Подвывая белухой, на кабацкой скатерти пустою бутылью, накокаиненной шлюхой раздвинув колени на паперти, чихая кровавой пылью, смертельно устанет от себя мистерия-буфф перед рассветом нервы кроша, и печально проглянет сквозь ворох бесчинствия букв иззябающе-страждущая душа, оболганная, с малолетства приучаемая к строевой, к социумному дзюдо. Слова становятся средством поссориться с головой. Неприглядно, зато анатомически честно, как срез захиревшего века в духовном недуге. И без меня известно, что выпадает из человека от неуместной натуги, не тужьтесь, вандалы! раздёргивая на цитаты сотворённых толпою. Краденные мадригалы, возлюбленные супостаты, допущенные к водопою заражённые ложью лица, увлечённые злой игрой - кто перетянет дверцу… Остаётся гордиться смертоносной дырой опустошённого сердца. Презрительное загляденье - лорнировать эту брешь, что жестоко-всеядна. Небеса прекращают бденье. Бисер и манна – горклый кулеш вытоптан беспощадно прущими в стипль-чезе першеронскими лошадьми по-грузщицки враскорячку. В эпигонском патогенезе остаётся гордиться людьми выплёвывающими жвачку.