. – Пока, пока... И, вдруг: – Можно тебя поцеловать? – Можно будет, если влюблюсь, – улыбнулась я и быстро нырнула в широко распахнутую дверь. Уже поздняя ночь. За окном все сыплет снег, оставляя снежинки – слезы на моем окне. На тумбочке в спальне стоит желтая орхидея, похожая сейчас на «за-консервированную» золотую голову сказочного дракона. Говорят: желтый – цвет разлуки, верный знак. Вот и проверю, правда ли это знаки судьбы? Кошачий глаз – нежный, утонченный, всеми любимый, но не столь ценимый, чем его собратья-камни, постоянно плачущий по своей хозяйке млечной Луне, снова приводит меня в детство, где все мои родители и родные живы и я продолжаю о них свои воспо-минания. Метель голубоглазая в бок улицы смела, Из дому мне не вылезти, мерцает свет реклам. Под ночником, калачиком - смотрю фотоальбом: Тут бабушка «под мальчика» подстрижена тайком, Тут папа в мягких тапочках играет на трубе, А дед набросил китель. Я вспоминаю «Бег». Утёсов на афише, кривит бумажный рот: «Всё хорошо, маркиза, проверьте огород?!» В просторном платье мама с огромным животом, На даче я зачата и значит, мне знаком Вот этот стол под вишней и пирожки Эдит, Весёлые ребята и серый кот Бандит. Догадку подтверждает Валера Гендельштейн, Внебрачный внук Утёсова - усатенький шатен. Он, друг моих родителей: хохмач, пижон и франт: Блестят его ботиночки, хоть отвалился рант. Слетелись жизнелюбы украдкой на постель, И заиграли трубы оркестра под метель. До утренних трамваев я ворошу альбом, И маму вспоминаю, и кто был с ней знаком. И жалуюсь по-волчьи, что мир жестокосерд, И дьявольские очи: в окно ступай, там свет! Но вдруг пахнуло свежестью от ужаса зимы: Я тужусь в утро, деточка. Рождайся и ори! Джулия Коронелли Валерий Гендельштейн, (друг нашей се-мьи.) В доме на Соколе ни одна вечеринка не обходилась без Генделя. Любимчика всей семьи Валерия Гендельштейна, внебрачного внука Леонида Утёсова. Сына дочери знаменитого актёра, красавицы Эдит Утёсовой и не менее выдающегося кинорежиссёра Альберта Гендель-штейна. С Валерой мама Валя и папа Женя вместе учились в Строи-тельном техникуме, где и познакомились, ещё до того как поступили в институт. Мама рассказывала: «Он выглядел стилягой, в лаковых туф-лях с узкими мысами и все на него за это презрительно фыркали – воображала! А я сразу влюбилась в Генделя за то, что он получил в первый же день пять двоек, а потом подошёл ко мне, молча поднял ногу и гордо показал оторванную подметку у начищенных сверкающих башмаков. Валера трезвонил в дверь, не отпуская кнопку звонка пока кто-нибудь, наконец, не вставал из-за стола, чтобы открыть гостю. Все хохотали и орали: «Ахтунг!... Ахтунг!…В воздухе Покрышкин!». И каждый раз он ужасно обижался на этот «Ахтунг». Раньше я думала, что он дулся из-за сравнения его с великим лётчи-ком. А теперь понимаю: он не был признан, ни свои дедом Леонидом Осиповичем Утёсовым, донашивая его дорогие вещи, ни своим отцом на которого внешне был очень похож. Альберт Гендельштейн считался одним из самых красивых мужчин столицы. Многие кинематографисты завидовали его таланту. Каждое появление его с женой Эдит обсуждалось в прессе и в советском «светском обществе». Успех режиссёру принёс документальный фильм, снятый в годы Великой Отечественной Войны «Александр Покрышкин». Снимал он и художественные фильмы: «Любовь и ненависть», «Первые крылья», «Лермонтов», «Во глубине сибирских руд...». Созданные Гендельштейном на киностудии «Моснаучфильм», они вошли в золотой фонд научно-популярного кино. Маленький камешек – дымчатый кварц. Ещё, в квартиру деда Якова, приходила подруга мамы Вали, Ольга Владимировна Ленская, из рода Ленских. Помните у Пушкина в «Евге-нии Онегине» про Владимира написано: «С душою прямо геттингенской, красавец, в полном цвете лет, поклон-ник Канта и поэт». Вот и она такая, только в женском обличии. Не знаю, писала ли в юности Ольга стихи (надо будет спросить, когда придет ко мне в гости), но что поклонница Канта – это точно. Помню, что её мама была художницей. А мама Валя про Ольгу мне рассказывала ужасно смешные истории. Например, как она отковыривала плохо выложенную плитку в женском туалете НИИ, где они с мамой работали, и выносила по одной за пазухой через проходную. Целый год, каждый день! И никто не заметил. А Ленская выложила этой плиткой ванную комнату для всех жильцов коммуналки, в которой жила. И снова разноцветные стеклышки-осколки ёлочной игрушки. На вечеринки собиралось очень много народу: мамина тётя Лена – ветеран войны, носившая вместо броши на черном платье медаль «За отвагу» и её муж – дядя Костя, главный озеленитель города Москвы, который без конца хвастался, как красиво цветут яблони на Воробьевых горах; племянник мамы Леры – полковник дядя Витя с женой Татьяной – имевшей докторскую степень по микробиологии в МГУ, и их сыном – будущим консулом России в Чили. Помню домашние концерты: папа Женя играл на кларнете, Гендель на трубе, папа Маноль пел «Голубку» по-испански (у него был очень сильный голос), а после на русском, вместе с мамой Лерой: «Ой, Самара, городок, неспокойная я, успокой ты меня!» А потом, устав от пения, дед Маноль и дед Яша неизменно спорили о политике и христианстве. Дед Яша был против коммунистического движения, а дед Маноль – «за!» Я сижу и слушаю, как папа Маноль доказывает Якову «о вреде попов». «Когда мне было меньше семи лет, я носил короткие штанишки до ко-лен. Такие штанишки носят все мальчики в Испании до школы. Чем старше класс, тем длиннее брючины». Представляю деда: худой, щуп-лый пацан из нашего двора, в обрезанных штанах. Девчонки смеялись бы над ним! «Меня поймал поп, когда я воровал соседские мандарины. Отвел в церковь и поставил голыми коленками на горох», – продолжает дедушка. «Ничего себе», – думаю я. Страшный толстый поп, с длинной бородой и в черной рясе, склонился над моим маленьким папой и, сверкая глазами, грозно ревел, размахивая вымоченными розгами: «Негодяй! Ты, почему зелёные яблоки воруешь?!» «Маму Марию позвали соседи: «Твоего Мануеля Хесуса наш падре Игнасио на горох поставил». Мария влетела в костёл. Увидела меня и сказала: «Ты чего Игнасио, совсем озверел?! Хесус больше в твою Воскресную школу не придёт!» -- и дала падре пощёчину. И это несмотря на то, что сама была верующей, и ходила каждое воскресное утро в церковь». «Папа Маноль правильно делает, что он против попов», – думаю я. И вместе с ним смеюсь над дедушкой Яшей. – Ну вот, воспитали безбожницу, – сокрушается дед Яша, махая рукой. Сам дед Яков знал иврит, но об этом я догадалась только, после его смерти, когда нашла среди оставшихся вещей Сидур, с дарственной надписью его мамы Рейзи. Оба моих деда спорили так долго и шумно, что баба Груша каждый раз охала и причитала: «Хорошо, что муж мой Иван и прабабка Рейзя с Ароном не дожили» и качала головой. Ей уже тогда было около ста лет. Черная жемчужина – сродни белой, только более редкая, а зна-чит ценная. Помню её морщинистое лицо, на котором светились молодостью голубые ясные глаза. Вышивая без очков наволочку на подушку, она рассказывала мне: «Была я кормилицей у барина, трёх деток его выкормила и Вальку – мамку твою, а барин знаешь какой знатный был, лапсердак шитый носил, торф (торт) каждый вечер ему к кофею подавали». От барина у бабы Груши остались: резной ломберный столик (он стоит у меня в спальне вместо тумбочки), две высоченные стойки из красного дерева для цветов и золотая цепочка от карманных часов. Аграфена отпиливала от неё звенья и покупала хлеб. Эта цепочка помогла прабабушкиной семье выжить в революцию, пережить все войны и голодные времена, выпавшие на её век. Неграмотная, но умная и трудолюбивая она рано вышла замуж и была «характеру крутого и нрава необузданного», лупила своего мужа «мя-сом по морде» - как она выражалась, если в мясе было слишком много жил и костей, и гнала его снова в магазин менять покупку. Но любил её дед до безумия и всё ей прощал. В России самая верная валюта – это самогон, и баба Груша втихаря гнала его, пряча под кроватью кастрюлю с дрожжами и бражкой. Крышка на кастрюле делала так: «Пых-Пых!» Моя малышка мама ужасно боялась этого звука и всё время спрашивала: «Кто так пыхает?» Баба Груша делала страшные глаза и говорила: «Там Дюдюка сердится, вот не будешь слушать меня, он придёт к тебе и напугает». Мама Валя помнила это всю жизнь, смеясь, мне рассказывала, как однажды не выдержала и решила посмотреть на Дюдюку этого и стала звать: «Дюдюка, выходи, Дюдюкаа-а-а-а-а?!» А он не вышел, и мама Валя престала бояться этого «Пых-пых!». Баба Груша нянчит барина. Выпив рюмочку, баба Груша уходила с «домашнего концерта» порань-ше в свою комнату. За ней с трудом вылезая из-под стола, шёл огром-ный толстый серый кот, правнук того, обидчивого обжоры, любившего меня всё-таки больше детского питания. Его тоже звали Кузя. Евгений Аронович Минин (российско-израильский писатель и по-эт): «Ты можешь написать о своей семье, включая бабушку-дедушку?.. Обо всех и компактно, чтоб было интересно. 18 000 знаков. Не подгоняю, и ничего не обещаю, но постараюсь. Только поста-райся литературно. Не болей, Джу!!» Спотыкается дорога о холмы Иерусалима, Всё по краю, да по краю перечеркнутой строки. Тороплюсь судьбе на встречу. Ярко так, что – нестерпимо! И спешат наивно буквы, как на пламя мотыльки. Ты, моя тропа как тайна, то шаблоны иль сценарий… Только выберусь за рамки, окунают в облака. Или хуже – в грязь болота, суету не выбираю. Ненавистны мне заборы. Не сочти за дурака! Впереди, дорога в горы! Я иду за ветром с Яффо, Что же там за поворотом? Сад с оливами и дом… Птицы, этот шквал из Кафы, из Сеговии упрямой, Или всё ж с Архипелага? Всё узнаю, но потом. Спотыкается дорога о холмы Иерусалима, Как верблюд к горбу прилипший, я несу авоську слов. Я иду, куда идётся. Ведь строка неразделима. По центральной «А» шага-«я» доберусь до островов. Джулия Коронелли Ох, Женя! Если бы ты знал, как трудно уложить в 18 000 знаков мои воспоминания о детстве, о судьбах столь разнообразных и интересных людей. Я очень старалась. Честно. Но всё же не могу не написать послед-нее, самое больное, уж прости. Ой, стекляшка? Как играет свет на её гранях. Нет, это не стекло. Старинный алмаз, как ты сюда затесался? Что ты здесь делаешь? Твоё место не здесь, а в короне Мадрида. Однажды, папа Маноль, сажает меня на колени, беременную, с огром-ным животом, (вся семья думала, будет двойня), шепчет на ушко: – Вот в Испанию собираюсь, прислали бумаги: пенсия приличная нако-пилась. Поеду. А я испугалась, зная, что все его друзья испанцы примерно через месяц после поездки умирали. Почему? Родственники говорили – от перемены климата. – Пап, может, не надо, пусть сами присылают? – как в детстве ныла я, ероша его седые кудрявые волосы. – Нет, поеду, голубка: подпись моя нужна. Когда отец приехал из Испании, мы его просто не узнали: загорелый, в модном джемпере, новых брюках, в дорогих ботинках, он казался каким - то чужим. Папа Маноль восторженно рассказывал о том, что у его сестер есть огромный кирпичный особняк, машина – супер! Племянники учатся в престижном университете... И, оказывается, люди там живут не бедно... А на следующий день, надевая свой старый выходной костюм, вместо пластинок, наконец, прикрепил медали и ордена. Взяв на руки моего новорожденного сына, сказал: «Хороший человек вырасти должен, береги его, дочка». Поехал на «Кузнецкий мост» в «Красный крест» за перечисленной пен-сией. А часа через два мне позвонили из милиции и сказали: – Умер прямо на эскалаторе по дороге домой. Когда его хоронили, мама все плакала и растерянно спрашивала меня, какой костюм отдать, чтобы одели в морге: с пластинками, как он любил, или с медалями. – Да какая разница! – вскрикнула я, а после задумалась и ответила: «Мам, с медалями». Ведь папа понял, как он жил в России. Да и умер он вовсе не из-за перемены климата... Моего отца уважали, любили и знали как очень порядочного человека. Прошло уже почти двадцать лет со дня его смерти, а люди нет-нет, а подойдут ко мне во дворе и спросят: «Как дед?» Не верится им, как, впрочем, и мне, что его давно уже нет на этом све-те. Вот и вчера ко мне старушка подошла и спросила: – Вы ведь, дочь Родейро?!.. Хороший был человек... Значит – помнят! Не хочу выметать из своей жизни эти осколки: камушки, стеклыш-ки – мои бесценные воспоминания. Я бережно собрала и положила их в свою заветную шкатулку, чтобы каждая крупица этой хрупкой ёлочной игрушки, такой же хрупкой как сама жизнь, хранилась в моем сердце. Я дарю её тебе, мой сын. Ты сложишь их в мозаику, но картинка получится иной. На то и калейдоскоп. Родословная испанских дворян Коронел (Коронелло, Коронел-ли) 1. Сениор Патриарх. (1386, Сеговия -?) 1.1. Дон Авраам Сениор / Фернандо Перес Коронел. (1412, Сеговия- 1493) - главный раввин Кастилии, губернатор Сеговии, женат на донне Виоланте де Кабрера и вторым браком на донне Мария Санчес-дель-Рио.