В святейших и светлейших формах, в непостигаемо-посредственных видениях безмозглого пророка, внутри всего отчаянного, в попытке осознать своё величие, в навозной куче импрессионизма, в торчащих дыбом волосах, в прозрачно-бесконечной синеве чужих небес, в дыхании слепого мотылька, в огне всепоглощающем, в душевных муках мёртвого поэта, в словах, едва ли менее прекрасных, чем сон в часы сиесты, в воде, омывшей тело весёлой шлюхи перед смертью, в двух монохромно-идентичных портретах неживого бога, в тех облаках, что над пустыми головами летят с мечтою наперегонки, и в этих же пустынных головах, в причудливом сплетении ветвей, теней и проводов, в навеки эрегированном стебле бестыжего бамбука, - во всех неизмеримых прелестях я вижу лишь одно: большую задницу, маняще-мягкую, сулящую блаженство от прикосновенья только; роскошный зад великой женщины, случайно породившей моё безумие. Скажите, неужели недостоин реальным быть такой чудесный мир?