*** Меня окружала темнота и море запахов. Пахло спиртом, лекарствами, кухней, чем-то еще. Секунду помаявшись, я сообразила, что из-за ранения попала в больницу, а темно потому, что у меня закрыты глаза. Последнее обстоятельство я мигом исправила и убедилась, что вывод №1 был верен – я действительно в больнице, а, потрогав грудь, обнаружила там бинты. Итак, кто-то очень вовремя вызвал «скорую» на место побоища. Зашла пожилая медсестра. – Как вы себя чувствуете? – дежурно-любезно поинтересовалась она. – Сносно, – отчеканила я. – А где мои вещи, телефон? Я должна сообщить родным. Где я нахожусь, скажите, пожалуйста? – Мы уже сообщили, – объяснила женщина. – С вами вчера приехали ваши знакомые, они все сделали. Тут ваша мама была, сидит в коридоре. И милиция. – Ну, так зовите, – потребовала я. – Я серьезно ранена? – Не очень, но вам повезло. Задета артерия. Если бы вам не оказали первую помощь до прибытия «скорой», вы бы запросто могли истечь кровью. Я откинулась на подушку. Первой ко мне, конечно, вбежала мама, влача за собой Тоненьку. Обе они причитали и охали, всячески меня жалея, но рассказать о вчерашнем ничего не могли, а я подозревала, что после того, как я потеряла сознание, произошло что-то важное. Мама принесла мне куриного бульончику, Тоненька – игрушечную пластмассовую коровку, не забыв уточнить, что она похожа на прямоугольник, так что и пища, и развлечения мне были на первый случай обеспечены. А за родней, пообещавшей меня навестить еще раз вечером, явилась родная милиция во главе с Донниковым. Однажды Донников с улыбочкой предложил мне выйти за него замуж. Я сочла это великолепной шуткой, благо интонации и выражение лица Игоря к тому располагали, и превесело рассмеялась, но потом Игорь заявил, что делал мне предложение вполне серьезно, и с тех пор мы почти не общаемся, хотя раньше дружили. Поэтому я для начала испытующе уставилась на товарища. – Ну, мать, ну ты даешь, – не утруждая себя приветствием, произнес Игорь. – Чего тебя туда понесло? Это ж надо – без малого два десятка козлов сюда отправили! – В смысле? – уточнила я. – Все скинхэды – здесь? – Да уж никого не оставили целым и невредимым, а кое-кого так и живым, – заверил меня коллега. – Тот козел, что кинул в тебя ножик… – Так я его уложила? Честно говоря, убивать людей мне еще ни разу не приходилось, и во рту немедленно стало сухо и горько, а на душе – невыносимо гадко. Пусть даже этот «милый» человек и пытался убить меня саму… – Ну, вообще-то ты его ранила, и не особенно тяжело, – озадаченно проговорил Игорь, – но умер он из-за банальной сердечной недостаточности. Так что извини, мать, отомстить ему тебе уже не удастся. – Ну и ну, – искренне прокомментировала я. – Это я должен сказать «ну и ну»! – возразил Игорь. – Вас было, если не ошибаюсь, семеро? Ты, двое пацанов из этих, как бишь их, готов, двое юных каратистов и две пожилые профессорши. А их – девятнадцать. Результат? Ты в больнице, готам наложены швы и отпущены. Это с вашей стороны. С их стороны – один жмурик и восемнадцать покалеченных, из них семь сотрясений мозга, один проломленный череп и еще один перебитый позвоночник. Я сообразила: череп – это Гарри моргенштерном постарался, а позвоночник – Санди в боевом запале… Семеро против девятнадцати. Зря Тери поминала «Остров сокровищ» – там был тот же количественный состав… С другой стороны, два десятка моральных уродов против нескольких опытных спортсменов… Я вкратце объяснила Игорю, кого искала на кладбище, зачем туда пошла, почему одна, откуда взялись профессорши с юными каратистами, и с чего вообще возникла драка. – Ну, это я уже понял, – задумчиво произнес Игорь. – Девочкой Кондачков занимается, а пацанов я уже допрашивал. – Слушай, а мне ведь тоже с ними надо поговорить, – оживилась я. – Ты им передай, пожалуйста, чтобы зашли ко мне, а? – Ты чего, мать? – изумился Игорь. – Оклемайся сначала! – Допрос я и в таком положении вести могу, а время терять не хочется, – честно призналась я. – Ты скажи: Черная Роза, Квадрат, Клоун и Доротея, особенно Доротея! Хорошо? – Ну ладно, – Игорь пожал плечами, демонстрируя полное несогласие с моей манерой расследования. – Погоняла у них, зэки отдыхают! А теперь вот что я тебе расскажу… Оказалось, что перепуганные готы потеряли головы не в полном составе. Нашлась девчонка, которая сообразила вызвать милицию и «скорую», причем толково разъяснила, куда ехать, а потом сумела кое-как оказать помощь пострадавшей от насилия скинхэдов. – А со скинхэдами вы связались, конечно, не от избытка сексуальной энергии, но зря, – подытожил Игорь. – Кое-кто из них, я не скажу, что все, но кое-кто (Игорь умеет очень многозначительно подчеркивать отдельные слова) – сынки или протеже влиятельных человечков. Так что жди еще неприятностей… – Спасибо, предупредил. Мало у меня их было! Ну, что смотришь хитро? Смотрел он действительно хитро и даже лукаво, и объяснил: – Усольцев тебе помочь берется с человечками влиятельными. Только ты ему за это тоже кое-что будешь должна. А? – Да пожалуйста, чем могу… а что? – Телефончик той куклы, что к тебе приходила. Анной зовут. Запал Олежек на эту театралку, сил нет… Телефон Анны Ширяевой я в свою мобилку не забила, поэтому обещала связать с ней Олега, как только выйду на работу, без зазрения совести. В конце концов, она одна, и он один – что тут такого? Ввечеру меня снова навестили мама и Тоненька. На сей раз их приношения были несколько богаче. Мамуля догадалась принести книгу – «Похитителей бриллиантов» Луи Буссенара; по-моему, она ее открыла на том месте, где нарисованы скелеты туземных царьков в окружении бочек с алмазами, и восприняла как роман ужасов. Тоненька же приволокла в рюкзачке-собачке целую банду любимых игрушек: лошадь Алису, куклу Марину, кошку Ледину, рыцаря Камплетона (производное от тамплиера и тевтона) и уж совсем непонятное плюшевое нечто по имени Профессор Квадрапед. Все это немедленно было расставлено у меня на кровати, а я сама – втянута в увлекательную, с точки зрения Тоненьки, игру, в которой мне досталась роль Ледины. Как сообщила мама, Антон уже звонил – ничего особенного, воздух на 10 градусов теплее, а так тот же дождь, что и Питере. Зато туалет в аэропорту Шеннон чистый и пахнет духами! К счастью, мама не догадалась сообщить Антону, где его супруга – сказала только, что я и в воскресенье ищу пропащих… Добросовестно ходя Лединой по одеялу (Тоненька сама придумывала комментарии по ходу дела), я меланхолично прихлебывала принесенный мамой кофе из термоса и слушала ее причитания по поводу своей неподходящей работы, как дверь снова открылась. Вообще говоря, со мной в палате лежали три женщины, все – не первой молодости, и все с бытовыми травмами. Удивительно, как легко и как основательно можно изломаться на кухне или в ванной. Друг с другом они почти беспрерывно жужжали, но мне с ними как-то не получилось пообщаться. Их тоже навещали. Но когда приходили ко мне, я мгновенно это чувствовала. Так вот, в этот раз я тоже почувствовала – и не ошиблась! В палату вломилась, благоухая портвейном и французскими духами, Женя, за ней вприпрыжку – Оля и плавно колыхаясь – дородная Ида. Все три прямо-таки сияли улыбками, как будто мое лежание в больнице было для всех праздником. – Тонька Мак-Лапоть из рода Мак-Лаптей! Этот гад просто не знал, что тебе надо отрезать голову! – заорала Женя с порога. – Я тебе что – Берлиоз или ротмистр Пудураш, голову отрезать? – вполне резонно возмутилась я. – Нашла бессмертную! Мне еще гота в колготах найти надо! Мама уже привыкла к нашим с Женькой шуточкам, а на соседок по палате они произвели неизгладимо тяжкое впечатление. Впрочем, может быть, «Мастер и Маргарита» или «Обитаемый остров» просто не попались им на жизненном пути. Мы весело чесали языками, когда снова пришли и снова ко мне. Хотя уж кого-кого, а их я увидеть не ожидала. Это была вся семья Снегиревых, за исключением Тери. – Тери на дежурстве, – объяснила Санди. – Мы бы раньше пришли, но ездили на летное поле, – добавила Сашка. – Тоня, выздоравливайте и айда с нами! Женя, Оля! На самолет мы вас не возьмем. А на вышку – пожалуйста! – Тебе только прыжков с парашютом не хватало, – заворчала мама. Зато у Жени и особенно Оли идея вызвала прилив энтузиазма. – Что вы хотите, Тоня, – Санди снисходительно пожала плечами, уставившись на меня одним глазом. Я весь день то и дело возвращалась мыслями к погибшему скинхэду, а для Санди необязательно было спрашивать, о чем там я думаю. – Слыхали, что на Украине вообще эпидемия – подростки умирают на физкультуре? Бежал ребенок или играл в футбол, ни на что никогда не жаловался, внезапно упал – и готов, а вскрытие показывает, что у него был порок сердца. Конечно, лучше бы этот тип играл в футбол… Я крепко подозревала, что нобелевский профессор-берсерк умеет не только читать чужие мысли, но доказать это не представлялось возможным. К тому же умер бедняга очень вовремя. – Но мы пришли не с пустыми руками, – улыбнулась Сашка. Молчаливый Гарри, тоже расплывшись в улыбке, кивнул головой. – Мы после того, как полетали, зашли к этим вашим… – Странные люди, а? – разлепил губы Гарри. – Отец позвонил в милицию, там ничего не знают… пришлось ваше удостоверение показать. – Мое что? Откуда оно у вас? – Вы его выронили там, на поляне, – сообщила Сашка. – Да вот оно, держите… Младшие Снегиревы ограничились этим кратким резюме, но я представила себе, как вели себя Шалимовы, особенно папаша, и мне стало от души жаль хороших ребят. Уж такого они не заслужили! – Ну так вот, расколоть эти пароли было делом одной минуты, – продолжала Сашка. – Отлично! Значит, когда я выпишусь, можно будет идти туда и… – Можно, но не нужно, – лукаво усмехнулся Гарри. Он выпрямился, поднял что-то с пола… синяя сумка для лэп-топа! Вдвоем брат и сестра расчехлили «машинку», подключили ее к больничной розетке, недовольно поджимая губы. – Я, кстати, посмотрела и его работы, – рассеянно вставила Санди. – Способности у парня действительно выдающиеся, жаль, что склонности к математике никакой… Я до этого момента думала, что способности и склонности – одно и то же, но промолчала. – Джейкса мы на всякий случай тоже распаковали, но там только книжки, – объяснила Сашка, открывая меню. – А вот это – «М.О.», наверное, «Мои откровения». Там в основном стихи! – Стихи? – Ну да. И неплохие, по-моему. – Вот распечатки, – сказала Санди. – Мы решили показать вам и электронный вариант, чтобы не было никаких сомнений… хотя, конечно, ничего не правили. И сделали копии для Тери; она решила просмотреть все это творчество на предмет психодиагностики. Мне оставалось только поблагодарить неожиданных помощников от имени всей российской милиции – потому что от родителей Валеры Шалимова благодарности бы они не дождались. На следующий день я ничего особо не ждала от жизни, за исключением того, что мне действительно стало лучше, и я даже смогла встать. Подошла к окну… М-да. Надеюсь, мама догадается притащить мне зимние сапоги и пальто. Выпал снег, пока еще малозаметный – в основном белизна набилась в трещины асфальта и жухлую траву на газонах, но в воздухе упрямо кружились белые мухи, лужи во дворе замерзли, и больные, высунувшие нос на свежий воздух, спешили зайти обратно. Стихи Валеры мне понравились. Они были очень неплохи, особенно, если учесть молодость их автора. Конечно, в них много было о ненужности жизни, ее бессмысленности, черствости и жестокости мира и т.д., и т.п. – какой юноша в 18 лет не напишет чего-то подобного? Еще было очень много нежных стихов, посвященных маленьким детям. А ведь у моего клиента, подумалось мне, с маленькими детьми явная, хотя и не понятная до конца связь. Монтессори и Песталоцци на полках, теперь вот стихи… Я припомнила Доротею с черным рыдающим сердцем. Нет, о любви не было ни слова. Это показалось мне странным, но еще более странным выглядело обилие посвящений сестре. Кого же подразумевал Валера под сестрой? Может быть, близкую подругу – в юности иногда случается задушевная дружба между парнем и девушкой, хотя гораздо чаще бывает любовь-морковь с вытекающими… А может быть, Анну? Ведь по возрасту она ближе к сестре, чем к тете. Может быть, Таню? С Таней они тоже дружны. Я достала мобильник, но вспомнила, что телефоны обеих у меня на работе, и зашипела от досады. Ведь можно было прямо сейчас выяснить, не называл ли он их сестрами. Хотя… нет, непохоже. Тут что-то о покинутости, о страданиях. А эти две дамы вовсе не выглядят страдалицами. И, наконец, еще одна большая группа стихов была о предательстве самых близких людей. «Измена», «двуличие», «предать бездушно тех, Кто верил и надеялся на верность, Протянутую руку оттолкнуть». Я задумалась. Кто предал Валеру? Друзья? Мифическая сестра? Брат? Не с их ли предательством связан неожиданный уход из семьи? Если связан, значит, речь идет о действительно близких людях – родителях, например. А в чем могли предать сына они? Оскорблять, лезть в душу, донимать своим деспотизмом – это да, заметно. Но предать? Я поговорила на сей счет и с мамой, и с Женей – они навещали меня, обе, особенно Женя, строили самые разнообразные предположения, но они все были одинаково правдоподобны, чтобы быть правильными. – А Туманова здесь лежит? – послышался от двери юношеский голос. Четверо молодых ребят, три парня и девушка, вполне прилично одетых в черное, нерешительно топтались у дверей. Одного из них я, кажется, уже видела. Только узнать мрачное «дитя ночи» с медальоном – роза в колючей проволоке и подведенными глазами в этом скромном пареньке с «хвостиком» было и впрямь мудрено. – А, Черная Роза! Заходи, заходи, – позвала я. Ребята, поправляя на плечах белые халаты, застенчиво пробрались к моей койке. Я похлопала по одеялу, приглашая их садиться. – Вот тебе Моррисон, Роза… А теперь вот что. Вы знаете, зачем я вас пригласила? – Вы ищете Валеру, – полуутвердительно сказала девушка. – Так. Вы представляете, о ком идет речь? – Я так думаю, что о Пьеро, – ответила девушка, в то время как остальные замотали головами. – У меня был его домашний телефон, его вроде зовут Валера. Я показала ей обложку книжки. – На этого кадра похож. – Он! Точно, Пьеро! – оживились ребята. Белокурый мальчик лет четырнадцати, с лицом, покрытым кровоподтеками, робко прошепелявил: – Но мы его уже неделю не видели… он не приходил… да, народ? Я с интересом взглянула на него. – Если не ошибаюсь, это ты и Черная Роза дрались вместе с нами? – Ну да, – Черная Роза покровительственно приобнял младшего собрата за плечи. – Клоун у нас парень что надо, не хлюпик какой-нибудь! (Я подумала, что он сейчас добавит: «Моя школа!», но это было, по-видимому, всем ясно и так). Просто, понимаете… – Что ж сидеть, когда женщины дерутся за нас? – вставил, пришепетывая, Клоун. – Да-а, нам бы так драться, как вы, – с неприкрытой завистью произнес Черная Роза. Третий, дотоле молчавший парень – должно быть, Квадрат, – добавил: – А Доротея вызвала этих, как их… она и первую помощь оказывала. Она умеет… – Да, я в медицинский готовлюсь, – сказала девушка. Чем-то она тоже напоминала Моррисона. На щечках у нее были ямочки, и вся она была такой трогательно юной и чистой, даже без косметики. – Итак, Пьеро… вижу, вы настоящими именами вообще не пользуетесь? – Нет! – дружно отчеканили парни, а Доротея уточнила: – Кроме меня… а меня так и зовут, Доротея. Мама назвала. Хотела, чтобы красиво… – Ну, расскажите мне об этом Пьеро. Где и с кем живет, чем живет, чем занимается, чем увлекается, с кем дружит. А то из его родителей мне удалось вытянуть только «не видели, не знаем». Доротея, вы его девушка? – Нет, – удивилась она, похоже, вполне искренне. – Мы с ним просто дружим. То есть не просто, а очень дружим. Нас даже за брата и сестру принимают иногда. Я ему все рассказываю, больше, чем лучшим подругам. – А дружит он с нами, – вклинился Черная Роза. – Читает «Рэдволл»… – Да ну, – Квадрат так и подскочил на месте, – это же детские книжки! А Пьеро – настоящий гот! – А о чем там? – заинтересовался Клоун. – Пушистое фэнтази… зайчики, белочки… – Если о животных, значит, читает, – объявил Черная Роза, – он любит животных. – Это точно, – ожила Доротея, – как-то мы с ним в Павловск ездили, он там белочек приманивал и с рук кормил. Он даже жаловался, что ему предки кота не разрешают завести. А он, по-моему, больше всего на свете любит зверье и детишек. Как-то на улице один малыш разревелся, мамаша его успокоить не могла, так Пьеро его на руки взял, что-то там ему пошептал, покачал, и малый заулыбался сразу. – Да, он очень хороший, – резюмировал Клоун. – Добрый такой, вообще… – Его стихи – они о вас? – Стихи? – дружно удивились готы. – Он что, пишет стихи? – Пишет, – подумав, сказала Доротея. – Ребята из «Черной Пятницы», эти, которые «Сильфида», говорили, что поют песни на его стихи. Очень классные, по-моему. Но нам он их читать не давал. – А его родителей вы знаете? – Нет, не знаем, – сообщил Квадрат. – У него с ними напряги. Он как-то сказал, что отца так прямо ненавидит… А девушка у него есть, Таней зовут. – Ну-у? – протянула я, а остальные так и уставились на него. – А что – ну? Он так и сказал. Я, говорит, его ненавижу – и за Таню, и за мать, и за сестру. – Но у него не было сестры, – проговорила я, осмысливая услышанное. Таня – это, конечно, невестка… – Вот, а живет он где-то возле меня, – произнес Клоун. – Я его часто встречаю. – А где ты живешь? – Возле станции Спортивная, на Лизы Чайкиной. – Исключено,– твердо сказала я. – Он живет на Фурманова, это район Горьковской. – Ну, тогда… я не знаю… – Может быть, там его Таня живет, – предположил Черная Роза. – Нет, он в одно время идет. Может, он там работает? – Он студент… ну ладно, я это еще выясню, если вы не скажете. – Отца и я ненавижу, – вдруг сказала Доротея. – Когда я про него Пьеро рассказала, он меня жалеть стал и поддерживать. – А что такое с вашим отцом? – спросила я. Конечно, для дела эта информация особого интереса не представляла… но, когда речь заходит о человеческих отношениях, неизвестно, что именно может представлять интерес. Доротея вздохнула, поморщилась. – Да ничего. Я его ни разу не видела. Он с мамой встречался, морочил ей голову, а когда он забеременела, заявил, что женат, и потребовал делать аборт. Мама его выгнала. Вот и все. Он большим начальником стал, это мама сказала. Мы трудно жили, бывало, что вообще с хлеба на воду перебивались, но мама от него ничего не требовала никогда, она гордая очень. А с полгода назад я под машину попала, понадобилась операция. Вот тогда мама ему и позвонила, денег на операцию просить. Он ее послал – сказал, нет у него никакой дочери. Потом, правда, он все-таки помог: прислал какого-то не то парня, не то девушку с деньгами, но и только. Не навестил, не позвонил… А маме после того, как она с ним поговорила, плохо стало, она у меня гипертоник. Сама чуть в больницу не попала. Короче, гад он распоследний… – Да, не повезло, – посочувствовала я. – А Валеркиного отца я знаю. Неприятный тип. – Да нам всем тут повезло, – с чувством выпалил Квадрат. – Отцы эти! Кто их только придумал! – А ты таким не будешь? – серьезно спросила я. – Я? Да я со своим сыном, может, первыми корешами будем! Ни за что! Еще два будущих отца энергично закивали головами, соглашаясь. – А с Валерой, который Пьеро, вы как познакомились? – Да очень просто, – Черная Роза рассмеялся, – у него же свои заморочки… До, расскажешь? – А что ж, и расскажу, – девушка тоже засмеялась, – сидим мы, а он к нам подходит и говорит: «Ну, а тут Доротея есть?» Так, будто он везде искал Доротею! Я и говорю: вот она я. А он: всегда мечтал познакомиться с герлой по имени Доротея. Вот так и познакомились, а я уж его ребятами представила. И подружились. – А какие он книги любит, фильмы, не говорил? Ребята задумались. Я понимала, что задачу поставила непосильную. Ведь им он тоже много не рассказывал. – «Усатый нянь», – наконец, припомнил Черная Роза. – Он у меня дивидишник брал переписать. – Эдгара По и Юнга, – сказала Доротея. – По я у него почитать брала. – А я – Гофмана, – мечтательно прищурился Квадрат. Мы попрощались. Я запоздало вспомнила, что мне не удастся запротоколировать их показания – бланков-то у меня в больнице не было. Поэтому пришлось договориться, что ребята подойдут еще раз ко мне в отделение, когда я выздоровею, и распишутся в протоколах. – Ну и дети, – скрипуче сказала старшая из моих соседок, когда дверь за готами закрылась, – куда их родители смотрят! – А что? – не поняла я. – По-моему, нормальные ребята… После короткого спора на эту тему все три моих соседки начали смотреть на меня как на сумасшедшую! Утром я почувствовала, что пора выписываться, но врач почему-то настаивал, чтобы я пробыла в больнице еще хотя бы два дня. Мне было невыносимо скучно. «Похитителей бриллиантов», которых я к тому же читала раньше, я уже прочла вдоль и поперек, стихи Валеры – так и вовсе наизусть выучила, пытаясь разобраться в их странном авторе. Очень меня интересовали пассажи о маленьких детях. Либо его «сестра» – малышка, и все это об одном, либо предметы описания в обоих случаях разные. Но тут меня начали заваливать информацией. Первая поступила от Тери, залетевшей ко мне в палату перед началом рабочего дня – она с 11-ти. – Вот экспертиза стихов, – лаконично сообщила она, протянув мне распечатку. – Так… шизоидная акцентуация, резко выраженные эмотивные и психостенические черты… – я в принципе понимала, о чем речь, но все же уточнила: – А какие именно черты? – Исключительно раним, чувствителен, склонен жалеть всех и вся. Очень выражено беспокойство о справедливости, о правильности и моральности происходящего. Кстати, не исключено, что может попытаться сам исправить ситуацию, но, поскольку склонен действовать в белых перчатках, это принесет ему серьезные неприятности. – А вот каковы его профессиональные склонности? Работа с людьми? – Со взрослыми – исключено, она ему противопоказана. А вот, скажем, неонатолог или воспитатель детского садика – пожалуй… – Усатый нянь! – я хлопнула себя по коленке, сильно воодушевившись. Конечно! Воспитателем без образования не возьмут, а вот нянечкой… – Вас, кажется, интересовали стихи о предательстве близких. Подозреваю, речь идет о родителях. – Я тоже… – Думаю, даже об одном – об отце. Я ведь не ошибаюсь, у них очень напряженные отношения? – Конечно, не ошибаетесь… Думаете, он изменяет матери? – У вас больше информации, но впечатление такое, что да… Соседки мои, казалось, совершенно мною не интересуются, но это впечатление было обманчиво. Они уже знали, что я разыскиваю парня, и строили несуразные гипотезы на сей счет. Все эти идеи заканчивались одним и тем же неутешительным резюме: молодежь нынче неблагодарная, Андропова на них нет! Насчет Андропова я согласна. Преступность – штука мерзкая, и никакие меры не являются слишком суровыми, чтобы обуздать ее. Пусть бы дежурил милиционер в каждом дворе, пусть бы все носили с собой документы и сдавали отпечатки пальцев. Нормальному человеку это не в напряг. А насчет молодежи… нет, не нужны молодежи драконовские меры. Я знаю двоих молодых людей 17 лет, для которых кумирами являются Терешкова и Сент-Экзюпери. Их драконовскими мерами не воспитывают. Просто их мать прыгает наравне с ними с парашютом, обучает их бою на катанах и дает им несложные задания в серьезнейшем научном проекте. И еще – они постоянно видят примеры лучшего, достойнейшего поведения. Мои соседки, конечно, пришли бы в ужас, узнав, что этих ребят воспитывают две лесбиянки, да еще и бывшие хиппи вдобавок. Неблагополучная семья! Попробуйте сказать об этом Валере, выросшему в атмосфере лжи, недоверия, жестокости «благополучной» семьи Шалимовых. Или его приятелям, чьи родители то на двух работах, то на одной, но напряженной, то заняты другими проблемами и никогда – никогда! – не находят времени нормально пообщаться с собственными детьми. После обеда зашел Костя Верданский и хитренько так поинтересовался: – Тоня, а вы и в коме будете дела расследовать? – И на том свете, – заверила я. – Ну не томи, ты же не просто так навестить пришел. – Лично я – просто навестить, как друга семьи, – Костя лучезарно улыбнулся, выкладывая мне на тумбочку апельсины, шоколадки и всякую прочую дребедень, какую обычно носят в больницу. Одну из шоколадок я немедленно схватила и сунула в рот – больничное я есть не стала, а мамина стряпня слишком жирная и сытная, я от нее вмиг поправлюсь, хотя, казалось бы, больше мне уж некуда. – А вот ребята просили передать… Под ребятами в данном случае он разумел оперативников, которых я отправила на книжную ярмарку. – Значит, так, – Костя достал листик бумаги, как выяснилось – рапорт. – Аверьянова И. П., 1952 года рождения, проживает по… ну, неважно… место работы – продавец книг на Елизаровской книжной ярмарке, уверенно опознала предъявленный фоторобот. Примерно в последних числах октября изображенное на нем лицо приобрело у нее книгу Б. Джейкса «Остров королевы». Спрашивало другие книги этого автора. Очень хотело купить также книгу «Клятва воина», но не имело при себе достаточной суммы денег и сказало, чтобы Аверьянова оставила для него экземпляр – он через неделю с аванса намерен данную книгу приобрести. Стиль изложения заставил меня закусить губу, чтобы не улыбнуться. «Лицо хотело!» – Аверьянова пошутила, что в имеющемся у лица рюкзаке, наверное, остальные книги в жанре «фантастика». Лицо на это сообщило, что там одежда, так как оно ищет недорогую комнату или койку для съема в районе станции метро «Спортивная». Аверьянова дала лицу телефон своей знакомой, проживавшей в указанном районе и находившейся в стесненных материальных затруднениях. Телефон и адрес прилагается. Стесненных материальных затруднениях… Кто им в школе милиции русский язык преподавал, хотела бы я знать? Я вздохнула и мысленно суммировала информацию: Тери и Санди угадали верно, парень действительно купил «Остров королевы», действительно работает, кроме того, у нас есть зацепка – возможный адрес его проживания… ну?! – Кровь и уксус! Рэээдвооллл!! – торжествующе заорала я, взлетев с койки на добрых полметра. – А-а, – понимающе протянул Костя. – Читал, читал… – Туда уже ездили? – Нет. Команды не поступало. – Эх, черт! Ну, ладно… завтра выпишусь и сама съезжу. – А пацан-то в курсе дела, – вдруг сказал Костя. – Эта, Аверьянова-то, говорит: МР3-плеер у него старенький, телефон тоже дешевенький, а в музыке классической и книгах разбирается – дай Бог всякому. Видать, фантастики этой перелопатил... Она с ним в охотку трепалась, наверное, с час. У нее образование – искусствовед… Я отчетливо представила себе двух интеллигентов, пожилую и молодого, с наслаждением предающихся возвышенному общению, отставив все дела. Но! Телефон свой Валера оставил дома, и телефон этот стоил очень недешево. Плеера у него, по уверению родителей, не было. И одежду он тоже всю дома оставил. Итак, наш юный готический друг вел двойную жизнь, причем довольно давно – успел заработать на новую одежду, новый телефон и плеер, и заработать немного, потому что все было недорогим. Даже на вторую книжку денег не хватило. Вероятно, он бы так жил еще долго, при его-то родителях, которые вообще не обращали на него внимания, пока он был с ними, но… И тогда я еще раз суммировала информацию и пошла к врачу – умолять меня выписать. Потом… потом на такси примчалась мама с ворохом теплой одежды, с ней – неразлучные художники с Олей, все они меня дружно ругали, и за легкомыслие, и за глупость, и черт знает за что еще, так что «Тонька Мак-Лапоть» звучало уже почти как комплимент, и наконец, доставили меня домой. – Я у тебя останусь, – решительно заявила Ида. – Ни-ни, девки без меня покувыркаются – когда им еще такая лафа выпадет? – а одну тебя оставить нечего и думать! – Я же с мамой… – Маме твоей тоже отдохнуть надо! Оказалось, что художницы и Оля по очереди жили в моем доме, присматривая за Тоненькой и помогая по хозяйству. У меня на глаза даже слезы навернулись. – А сейчас она с Лехой, – вставила Оля, имея в виду Тоненьку. – Леха и Север ее к себе взяли. У них там к тебе какое-то важное дело, по юридический части… Мама моя Леху и Севера не одобряет. Как и Женю с Олей. Что показательно, за одно и то же. Леха – еще один наш сосед. Очень хороший, добрый человек, совершенный бессребреник и неонатолог. Благодарные роженицы и папаши несут ему во множестве коньяки и вина, и он, если не получается отказаться, зовет к себе в гости соседей и угощает, а часть придерживает и на 9 Мая раздаривает живущим в подъезде блокадникам и участникам войны. За доброту ему прощают даже роман с Севером и теми, кто был до Севера. Север появился в его жизни отчасти благодаря мне. Строго говоря, он не Север, а Северин Вагнер, доктор математических наук, академик и ведущий математик проекта «Далекая Радуга». Когда мне пришлось расследовать исчезновение лаборанта этого проекта, Север явился для серьезного разговора ко мне домой (ну, не нашла я, куда его втиснуть в плотном графике рабочего дня!), пришел заранее, не застал меня и решил подождать у соседей, которыми и оказался Леха. Союз медицины с математикой оказался прочен и счастлив. Северу тоже не позавидуешь. Сотня единиц IQ – это не абстрактные цифры, которыми оперирует ведущий математик, это разница между его интеллектом и умишками других мужчин, даже не разница, а непреодолимая пропасть, которую ничем не компенсируешь. Поэтому он в Леху вцепился с радостью Диогена, который днем с огнем наконец-то нашел человека. Леха страдал от той же проблемы. Вообще, по моим наблюдениям, вся человеческая жизнь в обществе на высокий интеллект не рассчитана; порой дебилы лучше и проще устраиваются в ней, чем интеллектуалы. Тоненька охотно бывает у них в гостях: Леха обожает детей, а Север просто гостеприимен. Когда я зашла к соседям, меня поразил вид их квартиры. Их тоже кое-что поразило. Они смотрели на меня, как на привидение. – Тоня, ты как, нормально? – сердобольно спросил Леха. – Нормально, а что? – На вас же лица нет, – подключился Север. – Вы заболели? Я со слов вашей мамы понял, что вы болели… – Ты что, недолеченной из больницы ушла? – вознегодовал Леха. – Я тебе в таком состоянии ребенка не дам! Ты же вот-вот упадешь! Под впечатлением от собственных слов он пододвинул мне стул и заботливо усадил меня, в то время как Тоненька выбежала и зажурчала, прыгая вокруг меня, а Север подал мне стакан воды. – Парни, вы что? Да ну вас! К вам что, племянники приезжают или крестить кого собрались? – Завтра зайдем, может быть, ты получше будешь выглядеть, – безапелляционно отрезал Леха. Я забрала Тоненьку, обреченно понимая, что действительно зря поторопилась уйти из больницы. В груди у меня болело, голова кружилась, меня подташнивало, а ноги казались ватными. Подружки общими усилиями дотянули меня до нашего этажа (и кто их такими высокими делает, эти лестницы!), а я втихомолку недоумевала. В квартире Лехи красовалась детская кроватка, в стене были аккуратно вбиты длинные гвозди, на которые хозяева развесили погремушки, на столе были приготовлены соски, бутылочки, под столом – упаковка памперсов… Будь хоть один из них женщиной! Утро встречало меня снежком и художественными бутербродами Иды. Маме моей еще не доводилось пробовать эти шедевры съедобного искусства, а обидеть Иду она не хотела и долго-долго сидела над тарелкой, собираясь с силами, пока не решилась все-таки отведать «силушки богатырской», намазанной на хлеб в числе множества опознанных и неопознанных ингредиентов типа буженины, апельсинов, сыра дорблю и черного шоколада. – Может быть, не пойдешь на работу? – спросила мама уже в который раз. Я подумала. – Хорошо. Я не пойду сейчас на работу, а пойду на работу к Шалимовой. Пусть объяснит мне кое-что. Как ни пытались удержать меня Ида и мама, я только отмахнулась. Чувствовала я себя, правда, не очень хорошо, но Тоненьку героически забросила в садик сама, выслушав положенные восторги по поводу поделки, узнала, что нужно сдать еще по 35 рублей на экономичные лампочки, тут же и наскребла положенную сумму, чтобы в должниках не вывесили – у нас в садике любят вывешивать «черные списки», и поехала в поликлинику к мадам Шалимовой. Там пришлось немного подождать – Шалимова принимала пациентов обстоятельно, потом потребить свою порцию недовольства со стороны очереди при виде милицейской «корочки», а потом еще и насладиться испуганными глазами самой Шалимовой. – Скажите, пожалуйста, эти ваши специалисты… – начала она. – Да, они безукоризненно сделали свою работу, – отрезала я. – Марина Сергеевна, вы должны ответить мне на несколько вопросов. Она напряглась. – Есть ли у вас дочь? – Нет и никогда не было, – растерянно сказала она. – Называл ли Валера при вас кого-либо сестрой? – Нет… а что? – Так. Есть ли другие дети, кроме Юрия и Валерия, у вашего мужа? – Нет, – с достоинством ответила Марина. – У нас у обоих это первый брак! – Хорошо… Я пришла к выводу, что Валерий ушел неспроста. Вспомните, пожалуйста, были ли какие-либо конфликты незадолго до его ухода? Марина немного подумала. – Ну… конфликты у нас бывали. Виктор, он человек… сложный. У него работа нервная, он переутомляется… (я терпеливо кивала головой в такт). Буквально за два дня до его ухода они поругались из-за того, что Валера суп не посолил… забыл… Днем раньше – из-за того, что Валера по телевизору что-то там такое смотрел, музыку какую-то, что ли… – Я вижу, что конфликты у вас в доме бывали постоянно, причем по вине вашего мужа, – подвела я итоги. – А вспомните: не было ли ссоры по отвлеченным вопросам? После недолгой паузы Марина неуверенно произнесла: – Это, как сейчас помню, 26 октября… 27 он уже исчез, а 26 он вдруг начал спрашивать Виктора, как бы он себя чувствовал, если бы его бросили родители в детстве, если бы ему требовалась операция, а он умирал бы из-за того, что денег нет… что-то в этом роде… – И что же господин Шалимов? – внутренне замирая, спросила я. – Сказал, чтобы не лез к нему со всякой чушью, и что люди должны думать, прежде чем плодить нищету. Он еще как-то так высказался, вроде «Сучка не захочет – кобель не вскочит», – с отвращением выговорила она. Да-а… интеллигент, ёлы-палы! – А Валера еще спросил, как называется человек, который обманывает самых близких людей. Тогда Виктор вспылил и велел ему отстать. А Валера выпрямился так гордо и бросил: «Подлец – вот как!» – Ну, что ж… И последнее. Марина Сергеевна, у вас деньги не пропадали? – Ну, было… но давно, – признала она. – Где-то с полгода назад. Там крупная сумма, тысяч пять… – Ну, это еще не так много… – Долларов! – В милицию обращались? – Н-нет… понимаете… я случайно это узнала, – ей было очень неудобно, но она все же продолжала, очевидно, более желая найти сына, чем сохранить семейный статус-кво: – Мой муж имел деньги, которые… ну, тайком от меня. Он их прятал. Я подслушала их разговор с Валерой. – Ну-у? И что же они говорили? – Муж спрашивал, не находил ли он деньги, а Валера сказал, что ни о каких долларах ничего не знает и знать не желает. Муж обвинял Валеру, что он взял на свои увлечения, а Валера сказал, что благодаря ему у него нет никаких увлечений. Тогда я и услышала сумму – 5 тысяч долларов. – И у вас не возникло никаких подозрений? – А каких? Многие мужчины так делают. Может быть, он игрок или… – Марина грустно вздохнула. – Знаете, я предпочла не вмешиваться. Меньше знаешь – крепче спишь… Я попыталась представить себе все это. Удивительно грязная и лживая эта присказка, про сучку. Мужчины очень ловко умеют опутывать словами, прикосновениями. Всегда ведь хочется верить, что тебя любят, что с тобой искренни. Женщине внушают с детства, что стоит появиться в ее жизни принцу – и жизнь станет целиком и полностью ОК. И в каждом, кто говорит «я люблю тебя», мы готовы видеть такого принца… Эта присказка справедлива только в отношении таких, как Санди и Тери. Разорвать кобеля в клочья парного мяса – вот, пожалуй, что бы я делала с негодяями, которые используют женщин для секса и лгут им о своей любви! Но я так не умею. А Санди – умеет и делает, кажется, даже не без удовольствия. Жаль, не часто! А мать Доротеи не сумела… и пополнила армию обманутых и преданных жертв гнусной сказочки о любви. – Так, еще вопрос: вам знакомо имя Доротея? – Доротея? – Марина наморщила лоб. – Нет… хотя постойте… Однажды я слышала, как муж, закрывшись в своем кабинете, ругался с кем-то по телефону и произнес это имя. Он был в ужасном бешенстве. Когда вышел, сказал, что у него на работе сплошные интриганы. – Вы его спросили, да? – Нет. Просто сказал. – И вас не удивило, что он начал оправдываться? – Да нет… он был так зол, что я поспешила ретироваться, – усмехнулась женщина. – Но что значит это все, Антонина Павловна? – Мне еще кое с кем надо поговорить, Марина Сергеевна, но готовьтесь к известиям, в том числе и не очень приятным, – обнадежила я свою визави и откланялась. Мне показалось, что я все-таки нормально себя чувствую, и я решила съездить на работу. Наш кабинет – на втором этаже. Лестницы крутые. Ну какая сволочь его так расположила?! – Тоня! – зашелестели мужики: я попала на редкий случай, когда все три убойщика собрались вместе. Ненадолго, конечно, но хоть поздороваюсь со всеми. – Тоня, ты в порядке? – В порядке, – отдышавшись, отмахнулась я, и, героически стараясь не морщиться от боли, рухнула на свой стул. Боже, и чего я такая дура? Хоть бы швы не разошлись! Чуть-чуть придя в себя, я разыскала телефон Анны Ширяевой. – Так, кому там нужна была блондинка-театралка? Вот телефон, только дождись, пока я сама ей позвоню. Покончив (наполовину) с этой бедой, я вырыла бланки протоколов допросов и принялась их заполнять. Однако сразу же возникла заминка: я знала только прозвища «допрошенных». Вот черт… я вышла из положения просто: карандашиком надписала в углу никнейм каждого из готов, а потом уж записала по памяти их показания. Конечно, подшивать их было еще нельзя: анкетных данных не хватало. И я снова засела за телефон. У Клоуна и Квадрата дома никого не было, Черная Роза еще был дома (он учился на филфаке во вторую смену, как оказалось), а у Доротеи трубку взяла ее мать. Я объяснила ситуацию. – Так… еще раз… Серебряных Доротея Викторовна… 1992 года рождения… Так… А скажите, Серебряных – это ваша фамилия? – Да, моя, – удивились на том конце провода. – А фамилия отца? – Какая разница? Отец неизвестен, – рассердилась Серебряных, – я мать-одиночка! – Шалимов? – напирала я. – Да, Шалимов, но какая разница? – Да разницы, в общем, никакой, только сын Шалимова, брат вашей Доротеи, ушел из дому, рассорившись с отцом из-за того, что он ей не помог. – Не помог… но он ей все-таки помог, – нерешительно произнесла мать Доротеи. – Я еще выясню, как он ей помог, но сдается мне, что Валера просто-напросто забрал у отца заначку для Доротеи, а Шалимов об этом и не знал. – Вы сказали, Валера? Пьеро? Но ведь они общаются, он часто к нам заходит… Правда, уже где-то неделю его не было… – Потому и не было, что он ушел из дому. А теперь вот что: вы знаете, где он работает? – Где именно – не знаю, но однажды он сказал что-то вроде «у нас в садике»… Я обрадованно попрощалась и побежала к Скопину – выпрашивать оперативников, чтобы поехали на квартиру к Валере. Ну то есть, может быть, его там и нету… но выяснить-то стоит? Скопин посмотрел на меня с каким-то запредельным ужасом, отчитал за неуместные сражения со скинхэдами, несколько раз подчеркнув, что это должны делать патрули, а не следователи, и за несвоевременный выход на работу (в кои-то веки меня ругали за то, что рано вышла, а не за опоздания!), но оперативников дал. – А я сейчас выясню, где же он работает, – сказала я и засела за телефонный справочник. В районе станции «Спортивная» нашелся десяток садиков: 4, 12, 37, 38, 45, 47, 71, 82, 89, 93… Я принялась их методично обзванивать, задавая один и тот же вопрос: здесь ли работает нянечка Валерий Шалимов? Вполне вероятно, что на самом деле Валера работает и не там. Но… Наконец, в садике №4 мне ответили: – Он во вторую смену. А что ему передать? – Привет от Доротеи, это его сестра, – неожиданно для самой себя сказала я. – Я перезвоню… О, а где вы находитесь? Я, может быть, подъеду… – Лизы Чайкиной, 14, – ответили мне, и мы распрощались. Кажется, тихий молчаливый Валера и здесь отличился – почти ничего о себе не рассказывал. Поэтому наличие у него сестры, о которой никто слыхом не слыхивал, сотрудников Валеры не удивило… Я поднялась, чтобы… я уже не помню, что я собиралась делать. Вполне возможно, ехать домой. Или в садик №4. Я просто-напросто отключилась, сползая по стене и закусив губу от дикой боли… Мои доблестные товарищи, конечно же, вызвали врача. *** – Тоненьку уже без тебя забрали, – сообщили мне. Я подняла глаза на говорившего. Это был Скопин, а рядом маячил обеспокоенный Усольцев. Мне бросилось в глаза, что, несмотря на беспокойство, он так и сияет от радости. И точно, он выпалил: – Тонь, а она согласилась! – Что согласилась? – На премьеру! Я билеты взял. На «Мастера и Маргариту». – Надо было на «Обитаемый остров», – проскрипела я, задыхаясь; он не понял. – А кто забрал-то? – Какая-то Ида, что ли, – Скопин пожал плечами. – Туманова, я тебя умоляю: хватит! Ты нам нужна живой. Кстати, нашли этого твоего… то есть не совсем нашли, но он там живет. Опознали по фотороботу. – Товарищ полковник, а давайте ее переведем к нам в убойный отдел, – предложил Усольцев. – Куда они, ее потеряшки, денутся? Кто живой, будет жить, а кто мертвый, того уж не вернешь. А так от нее толк будет. – Он от нее и так есть, – хмуро возразил Скопин, – если б она еще не лезла куда не просят… Меня сегодня в мэрию вызывали. Скандалище! И все из-за убитого скина… Они, понимаешь, бакланят… Мне пришлось объяснять, что было совершено сразу несколько преступлений: изнасилование, хулиганство, незаконное ношение оружия, нападение на работника милиции… – Так я разве лезла? Я же к готам шла просто побеседовать, ни с кем воевать не собиралась, – слабо запротестовала я. – Они же на нас полезли! – Ты еще спасибо скажи, что мы рядом торчали, когда врач к тебе приехал, – заверил Усольцев. – А то он и особенно медсестричка-истеричка та-ак на твои сережки смотрели! Что они в них нашли, а? Это были те самые сережки с сапфирами, которые подарил мне Тоха. Просто так. Премию получил – и подарил. С его точки зрения, дарить женщине драгоценности нужно не по поводу, а так – чтобы не было повода смыться к тому, кто повода дожидаться не будет. Хотя я смываться от Тохи однозначно не собираюсь, сам подход мне нравится, и его результат – тоже: серьги очень идут к моим серым глазам. – Кристаллы Сваровски, – отшутилась я. Наконец, я немного пришла в себя. Скопин, Усольцев и вернувшийся Донников по очереди предлагали меня проводить, я гордо отказывалась, понимая, что люди эти страшно вымотались за день, а я как-нибудь, с Божьей помощью… вот – деньги в кошельке, сейчас такси вызову… и вызвала. Господи, как же правильно я поступила! Возле моего подъезда в пышном полушубке из нутрии а-ля песец топталась Аллочка с каким-то мужчиной. Ее очередной муж, то ли второй, то ли третий, сообразила я. Второй. С первым у нее была связана какая-то мексиканская мелодрама – она из-за него резала вены, потом делала аборт, и, наконец, бросила некогда любимого «мачо» без всякого сожаления. А потом Аллочка одно время преподавала в политехе и вышла замуж за самого красивого студента на курсе. Она этим очень хвасталась и особенно подчеркивала, что за ним обмирали все девчонки с его курса, а она им – вот какая! – вставила. «Вставить» – ее любимое слово. Я никогда ее не понимала. Аллочка была самой красивой девочкой в классе, потом – самой красивой девушкой на курсе, родители ее занимали довольно высокие, во всяком случае, высокооплачиваемые должности и содержали ее как принцессу, да и успевала она неплохо, хотя до красного диплома и не дотянула. Почему ей все время нужно самоутверждаться? Кому-то что-то доказывать? Бог весть… Но если бы Алла увидела меня с чужим мужиком, сплетен было бы – не оберешься! И хотя Тоха меня не ревнует, и вообще мы с ним друг другу доверяем, я знаю, что ему бы это было неприятно. И мне тоже. – Привет, Тося, отлично выглядишь! – воскликнула Аллочка своим манерным голоском капризной девочки, протягивая ко мне наманикюренные руки с ярко накрашенными ногтями. Я-то маникюр сделать не успела – осталась с субботним, то есть можно сказать, что без оного. Но забавно! Первый человек за последние несколько дней сказал, что я выгляжу хорошо! – Спасибо, ты тоже, – ответила я. – Привет, Сергей! Он поздоровался, а Аллочка тем временем обратила внимание на мою серую шляпу и на то, что под ней. – А это что у тебя в ушах? – Сережки, – не без тайного злорадства ответила я, – помнишь, я тебе рассказывала? Муж подарил. – Сапфиры? Настоящие? – я кивала головой. – А-ах! – она обернулась к мужу. – Белов! Почему у меня таких нету? – Ляля, – увещевающее начала я, – у тебя же есть сапфиры. И жемчуга. И даже бриллианты. – Ну и что, я еще хочу! – разбушевалась Аллочка. – Послушайте, может быть, вы зайдете? – сделала я последнюю попытку погасить пламя. Белов покорно поплелся за мной. Такие вспышки жениного гнева были ему не впервой. У меня уже были гости. А именно, Женя с Олей – раз, и Леха с Севером – два. Я очень им обрадовалась. Во-первых, они мои друзья, и я рада их видеть. А во-вторых, выдержать неразбавленной Аллочку (ее муж, конечно, не может сойти за тоник при таком джинне!) – не для инвалида антискинхэдовского фронта. – Приветик, – сказала с порога Оля. – А я Снегиревых видела. На татами. Они тебе вот что передали… – Мама, мама! – завопила счастливая Тоненька, залезая ко мне на колени и абсолютно не интересуясь моим мнением по этому поводу (я боялась, что снова упаду – рана болела просто невыносимо). – Смотри! Матиас и Василика! В руках у нее действительно красовались два плюшевых зверька в средневековых нарядах, в которых можно было при известной доле воображения опознать мышей. – И еще Клуни Хлыст, грозный предводитель огромной банды крыс и прочих хищников, – с серьезным видом добавила Женя, держа упомянутого Клуни с пластмассовым ножом на конце хвоста. Аллочке у нас сразу не понравилось. Мужчины, которые ее весьма заинтересовали (а они оба, и Леха, и особенно Север – довольно симпатичные, спортивные, с изысканными манерами), даже не смотрели в ее сторону, разве что мельком, когда здоровались. Женя и Оля, каждая на свой манер, были очень жестокими соперницами: Оля – моложе и к тому же стройнее; Аллочка, несмотря на свое пристрастие к мини-юбкам, ничуть не худей меня, а Женя – харизматичнее. Сергей, конечно, все это понимал. Север выпрямился. Стоя он еще привлекательнее: высокий, широкоплечий, с тонким орлиным профилем. На первый взгляд ему не дашь больше тридцати, уже потом, приглядевшись, накинешь еще десяток. Ему 42; обычно мужчины в этом возрасте обзаводятся либо пивным брюшком, либо замашками домашнего продавливателя дивана, либо и тем, и другим. Но Север не любит пива. Север – мастер спорта по альпинизму, он сопровождает Санди в ее нелегких восхождениях и очень этим гордится, ибо Санди с кем попало в горы не ходит. Он носит длинные черные, с легкой проседью, волосы. Вообще он абсолютно не похож на гея и очень мало похож на математика. – Тоня, вы можете уделить нам немного времени? Мы должны с вами посоветоваться, – тихо сказал Север. Я осознала, что вопрос у них очень серьезный. – Пошли ко мне в комнату… Народ, я вас покину ненадолго, ладно? И они рассказали мне свою историю. …В тот день доставили пациентку 38 лет, одинокую женщину, в анамнезе которой значилась тетрада Фалло. Леха порывался мне рассказать, что тетрада Фалло – четверной порок сердца, но я это знала, как знала и то, что с таким диагнозом рожать означает производить сироту. Женщина, звали ее Инна, тоже это знала, но в какой-то момент жажда материнства пересилила все. У нее к тому же был еще мотив: сама Инна рано потеряла родных, выросла в детдоме, потому и страдала от того, что одна на белом свете. Выйти замуж тяжело больной сироте не удалось, да она по каким-то своим причинам и не очень к этому стремилась. Но на шестом месяце положение стало угрожающим. Приговор врачей был однозначен: будете упорствовать – умрете и вы, и ребенок. Аборт, разумеется, делать было уже поздно, и несчастная Инна согласилась на искусственные роды. Все это происходило в дежурство Лехиного заместителя (Леха – заведующий отделением). И все пошло не так, как задумано. Абортный плод (так называется человек, изгнанный из чрева матери при искусственных родах) оказался живым. Он плакал – тоненько и жалобно скулил, не желая прощаться с мамой и с жизнью. Врачи бросили его в ведро, но и оттуда доносились стоны маленького существа. Леха, войдя и услышав этот плач, первым делом спросил: что у вас тут происходит? А услышав ответ, продезинфицировал руки, натянул стерильные перчатки, достал абортный плод из ведра и перевязал ему пуповину. Потом… потом он сделал один звонок. Чуть позже в клинику примчался прямо из своего НИИ Север, на резонный вопрос дежурной медсестры «кто вы такой?» рявкнул «я – доктор Вагнер», девушка решила, что это какой-то именитый гинеколог, и успокоилась. Недолгий совет в Филях, наскоро устроенный Севером и Лехой, постановил: ребенку, а именно девочке – быть, и, если мать от нее откажется, значит, быть ей приемной дочерью Лехи! Впрочем, я думаю, что с Севером щепетильный Леха решил посоветоваться исключительно из этических соображений, сразу все решив, равно как и Север согласился бы в любом случае. Пока Север сидел под операционной, а Леха сотоварищи боролся за жизнь нового человека, женщины-пациентки вовсю обсуждали происходящее, несмотря на поздний час. Гнев их не поддается описанию. Они негодовали, возмущались. Клеймили позором. Инна не слышала их высказываний. Ей отвели отдельную палату. Она неподвижно лежала на своей кровати, уставившись широко открытыми глазами в потолок, и в жарком влажном воздухе уже повисал запашок разложения. – Ну, и что нам теперь делать? – Север поставил вопрос ребром. – Конечно, я знаю – нам вдвоем удочерить ее не удастся… – Беда в том, что это считается не человек, а абортный плод, и я не знаю, как это все оформить, – объяснил Леха. – Мать умерла, других родных нет… что делать? Я подумала. – Уведомить органы опеки и попечительства. Заодно посоветуйся, они лучше знают, что делать. Потом, обратись в рагс. Можешь им сказать, что ты отец, ведь настоящий-то отец неизвестен. И вот что… я же уголовник, а тут надо по семейному праву быть специалистом… уточни у них, правда. Даже не так: сначала в рагс, потом – в органы опеки и попечительства! – А может быть, если в рагсе скажут, то в опеку и не надо, – вставил Север. – Там заявление надо будет писать об установлении отцовства. Захвати с собой медицинскую справку и справку о смерти матери, вот что. Обязательно! А то, что абортный плод… ну и что? Человек живой? Живой. Значит, человек, как бы он ни появился на свет. Аллочка со своим Беловым меня не дождались. Ну не понравилось ей у нас. И хорошо, что не дождались – слишком лакомой была эта история, чтобы достаться ее длинному языку. – Господи, Тоня, ну какая она тебе подруга? – возмущалась Оля. – Скучная мещанка и сплетница, это же видно! Женя играла с Тоненькой. – Из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки? – напевала она. – Из лягушек, из промокашек… – Из организма! – пренебрежительно пригвоздила ее Тоненька. Север и Леха дружно расхохотались. Недавно у них в гостях она еще не то отчебучила. Вернее, они пошли вместе с ней в гости к матери Севера, а там обретаются сестра Севера с семьей, в том числе маленьким сыном Мишенькой. Дитяти понадобилось на горшок. Естественно, Северовская мама предоставила ей Мишенькин горшочек, а потом протянула полотенечко, ласково приговаривая: «Вытирай, деточка, писюшку!». На что Тоненька гордо ответила: «У меня нет писюшки, я не Миша! У меня все спрятано!» Мама у Севера – психолог и последователь фрейдовской школы. После того, как Тоненька двумя фразами разгромила известный тезис Фрейда насчет зависти женщин к фаллосу, мадам взяла отпуск на свой счет на две недели. Переосмыслить… На следующий день пора было выходить на работу. Нет, я не чувствовала себя в состоянии совершать подвиги и бороться с коричневой чумой. Я даже не ощущала в себе сил куда-то идти и кого-то допрашивать. Но на то, чтобы принять очередное заявление (пропала 87-летняя старушка), меня все же хватило. Я села и задумалась. Итак… 87 лет – это немало. Но, по уверениям родных, бабка еще вполне крепка телом, в здравом уме и твердой памяти, так что и родного сына за пояс заткнет. Куда же она могла пойти? Вот список родственников и знакомых, но их всех сын, невестка, внучка и даже правнучка уже обзвонили. Гм… Я выполнила предварительные действия, обязательные в таком случае, потом мне все равно надо было подождать результатов, и я решила еще кое-что проверить насчет Валеры. Вот я его вроде бы нашла. И не нашла. Я просто не знала, что делать. Поэтому я снова позвонила Серебряных. – Скажите, пожалуйста, а в какой больнице лежала ваша дочь, когда попала под машину? А кто врач? Ага… До той больницы от нашего РОВД – не так уж и далеко, две станции метро. И я, взяв фото Валеры, пошла туда. правда, мне пришлось немного покружить по бестолково, как все больницы, выстроенному зданию, но все же я нашла и травматологическое, и даже врача. – Серебряных? – немолодой представительный мужчина наморщил лоб. – Доротея? Ах, да! Как же! Такая славная девочка. Весь персонал извела профессиональными вопросами… она вроде в медицинский собиралась. – У нее была серьезная травма? – Да. Очень. Перелом основания черепа. Мы сразу сделали ей одну операцию, а потом нужна была еще одна, платная… – он испытующе посмотрел на меня. Я сказала: – Ну, чисто медицинские вопросы можно опустить… Я, собственно, капитан милиции Туманова, и меня интересует вот что. Кто заплатил за нее? – Н-не знаю, он не представился. Знаете, очень вовремя. У нее был шанс остаться инвалидом, а бесплатно мы не могли, сами понимаете, – ему было очень неудобно. Его профессия требовала благородства и даже известного бескорыстия, а по нынешним временам такие требования порой чрезмерны. – Он? – я показала снимок. – Он… а знаете, я почему-то думал, что это «она»! – усмехнулся врач. – Да, он, и лекарства приносил несколько раз. Я так понял, что это ее сестра. – Это брат, а не сестра, – хмуро сказала я и откланялась. Ну, вот и хорошо… Я вернулась к себе в отделение, и тут меня ждал сюрприз, причем не из приятных. Приехало телевидение, и меня начали терзать вопросами. – Скажите, пожалуйста, – напористо приставала молодая самоуверенная девица с микрофоном, – что из себя представляют скинхэды? Больше всего мне хотелось их послать. Но не ударять же лицом в грязь! – Следует сказать, – скучным голосом начала я, – что молодежных хулиганствующих группировок, использующих фашистские и националистические лозунги, в Санкт-Петербурге достаточно, но точное их количество подсчитать невозможно. Однако можно с уверенностью сказать, что они не управляются из одного центра и являются обычными хулиганами, которые нуждаются в идеологической подоплеке своих деяний. Таким образом, политического веса эти группировки не имеют, но могут явиться существенным фактором дестабилизации обстановки и грубых нарушений общественного порядка, что и случилось… – Обычные хулиганы, да, – журналистка была слегка разочарована. А чего она от меня ждала? Сенсации? – А вот скажите, вам известны другие случаи противостояния скинхэдов и готов? – Имейте в виду, – тем же скучным голосом ответила я, – что я занимаюсь розыском без вести пропавших, поэтому не владею такого рода статистикой. Могу лишь заверить, что основная мишень скинхэдов – лица, не являющиеся гражданами Российской Федерации. Но, как и всяким хулиганам, им все равно, на кого посягать. – А скажите, – девица зашла с другого края, – вам не было страшно? Вас семеро, их девятнадцать… – Как в «Острове сокровищ», – не сдержалась я. – Страшновато, но по-иному было нельзя. Эти подонки изнасиловали несовершеннолетнюю девочку и угрожали расправиться с нами. – Но вы их буквально растерзали! – Подготовка и регулярные тренировки, – я пожала плечами, нагло скромничая. – А как по-вашему, можно ли бороться с этим злом? – Можно, – уверенно ответила я. – Во-первых, поправьте экономическую обстановку, чтобы родители не пропадали на двух-трех работах, забросив собственных детей. Во-вторых, пропагандируйте то, что пропагандировалось при Советской власти – труд, дружбу, взаимовыручку, интернационализм. В-третьих, нужно заново сделать доступными кружки и секции, потому что все эти скинхэдские мерзости – от нечего делать! А в-четвертых, я знаю семью, где дети никогда не будут хулиганами и бандитами. Их мать лазит с ними по пещерам и горам, привлекает их к научной работе, на равных распределила с ними домашние обязанности и вместе с ними ходит на рок-концерты. Хотя занята, пожалуй, больше, чем все, кого я знаю. Если родители не заинтересованы в том, чтобы их дети выросли порядочными людьми, они ими и не вырастут! – Спасибо, – промямлила несколько ошеломленная журналистка. Я, улучив момент тишины, вывернулась и убежала, хватаясь за бок, а девица, обретя пошатнувшийся апломб, принялась вещать дальше в микрофон. Мне было уже все равно, что она там накомментирует – я звонила Серебряных и Шалимовой. Подумав, позвонила и Тери. Доротея, к счастью, уже была дома, а Шалимова и Тери обещали уйти с работы. Тери мне была нужна, потому что я решительно не знала, с какой стороны ко всему приступить. Мне впервые попался «клиент» с такими «закрытыми ставнями». Потом я снова обзвонила морги, больницы и прочие богоугодные заведения в поисках бабушки, впрочем, довольно безуспешно. Не отрицательный результат – тоже результат… – Тоня! Вы просили машину? – крикнул мне наш водитель Олег Викторович. – Да-да! Бегу-бегу! Мы заехали за Доротеей, Тери и Шалимовой, потом Олег Викторович долго ворчал – оказалось, что в садик №4 можно было ехать и не делая такой крюк, какой мы сделали по моей вине… – Лизы Чайкиной? 14? Ага, это детский сад, – проворчал он, наконец, проверяя правильность маршрута. – Приехали! Вас подождать? – Да. Я думаю, за несколько минут управимся, – сказала я, и мы пошли вперед. Доротея была очень заинтригована, но не удивлена. Я по телефону объяснила ей, что хочу открыть некую тайну, касающуюся ее и Валеры, но для этого они должны увидеться. Тери знала, в чем дело. А вот Шалимова показала себя не на высоте. Она то и дело приостанавливалась, переспрашивала, туда ли мы идем, что мы там будем делать, наконец, воскликнула: – Нет! Я туда не пойду! Я не хочу! – Что вы не хотите? Сына увидеть? – рассердилась я. – Но что моему сыну делать в детском саду? Он, слава Богу, давно вышел из этого возраста! Доротея откровенно расхохоталась, а Тери сделала каменное лицо. Ее самообладанию можно позавидовать – она самый хладнокровный человек из всех, кого я знаю. Она и со скинхэдами катаной рубилась безо всякого боевого запала, точно делая неприятную, но нужную работу. Шалимова бросила на Доротею пылающий взгляд, но сдержалась: мы уже заходили. – Валера в этой группе? – поздоровавшись, спросила я. – Нет, он в младшей, – ответила немолодая воспитательница с добрым лицом, улыбаясь. – Очень хороший парень ваш Валера. Такой хорошей нянечки у нас давно не было! – Нянечки? – ошеломленно переспросила Шалимова. – Я же говорила, он любит детей, – ответила Доротея, позабыв, что говорила-то она это мне, а не ей. Шалимовой Доротея откровенно не нравилась. Странный вид – джинсы, сумка с нарисованными монстриками, две сережки в одном ухе… и еще посмеивается, непочтительная. Поэтому она кидала на девушку негодующие взоры, но молчала, явно считая ниже своего достоинства спорить с девчонкой. – Стучи, – кивнула я. Доротея послушно постучала в дверь, и, когда та открылась, вежливо спросила: – Здравствуйте, а Валеру можно? – Вот я, – Валера поднялся из глубины комнаты и шагнул к нам. Вернее, к ней, потому что мы все, кроме Доротеи, стояли за дверью. – Привет! Откуда ты знаешь? – Привет! Что знаю? – удивилась девушка. – Ну… мне сказали вчера, что звонила моя сестра Доротея, – удивился и он. – Откуда ты узнала про все? Я исподтишка разглядывала его. Действительно похож на Моррисона. Большие глаза с длинными ресницами, длинные волосы, собранные в пучок, тонкий романский профиль. Взгляд кроткий и печальный, уголки губ чуть приподняты – добрый, наверное, парень. И друзья его того же мнения. Одет просто, в черную толстовку с капюшоном и черные джинсы. – Это я звонила, – тихо сказала я. Шалимова сделала нервное движение, но я поймала Валеру за рукав и втащила в коридор. – Капитан милиции Туманова. – Постойте… мама? милиция? Н-не понимаю… – он смутился и растерялся. Но не испугался, как Черная Роза. Вины за собой никакой не знал? – Объясняю. Сначала тебе, Валера. Твои родители обратились в розыск, когда ты ушел не попрощавшись. Теперь вам всем, кроме Тери. Знакомьтесь, профессор психологии, доктор психологических наук, руководитель Центра помощи жертвам насилия Тери. – Ой, а я думала… – Доротея выпалила, смутилась, но все-таки договорила: – я думала, вы спортсмены! – Одно другому… – усмехнулась Тери. – Итак… Марина Сергеевна, мне очень жаль, но ваш муж – негодяй. Он изменял вам и продолжает изменять. Именно поэтому… – Да какое вам дело? – визгливо перебила Шалимова. – Вы по сути, по сути… – Вот и по сути. У вашего мужа есть дочь на стороне. Он, правда, ее не признает, и даже не пожелал ей помочь, когда она умирала в больнице… – И правильно! – визгнула Шалимова. – Какое она имеет право… – Я его не просила! – возмутилась и Доротея. – Это все мама! И он же помогал, хотя такая помощь… – Ах она дрянь! Шавка! Навязалась ему со своим щенком! – вскипела Шалимова, на что получила окрик: – Не смейте так о моей маме! Дура старая! – Либо вы замолчите, либо я ничего не буду рассказывать, – вспылила и я. Тери изучающе созерцала обеих. – Так вот… – я выдержала паузу. Женщины молчали. Молчал и Валера. Можно было продолжать. – Когда мать Доротеи позвонила ее отцу, господину Шалимову, он был очень несдержан. Я так понимаю, в быту этот самодовольный хозяин жизни попросту хам. Вы, Марина Сергеевна, и Валера слышали его ор. Но Валера услышал чуть больше. Как уж он разыскал Доротею – это пусть он сам нам расскажет, но он ее нашел. И, поскольку зарплата нянечки не позволяет оплачивать дорогостоящие операции и лекарства, он взял деньги из заначки отца. Деньги эти предназначались для оплаты услуг его любовниц. Чтобы понять, что к чему, мне достаточно было мельком заглянуть в его телефон, – там куча женских номеров. Все эти Гали, Наташи, Лены… Потом Валера разыскал и лично Доротею в компании готов и сдружился с ней. Так что вас не зря принимали за брата и сестру – вы ими и являетесь, Доротея… Девушка была заметно потрясена, зато Шалимова с трудом сдерживалась. Я поняла, что она в курсе интрижек мужа, но до сего момента закрывала на них глаза, очевидно, дорожа видимостью семейного очага или еще какими-то выгодами замужества. А я ее лишила такой возможности. – Пока Валера еще мог утешать себя тем, что роман с Ниной Серебряных был очень давно, и, может быть, у его родителей все еще наладится. Этим и объясняются его попытки сблизить родителей, помочь матери, все эти билеты в театр и попытки организовать семейные вечера у телевизора. Но 26 октября он как-то узнал, что его папа продолжает бегать по бабам. Тогда же он поговорил с отцом насчет Доротеи и назвал его подлецом. – Вы… вы… ищейка! Я просила вас найти сына, а вы… – губы и подбородок ее дрожали. – Это не ваше дело! Вы сломали всю мою жизнь… – Да ладно, ма, – Валера мягко коснулся ее плеча, – она и так уже… – Ваш сын прав. Обратившись ко мне с просьбой наладить вашу семейную жизнь с сыном, вы автоматически сделали ваши дела моими. – Что же теперь будет? Что же теперь будет? – повторяла Шалимова, давясь слезами и явно меня не слушая. Доротея оглянулась на Тери и сказала: – А я вот чего… Валер, пошли к нам. Я маме все расскажу, она согласится. Будешь с нами жить. – Куда? В хрущевку? – побагровев и перекосившись лицом, крикнула Шалимова. – К этим голодранкам? Да какая она тебе сестра? Где доказательства? – Есть доказательства, – тихо сказал Валера. – Тетя Нина сохранила их старые фотографии, там, где они вместе. Там папа. Он ей врал, понимаешь? Она не виновата! И она его ни о чем не просила, пока… – Да еще неизвестно, что там была за травма, – кипятилась Шалимова, жалкая и страшная. – Известно, – вмешалась я. – Перелом основания черепа. Если бы ей не сделали ту, вторую, операцию, Доротея осталась бы инвалидом. – Мам, ну, не позорься, – страдальчески попросил Валера. – Ну перестань! Я нашел квартиру… – Да ну, квартиру, – фыркнула Доротея. – А то я не знаю! Мама тоже воспитатель в садике. На ваши зарплаты только квартиры снимать! Говорю тебе, пошли к нам. – Кстати, а почему Валера попал в политех, а не на дошкольное воспитание? – вдруг спросила Тери. – Папа, – объяснил Валера, смутившись. – Ну, и… мама тоже. Они сказали, что я и так нюня. Надо мужской работой заниматься. Папа хотел, чтобы я пошел в юридический, но я решил, что лучше туда, где Юра… – Приятный тип этот твой папа, – хмыкнула я, – жене изменял, любовницам голову морочил, дочь бросил, сноху оскорбил, сына заставил идти на нелюбимую профессию… – Не ваше дело, – прошипела Шалимова. – Думаю, да. Ведь Валера нашелся, и дело можно закрывать, – спокойно сказала Тери. – Я тебе, Валера, советую все-таки доучиться первый курс и без проблем перевестись на дошкольное. Теперь это только ваше дело, мадам. И я вам не завидую. Вот моя визитка… Шалимова разорвала визитку и швырнула ее на пол. Валера покачал головой и поднял обрывки. – Боюсь, вам рано или поздно придется обращаться к нам, – мягко продолжала Тери. – У вас уже сейчас явные невротические симптомы. А, оставшись наедине с мужем, вы доведете себя до психоза. Повторяю, я вам не завидую. Хотя и жалости не испытываю. Награда нашла героя! Пойдемте… Доротея осталась с Валерой. Думаю, теперь им было о чем поговорить по-настоящему. Шалимова же поплелась вслед за нами. Казалось, ей многое хочется нам высказать. Она явно видела в нас врагов, уничтожающих ее налаженную жизнь. Наконец, уже на подходе к машине ее прорвало: – Что вы знаете о семейной жизни, вы? Небось, торчите в своем центре! А вы? Да у вас хоть когда-нибудь муж был? – Был, – кивнула я, – и даже два. Один такой, как у вас. Но я вовремя ушла и не цеплялась за всю эту грязь. – Ну и дура! – Почему? – удивилась Тери. – Ведь теперь у нее новый муж, и они счастливы. – Она молодая, – всхлипнула Марина, – а мне куда деваться? – Чепуха! – хором выпалили мы. Олег Викторович завелся, машина тронула с места, и мы больше не проронили ни слова. Я вспомнила, как однажды та же Тери, совершенно по другому поводу, сказала: «Саморазрушение – великий соблазн, и по доброй воле человек его не прекратит, за редчайшим исключением. И заметьте, что в этом соблазне всегда найдутся помощники – подталкивать падающего, но очень редко – те, кто захочет его удержать». Марина спешила к своему «помощнику», а разорванная визитка Тери так и осталась у Валеры. А вечером я забрала Тоненьку из садика. Воспитательница сказала, кося глазом в сторону: – Я уже сейчас вам говорю, заранее… на новогодний утренник надо золотые чешки и костюм. Тоня должна быть бабочкой. Желательно белой или розовой. Я машинально кивнула головой. Потом надо было выслушать все детсадовские новости от Тоненьки, подняться вверх, все еще страдая от слабости, и обнаружить Тоху! – В оперу сходил, – жизнерадостно вещал он упоенно внимавшим ему Петьке, Жене и Оле, – пели по-английски! Вы не поверите! Чайковского! На английском! Хотя поставили неплохо… О! вот и мой жён! Здорово, Антоха! (Он приподнял в объятиях, оторвав от пола на добрых полметра, сначала меня, а потом Тоненьку). Здорово, Тоненька! Держи краба! – А тебя по телеку показывали, – воскликнула Оля. – В восемь, кажется, повтор будет… Повтор в восемь – это как раз после ужина. Я охотно согласилась посмотреть себя на голубом экране. Черт бы их побрал… Нет, костюм у меня не помялся, и макияж не размазался, и выглядела я вполне респектабельно. Но мымра-журналистка! Это же надо, взять и вот так сгустить краски, взахлеб растрепав про «покушение на работника милиции», который – то есть я – «чудом выжил», а негодяя «бог покарал»! Девчонкам и Петьке страшно понравилось, как я выступала. Они сказали, что очень внушительно. Но у Тохи с лица сошла вся краска и даже, кажется, борода поседела. – В жизни больше не поеду в командировки, – выдохнул он. – Я тебя… ни на шаг! – А, пустяки, – я беспечно махнула рукой. – Видали б вы, как мы их мочили! Я думала, что Аллочка непременно позвонит по поводу моего выступления. Но она не позвонила. Похоже, до нее дошло, что у нас с ней нет ничегошеньки общего, и это радовало… А в субботу было утро моего триумфа. Отрабатывать броски я не рискнула. Я упражнялась на тренажерах, с удовольствием наблюдая, как Тоха швыряет об татами моих бравых коллег, а те – его. Вот и майор Давлетов пришел, расчехлил катану… – А все оттого, что женщинам много воли дали, – послышался голос Константиныча. – Женщины… Тоха перевел дух, стер пот со лба и заметил: – У хорошего мужика жена плохой не бывает. – Вот-вот, и я говорю, – обрадовался Константиныч нежданной поддержке. Тоха продолжал: – Вот я, хоть я и не идеал. Ща домой приду – пылесосом пройдусь, потом с детенышем прогуляюсь, потом со списочком в супермаркет. Вечерком – в театр с женой. Если в компанию иду – так ее или с собой зову, или предупреждаю. Всегда расспрошу, что там у нее на работе, свое расскажу. Со всеми праздниками ни ее, ни тещу поздравить не забуду. Так с чего же ей быть плохой? А если мой сосед пришел – мурло мурлом, ни поговорить, ни по дому помочь, откуда его жена будет хорошей? Семейное счастье от мужчины зависит! Назвать Тоху подкаблучником или еще как-нибудь обидно Константиныч не рискнет. А то улетит в Москву без самолета. Поэтому он только поскрипел зубами и завел другую пластинку: – Все эти голливудские фильмы – фигня! Они завязаны на том, что женщина может побить мужчину… В это время в спортзал вошли Снегиревы и Тери. – О, наш брат катанщик! – обрадовались они. Катана у них была одна на четверых, и первой досталась она снова Тери. Разумеется, она заметила, что я за ней наблюдаю, и злонамеренно принялась показывать редкие и эффектные приемы. Зря, конечно. Я в фехтовании – ни бум-бум, и оценить ее искусство могла разве что по результату, а результат был один: катана Давлетова летела в одну сторону, а сам Давлетов – в другую. В конце концов, он буквально уполз с татами, обливаясь трудовым потом. У Тери выступили чуть заметные капельки над верхней губой, и она, ничуть не устав, весело помахала рукой нам с Тохой. Константиныч набрал в грудь воздуха, но промолчал. А в другом углу татами летал, тяжко охая при каждом приземлении, наш чемпион в легком весе Игорь Овсянников: он имел неосторожность заявить Сашке, что хорошо владеет айкидо… – Ну что, разомнемся? – жизнерадостно обратилась Санди к самому Константинычу. Знай она, как он утверждал, что для него все бабы – дуры, в ее голосе было бы поменьше дружелюбия. Зато Константиныч решил, что сбылась его мечта: оттрепать бабу по полной! Я, правда, сразу заподозрила, что сбылась моя мечта: женщина накостыляет Константинычу… Сбылась, но слабо. Санди лихо швырнула его сначала через плечо, потом – с захватом за рукава, наконец, раззадорившись – «мельницей», после чего Константиныч, сдаваясь, томно шлепнул ладошкой по татами. – Голливудские фильмы – фигня, – злорадно прокомментировала я, сожалея, что все так быстро кончилось. – Конечно, фигня, – сказал Давлетов, уже немного отошедший от поединка с Тери. – Эк она меня раскатала… Фигня. Это только наши бабы такие, а американки – фигня. Круче русских баб нет! И вообще круче русских нет. – Это точно, – согласился Гарри, французский барон Беренгар Снегирев де Пейрак из летного училища, и перехватил катану поудобнее. Была его очередь.