Ну здравствуй тебе, Джонни Тоскано, Трус, подлиза и обожатель женских пряностей, Первым делом выучивший "трусики" и "лифчик" На русском языке, Трудоголик и советчик сраных советов. Я даже не знаю, как справляться с твоей добротой, Что ты впихиваешь в каждого большими ложками в две сажени, Хуже товарища Дынина, ей богу. К чему осаждать тебя бутылкой из-под шампанского, Если ты ни черта не понимаешь своей индуской Морской головой-капустой? Ты гордый, но беспамятный, Бьющийся медным лбом о каждую железку, Что на три миллиметра ниже твоего роста. Ты трусливый тиран С маской глупого волшебника, Раздающего цветастые сладости В грязные руки туркменского народа. Ты умеешь по-детски бегать за птенцами С ласковыми криками "птитьки-птитьки", Можешь врать и закладывать людей по найму. Ты чудовище с лицом женской сладости. Твой самый жуткий кошмар – пенсия, Когда ты будешь изнывать от плотности Своих иссохшихся суждений. Ты самодовольный трус – Что за странное совокупление – Человек, не могущий просить женщину Свернуться жалким калачиком у ее ног. Я покажу тебе густой мазут Неба Самой черной ночи, С печеным золотом Яблока, С тысячью серебряных Сахаринок, С белой мякотью Чаек, Летящих непонятно Куда, С густым ароматом Воздуха Горячего Кагора, С белой женской Ручкой, Протягивающей тебе Мягко Голубое Блюдце С сим натюрмортом пейзажа. И что же ты? - Хрен собачий, ваше благородие, вот кто ты. Почавкаешь замшелой губой сие образование, Поведешь плечами, Как молодая прачка девятнадцатого века, И разулыбишь красивые детские зубы. - Н-е-п-о-н-я-л. И сей субъект, С запахом трупа, Присыпленного свежесорванными лепестками мокрых роз, Должен управлять забулдыгами и пошляками, Людьми, не закончившими два класса, Добряками С улыбками Высотой в Эйфелеву башню. Опостылел и вник, Подвел своей пошлой вкрадчивостью под одну черту Все то, Что было разухабисто и хаотично, Красочно и никак не серо. Узко смотрите, барин! Надсмотрщик и полицай! Неумейка и подхалим, Скидывающий на других свою вину, Как скидывают перхоть с пиджачного плеча. Не знающий, что у луны одна сторона не видна, Та, что уныла и темна, Ты боготворишь свое знание, Выращенное на накрахмаленных страницах учебников, Применяя линейку к кривому и абсурдному. Ты вычисляешь людскую душу И в итоге получаешь деление на ноль. Твои прозорливость и расторопность, Расчетливость и осторожность, Просачиваются здесь сквозь пальцы, Как маленькие рыбешки проходят сквозь сеть бедняка. Ты мелок и жалок с тонкой иглой циркуля, Когда валюта здесь – водка, А воздух – обыкновенная дружба. Я не желаю слушать твою повесть о собственной жизни – Надушенные крошки забивают мне ноздри, Я могу слишком сильно чихнуть И раскидать талмуды бесконечных выскакиваний. Иди лучше убери свои пожитки, Разбросанные в старческой забывчивости по всей кровати. Я буду уворачиваться от твоих чар, Как охотник уворачивается от уже ядовитых змеенышей. Печальный мерзавец с глазами ребенка, Мне жалко тебя, Не имеющего сил постичь Бессистемность радости и благозвучие ветра. Ты счастлив, Как может быть счастлив ребенок, Никогда не видевший моря. Что я могу дать Думающему, что у него все есть? Как я могу научить Думающего, что он учитель? Ты потерял что-то важное, То, что уже давно не подходит под твои трафареты. Я не протягиваю тебе руку, Думающему, что у него итак две уже есть. Бедный Тоскано. Ступай от меня с миром.