Однажды моя знакомая собиралась ехать в пионерлагерь к дочери. Родители дочкиной подружки предложили ей поехать с ними на машине.       – Какие добрые люди, - сказала я.       – Да ладно тебе, - сказала моя знакомая, - если предложили, значит, им так удобней. Чтоб не скучно ехать было.       Потом те же родители той же дочкиной подружки предложили моей знакомой отправить дочку вместе с их дочкой в деревню под Волгоград, на месячишко: «Денег не надо», - сказали они.       – Какие добрые люди, - сказала я.       – Да ладно тебе, - сказала моя знакомая, - если предложили, значит, им так удобней. Чтоб их ребенку там не скучно было.       И в принципе она, конечно, была права. И ничем этим людям не обязана. И, наверное, к чувству собственного достоинства эти истории тоже имеют самое прямое отношение: берешь – так бери спокойно, не кланяясь, не суетясь и не демонстрируя изо всех сил готовность услужить, отработать и т.п. И если тебе в машине дует, то не терпи на правах нищенки, а спокойно попроси хозяев закрыть окно. И если хозяйской дочке давали 10 яблок, а твоей только одно, заступись за своего ребенка, потребуй оставшиеся девять.       Все правильно? Да, пожалуй, так. И, наверное, я бы тоже воспользовалась возможностью доехать до пионерлагеря с комфортом. Но вот в чужую деревню пожить нахаляву ребенка бы не отправила.       Помню, когда мой бывший муж был еще только женихом, он позвал меня на выходные на дачу, к своим родителям. Мне был 21 год, и ни о каких деньгах и связанных с ними приличиях я тогда и вовсе не думала. Моя мама собрала мне авоську с дефицитными в то время консервами: шпроты, лосось, тушенка.       - Зачем? – изумилась я и с тоской поглядела на банку «лосось».       - Ты едешь к чужим людям. Почему ты должна жить за их счет?       - Я еду к жениху! – вскричала я, - Он с удовольствием будет меня кормить!       - Вот когда он будет тебе мужем, тогда и будет кормить. А сейчас ты едешь к чужим людям.       Тогда я попыталась поторговаться.       - Ну послушай, увещевала я мать, ну зачем я повезу каким-то чужим людям эти замечательные продукты, когда я могу съесть их сама, давай я отвезу что похуже и чего побольше, макароны, например, или картошку…       - Откуда в тебе столько жадности? – удивилась мать. * * *       Я родилась очень слабой и маленькой. Дело было зимой. Мы жили в бараке – воды ни холодной ни горячей не было, стало быть – с ведрами на колонку, да в корыте постирать, да с теми же ведрами за угол помойку вылить. Да еще дров наколоть, поскольку печка. Туалет, опять же, на улице.       Всю эту тяжелую работу делала одна мать. Ну, и еще бабушка. Она рубила дрова – после работы, отпахав смену на заводе «Фрезер» шлифовщицей. Отец же вообще не участвовал в этом. На том основании, что он учился в вечернем институте. Правда, не каждый день. Но ведь он еще и работал, и значит, вечером ему надо было отдохнуть. Да и вообще, не мужское это дело по двадцать литров воды на второй этаж с колонки таскать.       Так что таскала мать – с температурой 38,6, которая терзала ее ровно полгода, потому что сразу после родов мать подхватила грудницу, и я стала, что называется, искусственницей.       В те годы не было никаких смесей для малышей, для меня варили манную кашу и добавляли в нее свежее яйцо. Я ела очень плохо, а яйца стоили очень дорого и покупались исключительно для меня. Мать из-за грудницы полгода жестоко мучилась высокой температурой, я же постоянно орала и утихала только на руках, а еще, заходясь в крике, вдруг начинала задыхаться, вытягиваться и синеть. «Родимчик, – сказала детская врач, – ничего, с первым солнышком пройдет».       И действительно прошло – с первым солнышком, как и было обещано. Но до солнышка мать страху за мою жизнь успела-таки натерпеться.       С тех пор она всегда старалась меня закормить – впрок. Это было время повального дефицита, и мать по оперативному звонку подруг срывалась с места и неслась по Москве в предвкушении огромных сумок с бананами, виноградом, мандаринами, а также курями, колбасой и печенкой.       Однажды она приволокла 10 кг мандаринов. Это все было мне. Я поглощала их десятками, один за другим. Мать радовалась. Она не прикоснулась ни к одному мандарину. Я этого даже не заметила. И все мандарины съела одна. Впрочем, не все…       Спустя много лет, когда мне было уже давно за тридцать, мама рассказала мне, что мой отец, увидев сумку с мандаринами, подошел, взял одну штуку и съел. Мать промолчала. Потом он снова подошел, снова взял одну штуку и снова съел. И потянулся за третьим.       – Хватит, – сказала мать. – Это Наташке.        – Но здесь же много, – сказал отец и взял еще один мандарин.       Мать вскипела и сказала отцу все, что она о нем думает. Отец не остался в долгу, после чего снова потянулся за мандарином. И тогда мать, грудью встав перед сумкой с дефицитными фруктами, которые она перла через всю Москву на своем горбу, даже и не думая ни о каком дорогом дурацком такси, ударила его по щеке.       Конечно, история была не слишком приглядной. И все-таки самые отвратительные слова произнесла я – будучи вполне солидной теткой вполне за тридцать. Я не нашла ничего лучше, как благородно покачать головой:       – И тебе не было стыдно? – с укором спросила я.       Мать растерялась, начала оправдываться…       Ей и в голову не пришло назвать меня попросту. [em]Мерзавкой[/em].