Машерочка, деточка, Шурка, влюбилась в тройного придурка, а был он блатяра и урка, маньяк, четвертной олигарх. И наша наивная Шурочка, сгорела в любви помпадурошной, а всё потому что, тот жмурик… Ведь он обещал ей Париж! Но этот маньяк бессердечный, что клялся в любови ей вечной, в Рязани терзал её тело… А после, когда надоела, он душу её, как окурок, своею ступнёй растоптал. В тот миг, когда женщинка Шурка услышала песню о Мурке, застала движенья под буркой, И то, как еёйный придурок… Он грудь секретутки ласкал!! Ё-моё! И вот она, новая Шурка, На ней комиссарская шкурка, Под шкуркой дедовские чувства. …Он был генерал РККА. А тут ещё маузер, сцепка – звезда на застиранной кепке, которую дедушка Ленин, прабабке её подарил. И вот уже, сердце – не камень, в придурошном сердце не пламень, а пули… Визжит секретарша, так это и ей поделом. Ну что ж ты… Ну, что ты наделала, бесстрашная наша и смелая, теперь тебе шить рукавицы на зоне для кровных убийц. Теперь тебе плакать ночами, состариться чрезвычайно, чифирить, чинарить, чихвостить свою поламатую жизнь. Но тетка с Единства России, а дядька – он был прокурором, и братик, а братик из органов… Спасли нашу бледную Шурочку, Сказали, что… Дурочка! Дурочка!!! Ну, что ты, с такой вот, возьмёшь… Лечили… Потом отпустили… И снова забрали… Страдала… И словно свеча – угасала… Вот так ей хотелось в Париж.