Лет в шестнадцать, настало время для постановки на первоначальный воинский учет, первый раз в жизни я увидел военный комиссариат нашего города. До этого момента военных я видел только в фильмах и на девятое мая. На девятое мая, это были седовласые старцы с красными гвоздиками. А по фильмам…ребята из «В бой идут одни старики» или «Четыре танкиста и собака» были моим идеалом. На уроках ОБЖ, офицер ВМФ РФ прививал нам любовь к жизни, труду. Уважение к старикам, женщинам и детям. И вот, на одном из уроков он выдал нам анкеты для родителей. В этих анкетах они должны были оценить наше физическое и психическое состояние. Большая анкета на четыре страницы формата А4. На следующий день мы с этими анкетами и характеристиками должны были пойти с нашим преподавателем в военкомат. Настало утро следующего дня, и вот мы у ворот военкомата. Серые ворота с красными звездами. Ох, эти красные звезды, всё ещё красные звезды. Нас было около тридцати человек, все из одной школы. Кто-то хвалился, что его отец был в Афгане, кто-то спорил, что его точно припишут в ВДВ. А я смотрел на сугробы вокруг, на облезлое, двухэтажное здание военкомата, в свете утренних фонарей, оно выглядело очень тоскливо. Как и всякому мальчишке, мне хотелось быть героем. Пройти путь от рядового до генерала. И быть не канцелярской крысой с дипломатом, а боевым офицером. ВДВ или нет, лучше ВМФ. Но как я могу стать бойцом, если без очков я не вижу лиц, если после стометровки, земля подо мной кружится, а во рту чувствуется вкус желчи? Уже в то время зрение моё упало до -3.5, мучили постоянные головные боли, и что ещё хуже, появился полиартрит. Последние девять лет я был освобожден от уроков физкультуры, и в то время, как другие наматывали круги, я просто гулял, гулял и завидовал их крепкому здоровью. Подул холодный ветер, я очнулся и подумал за каким чертом мы столько здесь стоим? Оказалось, ждем ветерана, который расскажет нам о том, как он служил. Дело то, конечно, интересное. Но уже более двадцати минут мы просто стоим и ждем. Периодически появляется прапор, и кричит на весь внутренний двор: «Да заткнитесь вы, дебилы!». Видя ожесточение на его лице, мне становилось страшно. Но я успокаивал себя тем, что это прапорщик, про них много анекдотов ходит… -Стройся! – послышался голос старлея. Это был низкорослый, рыжеволосый, упитанный мужчина, румяный от выпитого чая . Мы выстроились. Ему не понравилось, как мы выстроились, и парой ёмких слов он объяснил нам, как нужно стоять, чтобы ему нравилось. Принявшись расхаживать взад вперед, и протягивая каждое слово, старлей объяснил нам, что Родина дала нам многое, и грядет тот час, когда мы вернем ей долг. Время маменькиных сынков прошло, и настал час мужества… -Выйти из строя, - гаркнул он, - вышел, я сказал! Интересно, к кому это он так обращается?- мелькнула мысль. И я осмотрелся. -Чё ты рылом крутишь? Выйти из строя! -Я? – изумление вырвалось из горла. -Выйти, я сказал! Я вышел, и ещё раз осмотрелся вокруг. Пацаны посмеивались, а некоторые просто ржали. -Ты как перед офицером стоишь? -Как? И я осмотрев себя, обнаружил, что замерзшие руки спрятал в карманы куртки. И что же здесь такого? Он то, выпивши чаю, с тепла, здоровый мужик. А я двадцать минут топал сюда, полчаса уже стою, полиартритные руки опухают, вот я и спрятал их. -Отвечай! - У меня руки болят, я их, поэтому, в карманы и засунул Строй заржал. -А у меня душа за Россию болит! Вот пока есть в ней такие…Как тебя зовут? -Володя. -Пока есть такие вот Володи, - он нарочито протянул моё имя, - Родина наша в опасности. Страшен враг внешний, но внутренний ещё страшнее. Поэтому и существует устав…Встать в строй, не беси меня! Я встал в строй, строй продолжал хихикать. Над чем они все смеются? Из-за угла появился бодрый старичок, которого мы так ждали. А за ним появилась группа школьников. Все отправились в актовый зал. Не военкомат, а дом-музей. Почти все стены обиты деревом, выкрашенным в темно-красный цвет. На стенах выцветшие плакаты, от «Родина- мать, зовет!» до, видимо, нарисованного каким-то призывником «Родина, Честь, Слава!»..и Ленин, Ленин, Ленин. Холодный, темно-красный актовый зал, тусклые лампочки, запах деревянных столов и пота. Огромный белоснежный бюст Ленина. На стене снова плакаты. На ближайшем ко мне, красное лицо Ленина и надпись «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи!». Места на всех не хватило, стояли в проходе, и даже в коридоре. Ветеран долго, очень долго говорил, старлей начал засыпать. Никакой поучительной истории мы не услышали. Из всей речи можно было выцедить лишь «Я воевал, все воевали. А кто не воевал – тех стреляли. И хотя я ни Юнкерса ни Тигра не видел, мне было страшно, когда я увидел немцев, они были сытые, довольные. А мы есть хотели. Но надо было Родину защищать, это честь и долг !» После того, как он сказал, что Тигра никогда не видел, интерес к нему был утерян. Я начал думать о четырех своих прадедах. Один, ещё перед войной, получил десять лет лагерей за антисоветскую пропаганду. А точнее, за слишком громкую фразу вроде «Да вашу мать! Сколько же я на вас корячится, буду, с вашей советской властью!». Не помогли ни годы службы добровольцем в Красной Армии, ни то, что имущество свое делил с другими и до последнего верил в светлое будущее, которое оказалось мраком. Мордовские лагеря, жена с четырьмя детьми, детьми врага народа. Расстрел. Другой дед, в это время, в составе стрелковой дивизии брал «высоту», патронов было мало, поэтому брал с пустыми руками, против минометов. Тысяча жизней за пару дней. В октябре призывался - в январе погиб. Третий дед, то ли из-за польского происхождения, то ли ещё из-за чего, попал в ряды неблагонадежных и пополнил состав штрафбата. Еще пара месяцев и погиб под Воронежем, вот он то, видел немецкие танки… Четвертый же, вернулся живым. Могучий, двухметровый великан, никогда уже не разогнется – поврежден позвоночник. Но живой. Я сидел и думал, что же они чувствовали? Эти четыре совершенно разных человека. -Дедушка, заканчивайте уже, - сказала женщина в сиреневой кофте, и с серым лицом. -Дочка, дак они вон как слушают! -Нам некогда Вас слушать, у нас работа, а у них – учеба. -Дык я пришел-то.. После мы заполняли анкеты, проходили тесты, которые определяли нашу годность к службе, и подбирали профиль. Судя по вопросам, гуманитарии в армии были не нужны. Однообразие вводило в ступор. В характеристике, данной классным руководителем, говорилось, что из меня вышел бы хороший радист, вот только слабые знания физики.. Я очнулся, лишь когда разделся до трусов и стоял на весах. Совершенно неожиданно, я стал весить на 10 килограмм больше, да и в росте заметно прибавил. -А почему это…? – удивился я. -Всё нормально, тебя лор ждет. -Но ведь это не мои данные! -Иди уже! Не умничай, я свою работу знаю. Это не ко мне вопросы. Я встал перед дверью, которая вела в длинный коридор. Мне предстояло пройти его до конца , и там, сидя за столом, утренний старлей решит мою судьбу. Возле двери возникла очередь. Почувствовав на себе взгляд, я обернулся и увидел, что меня, а точнее мой зад, рассматривает девушка, которая была тут кем-то вроде гардеробщицы. -Чё уставился? -Просто Вы на меня так смотрите… -И что? Твоё то, какое дело? Отвернулся. Пол был холодный, кроме того, по босым ногам гулял ветер. Я переминался с ноги на ногу, и стопы прилипали к грязному, липкому линолеуму. Распухшие пальцы противно ныли. Боевой дух падал. В конце концов, я вошел в это коридор. За столом сидел лор, добродушный старый еврей. Умнейший врач, который лечил меня с детства. А когда я ныл и вырывался, обещал устроить мне «козью морду», что это было я не знал, но боялся. Он проверил мой слух, и печально констатировал, что слух на правом ухе, ухудшен. Дал пару рекомендаций, и пожелал удачи. Годен. Далее шел окулист. Я снял очки и выяснил, что без них я вижу только ШБ, да и то, только потому, что за детство, проведенное у окулиста, выучил первые шесть строк наизусть. Посмотрели глазное дно, и в моем деле появилась надпись -2 -2.5 Б-4. -Как это минус два, если у меня очки на минус три с половиной, а второй глаз вообще на минус четыре? -Всё не так плохо, как ты думаешь, или дальше. Тебе не завтра в армию. -Но -Иди уже, тут очередь! Ты один что ли?! Годен. Зачем тут стоматолог? Ведь если человек, не отличающий своего от врага годен, то человек с больными зубами и подавно годен? Годен. К невропатологу, как мне и сказали, я пришел со своей карточкой из поликлиники. Она, к тому времени, состояла из двух томов, первый сантиметров в семь, и второй около двух. Большая часть записей была сделана невропатологом. Головные боли меня мучили постоянно, обследования, больницы, уколы. Присев на холодный стол, уже не чувствуя ног, я положил карточку на стол. -Убери -Так я её для Вас и нес! -Зачем она мне? Твоя же карточка. -Там написано, чем я болею. -Да? И чем? -Вегетососудистая дистония , - начал я … -Уууу, да ладно тебе! -Серьезно! -Встань, закрой глаза, и коснись пальцем правой руки кончика носа. -Вот -Молодец. Ногу на ногу закинь, - она ударила молоточком по колену, нога дернулась,- вот и хорошо. Годен. -И всё? Так у меня же голова болит постоянно -Таблетки пьёшь? -Пью -Вот и пей. Иди. Годен. После этой беседы я понял, что я нужен Родине. Очень нужен. Если здесь, в родном городе, в военкомате, к нам относятся как к быдлу, то что будет там, в части, за пару тысяч километров отсюда? Хирург попросила стать к ней лицом и снять трусы, посмотрела, улыбнулась. -А теперь задом. Годен. Терапевт взяла лист, написала на нем «годен», а после заинтересовалась здоровьем. Я рассказал ей, о печени, артрите и показал опухшие суставы кистей. -Да, артрит это плохо. Лечись. Годен. Я был раздавлен. Много есть анекдотов про военкомат, но я думал это шутки. А это оказалась нашей правдой. Психиатр поинтересовался, хорошо ли я сплю? И не было ли у меня мысли покончить жизнь самоубийством? Мысли у меня такие были. Да и не только мысли. Но стоит ли говорить об этом психиатру, среди пацанов и военных? Рассказывать, что отец пил, и бил меня за каждую двойку, бил так, что я летал по комнате, размазывая по лицу кровавые сопли. Я избегал дома, а на улице меня ждала нехорошая компания, требовавшая от меня денег, а так как у меня их не было, меня били. Желая возмездия, я стал носить с собой нож и в итоге попал в милицию. Не видя больше смысла и сил жить, я пошел в общежитскую прачечную с намерением повеситься. За мной следом шли какие-то ребята, и у них явно были относительно меня некоторые соображения. Это ещё больше убеждало меня в необходимости уйти из жизни. В конце концов, я повис, дергаясь во все стороны и хрипя, хрипя и сожалея, что выбрал такой неудачный способ. И в это момент, в прачечную забежали те самые ребята, от которых я ждал зла. И спасли меня. Нет, не стоит говорить ему об этом. Годен! Последняя комната, стол, белая скатерть, графин с водой. Посредине, как судья, сидит старлей. Справа сидит психолог. Годен - пишет он. Смотрит на меня и добавляет: «А вообще, не место тебе там». И вот, молодой, хмурый председатель военно-врачебной комиссии, достает дорогую ручку из серого пиджака, подписывает бумаги и передает их старлею. -Чё ты встал то, как пень?! Читать умеешь?- зашипел старлей, глядя исподлобья. -Умею. -Ну так читай, мать-перемать! На столе стояла подставка, а на ней было написано: «Товарищ старший лейтенант, призывник (фамилия) для постановки на воинский учет прибыл». -Товарищ старший лейтенант, - начал я, стараясь рассмотреть текст. После проверки зрения, с расширенными зрачками я плохо видел. -Не понял! -Что, не поняли? -У тебя в трусах что? - Как это, что?, - удивился я, не понимая, к чему офицер начал этот разговор. -Ну там что-то есть? Или нет ничего? - спросил старлей, оглядываясь вокруг и ища одобрения у сидящих рядом. Я молчал. Мир сузился до размера этой белой комнаты. Неожиданно, я вспомнил, как пару лет назад, мужчина, ровесник моего отца, которому в Афганистане оторвало обе ноги и кисть левой руки, попросил у меня сигарету. Не курю, - ответил я. Он похвалил меня, и спросил, почему я смотрю на него с таким страхом и отвращением. Я не знал, что ему ответить, тогда он рассказал мне, как он из красивого юноши превратился в то, что я сейчас вижу. Он рассказывал с дрожью в голосе, и зарыдал. «Зачем они погибли? За что? Для кого?», я решил утешить его, и сказал – «За Родину!». - Да ….твою мать, сынок! За какую….Родину? При чем здесь Родина?! Он рыдал, и всё тело его содрогалось… И вот я снова чувствую страх и отвращение. А ведь может и этот толстый старлей был в Афганистане? -Встать смирно! Читай громко, если ты мужик! Я прочитал. -Ещё раз! Я прочитал ещё раз. -Таак, значит скоро школу заканчиваешь. -Не скоро -Скоооро. Очень скоро. Так. Тут пара вопросов -, сказал старлей, глядя на моё дело. Отношение к службе? Же-ла-ет. – вписал он. - А меня Вы не спросите? -Тебя? Зачем? Ну хорошо, служить желаешь? -Нет. Что ты сказал? -Не желаю, - громко сказал я и сам испугался своей решительности. -Дурак! Да ты понимаешь, КОМУ ты это говоришь и ГДЕ?, - приподнимаясь со стула начал старлей.. -Понимаю. -Все желают. А ты нет! Это как?! Отец служил, дед служил твои прадеды служили! -Мои прадеды в тюрьмах, за свои взгляды сидели. А кто воевал, умерли с пустыми руками против танков. - И что? А ты, значит, не хочешь? А пацаны вон, все хотят. Чтоб мужиками стать! -И без армии я ума наберусь, - совершенно потеряв чувства бормотал я. -Родина тебя кормила, одевала, а ты, подлец, умереть за неё не хочешь?! - Мама меня кормила, и работала с утра до ночи… -Заткнись! Я смотрю ты упертый баран! Ты не думай, что тебе это просто так пройдет. Я тебя научу! Дайте мне красную ручку! Дайте! Ну была же, я видел! Ему дали красную ручку, и рядом с синими буквами «желает», появилось красное «не». Большое красное «Не», обведенное на несколько раз. -Годен! В часть связи пойдешь. Так прошло моё первое знакомство с военкоматом. Домой я снова шел пешком, так как деньги на обратную дорогу, спрятанные в сапог, кто-то украл.