Степь же да степь кругом. Да твою же мать. Миноса так же. Тем же. Клянусь Ахероном, в эти края надо было послать Хирона - даром кентавр - хватит детей стращать заунывными толкованиями закона. Мысли, душа, поводья заиндевели. Прячешь лицо в шарф Ариадны, точно абрек - морозу не важно, римлянин ты или грек. Фыркает лошадь. Ещё на прошлой неделе опротивевший колокольчик выброшен в снег. Всё приедается. Ночь, плоскогрудая степь. Колея, точно вялые бёдра, не возбуждает, но сани скрипят, равнодушное время шагает, и вера - дорога не вечна, как шахтная крепь изъеденный штреками горя мозг подпирает. Дорога не вечна – твердишь, выдыхая пар, вдыхая мороз пополам с рассветом. Дорога на девять десятых из ожиданья порога, на одну же – из медных труб и лавровых нар, коли сладишь с чёртом и не разгневаешь бога. Дорога – лишь поиск дороги. Тем паче здесь, где хоть убейся, но не сыграешь в прятки. Где поджимается, точно лужа от тряпки, притихшая от громады пространства спесь и скрипят полоза, как неухоженные зубчатки. Так что кури, Тесей, за верстой версту, без табака это было бы вовсе кисло… И вспоминай октябрь, последние числа, рыжие листья, камин, горящую бересту… Думать о завтрашнем дне – никакого смысла. Думай о прошлом. Как Ариадна спит с полураскрытыми исцелованными губами, со щекой на ладошке. Не важно с кем. И мольбами не утруждай грядущее. Пусть молчит, кашляя тлеющего календаря клубами. Кто же мог знать, что лабиринт таков - плоские мили пространства, как блин литавра, тишина, гнетущая плечи что вес двутавра, и напрасные поиски материальных врагов. Кроме тебя, другого здесь нет Минотавра.