Издательство «Экс-Чмо» представляет… Светлой памяти загубленных талантов, поэтов и писателей России посвящается. Новелла Огонь, батарея, огонь, батальон! Комбат наш командует: «В бой!» 1. ВПОЛНЕ РЕСПЕКТАБЕЛЬНЫЙ ПЕДЕРАСТ Эта история началась в лихие девяностые годы, в Москве… Кухню заурядного кафе, что приютилось на одном из этажей здания, где располагалось издательство «Экс-Чмо», Григорий Стервин не жаловал. Поэтому обедал в небольшом ресторанчике, расположенного в Орликовом переулке, совсем недалеко от работы. Кормили там вкусно, а что касается цен, то он мог себе такое позволить: уже несколько лет он возглавлял в том издательстве отдел остросюжетной литературы, и потому не бедствовал. Метрдотель его хорошо знал и всегда держал для него столик у окна, как для постоянного клиента. Если не приглядываться, то Григорий мог сойти за преуспевающего, лет сорока пяти, работника банка или страхового агентства. Лицо было всегда чисто выбрито, и от него пахло французской туалетной водой. Большие залысины и золотые очки без оправы придавали ему интеллигентный вид, который не портил его крючковатый нос. Портило его другое - большеротость. Да и губы подкачали: они были слишком тонкими и слишком бледными, какого-то синеватого оттенка. Приличный летний костюм от известного дома моды, модный шелковый галстук и итальянские туфли усиливали благоприятное впечатление. Однако было в его лице что-то отталкивающее и порочное, также как и во взгляде его водянистых, на выкате, глаз. Хотя, как уже было сказано, если особо не приглядываться, то он был стареющим блондином с несколько обрюзгшим лицом. И еще один штрих к портрету: его руки были ухоженными, а коротко подстриженные ногти были покрыты бесцветным лаком. В тот понедельник Григорий Стервин сидел в ресторане на своем обычном месте и уже добрался до десерта, когда за окном прошел атлетически сложенный парень в шортах и спортивной майке. «Какая у него великолепная фигура, - тут же отметил он, - как и у моего вчерашнего партнера, которого я так удачно выбрал в одном из агентств по оказанию «эскортных услуг». На этом месте он едва заметно усмехнулся своими тонкими, синеватыми губами: «Насчет эскортных услуг ничего не скажу - не знаю. А вот что он в поте лица трудился над моей задницей, и трудился долго - минут сорок, наверное, - это точно. Дорого берет, стервец, но ремесло свое знает, и кайф я вчера словил необычайный. Давно у меня не было такого бурного оргазма, даже кричал от наслаждения. Член у него совершенно необыкновенный: сам по себе он длинный, но не толстый. А вот головка у его члена это что-то с чем-то . Очень большая. Скорее всего, вкатил, сукин сын, туда с десяток шариков из оргстекла или еще из какой-то пластмассы. Тип пластика значения не имеет. До сих пор ничего подобного мне не попадалось. Из-за этого я его и выбрал. Его член мучительно трудно входил в меня даже со специальной смазкой, это было больно. Но зато потом, когда его головка оказалась внутри и с каждым толчком все глубже и глубже в меня проникала, я сразу начал получать удовольствие». «Но это было только начало, - припоминал он приятные моменты минувшего дня. - Когда же он полностью насадил меня на свой необыкновенный «агрегат», вот тогда и началось настоящее наслаждение: острое, яркое, незабываемое. Ах, как он меня вчера трахал! Как трахал! И лежа, и стоя и раком! Член у Спартака длинный: в любой позиции доставляет необычайное наслаждение. Может, это из-за его шариков, может, его член идеально подходит к моей капризной заднице, может, еще что, но удовольствие я получил необыкновенно яркое. Уже с первыми толчками его уникального члена я почувствовал, как на меня, как волны ласкового прибоя, начали набегать волны сладострастия. Он сумел пробудить и раздразнить мою похоть: мое тело все сильнее и сильнее содрогалось в его руках, и по мере приближения кульминации я начал стонать. Спартак молод и неутомим, но опытен: темп набирал постепенно, начиная двигаться все быстрее и быстрее. И чем быстрее он пронзал меня своим затвердевшим членом, тем более острое наслаждение я получал. А когда разогнался и начал строчить как швейная машинка «Зингер», я испытал пронзительно острый, поразительно долгий и фантастически яркий оргазм. Оргазм был потрясающим, как будто бы тот прибой, с которого всё началось, превратился в настоящий водопад, который накрыл меня с головой и потащил меня в пучину наслаждения… Я утонул в той пучине, где какими-то неведомым образом к фантастически сладострастному экстазу примешивалась пронзительная боль, которая еще более усиливала получаемое мной наслаждение…» На его тонких губах блуждала улыбка. «Я потом с большим удовольствием и до последней капли спермы вылизал его волшебный член. - Он непроизвольно зачмокал губами. - Тоже кайф, хотя, конечно, не такой яркий, как тот, когда он так умело трахал меня…» «Нет, всё же член у него необыкновенный. В том агентстве есть парни и с огромными, толстыми членами, - припоминал он, - но это на любителя. Как засадят свою «кукурузину» в мою нежную и трепетную задницу, так непонятно чего получается больше: кайфа или боли? В погоне за яркими ощущениями, я много раз покупал молодых парней с такими членами. Но такого кайфа, который я испытал со Спартаком, я не испытывал уже много лет. Берет он за свое умение очень дорого, но ведь и удовольствие доставляет необыкновенное. Надо будет в следующий раз купить его на час или даже на два - сил у него хватит…» 2. ПРЕДЛОЖЕНИЕ МИСТЕРА БРАУНА На следующий день Григорий Стервин снова отобедал в облюбованном ресторанчике и уже допивал свой черный кофе без сахара, как вдруг к его столу подошел невзрачного вида мужчина. - Разрешите присесть за ваш столик? - вежливо спросил он с заметным акцентом. Григорий хорошо знал английский и заметил про себя: «Судя по акценту, это американец». Он поставил на стол кофейную чашку и кивнул: - Пожалуйста, я уже закончил обедать. Американец сел напротив и положил на стол конверт. Потом передвинул тот конверт по скатерти и пояснил: - Это для вас, господин Стервин. - Разве мы знакомы? - Это не имеет значения. В конверте оказались непотребные фотографии, на которых как раз и были запечатлены плотские утехи с тем самым парнем, о котором он вчера вспоминал. - Гнусный шантажист! - прошипел редактор, неприятно пораженный содержимым конверта. - Ну? И в какую сумму мне обойдется то свидание? - Зачем так грубо? Мы можем договорится по-хорошему. Если договоримся, то денег с вас не возьмем. Наоборот, даже будем приплачивать пару тысяч долларов в месяц. - Интересно, за что? - зло спросил Стервин. - Уж, наверное, не за красивые глаза. - Нет, не за красивые глаза. Тем более, что у вас их нет. Я имею в виду - красивых глаз. Я представляю легальную общественную организацию, которая заинтересована в том, чтобы книги, которые ваш отдел запускает в печать, были… - он запнулся, подыскивая более точные слова. - Ну, скажем так, чтобы они не представляли из себя никакой художественной ценности. Чем более убогой и бездарной будет ваша остросюжетная литература, тем лучше. - Вам-то это зачем? - А вот это, господин Стервин, вас не касается! - отрезал американец. - Или вы хотите, чтобы те фотографии попали в бульварную газету или на порносайты? Это для нас организовать несложно. - Простите, господин… - Григорий замялся. - Не знаю вашего имени… - Вам это знать ни к чему. Можете называть меня, ну, скажем, мистер Браун или мистер Смит. Не имеет значения. Так вот, - вернулся он к главной теме, - работу вашего отдела мы будем оценивать по суммарному тиражу выпускаемого низкопробного чтива. С этого вы и будете иметь свой небольшой, но верный процент. - Какой именно? - Скоро узнаете. Получать вы будете не только за то низкопробное чтиво, но и за некоторые другие жанры, в которых мы заинтересованы особо. За тиражи тех книг мы будем платить во много раз больше. - А могу я спросить, мистер Браун, о каких книгах идет речь? Под моим началом только остросюжетная литература… - Нам это известно, господин редактор. Наша организация заинтересована в книгах, которые развращают и растлевают русских читателей. Проще говоря, делает из них скотов. Ну, типа той скандально известной книжки под названием «Голубое сало». На таких книгах вы будете хорошо зарабатывать и ваш гонорар может еще возрасти на одну-две тысячи. Кстати говоря, такие книги расходятся большими тиражами и это поможет вам быть на хорошем счету у своего начальства. Пользуются хорошим спросом издания, касающееся таких тем, как экстремизм, национализм, терроризм… - Автора того бестселлера в чем только ни обвиняли, - угрюмо заметил редактор. - Законов, предусматривающих наказание за пропаганду экстремизма, терроризма или, к примеру, разжигание межнациональной розни, никто не отменял, господин Браун. - Верно. Вы получили хорошее образование и потому быстро поймете, как те законы обходить. Это не так и сложно. Тем более, что законы сформулированы весьма расплывчато. Всё остальное на ваше усмотрение. Не додумаются ваши плодовитые авторы до того, как замесить свои детективы и боевики на той заразе, о которой я говорил, так подскажите им: вы же ответственный редактор. А заодно следите и за тем, чтобы они не хватили через край с пропагандой расовой и межнациональной ненависти, жестокости, порнографии, морального уродства, фашизма, коммунизма, терроризма и тому подобных социальных вирусов, несущих в себе смертельную угрозу не только для неокрепшего государства, но и для общества. Мы вовсе не заинтересованы в том, чтобы в крупном издательстве лишиться своего агента… Скорее всего, это слово непреднамеренно слетело с его языка, но Стервин заметно помрачнел. «Ну, Спартак, или как там тебя зовут на самом деле, какой же подлой скотиной ты оказался! Так меня подставить… Ублюдок! Кажется, я понял, как называется его организация. Это или ЦРУ, или что-то в том же духе. Ну, а что касается того, что организация легальная и общественная, то это проще простого: это всего лишь обычное в таких случаях прикрытие, которое спецслужбы используют в других странах. Ну, Спартак, ну ты и ублюдок! С такого крючка мне не соскочить…» 3. СЛОВО И ДЕЛО Ответственный редактор отдела остросюжетной литературы сидел в своем просторном кабинете, две стены которого были заставлены высокими, до потолка стеллажами, заполненными книжками, вышедшими в свет с его помощью, и внимательно читал только что полученное сообщение по электронной почте. На этот его адрес приходили только письма личного характера, и потому логин и пароль почтового ящика были известны только ему самому. Однако полученное сообщение касалось и издательских дел, так как содержало три перечня книг, вышедших в прошлом месяце из печати. Первый список он читать не стал, а только посмотрел его итог: менее четверти книг, запущенных в производство его отделом. Он недовольно поморщился: американцы не признали их достаточно убогими и бездарными, и потому платить за них не будут. Второй перечень он пробежал глазами, хотя этот список был самым длинным. Третий же прочитал самым внимательным образом и быстренько перемножил общий его тираж на известную одному ему расценку. Получилось меньше тысячи долларов. - Вот же уроды, - глухо ругался он, посматривая на полученное число, - удавятся за лишний доллар! Вышло даже меньше, чем в прошлом месяце, хотя книг из печати вышло больше. Он проделал подобную операцию со вторым списком и остался недоволен полученным результатом: - Жмоты американские! - шипел он. - Почти три четверти тиража - это бездарная лабуда, где на каждые десять страниц приходится по два-три трупа и по парочке безмозглых грудастых девок, которые, кроме как трахаться с кем попало, куда попало и на чём попало - ничего другого не умеют. И за всё это вы заплатите мне жалкие пятьсот баксов?! Да благодаря таким как я, эта страна наводнена скотским непотребством, которое развращает и растлевает народ. В лучшем случае, наша книжная макулатура является жвачкой для миллионов невзыскательных читателей, которая оболванивает их и делает еще тупее и еще более не взыскательнее. А с оплатой вы меня надуваете каждый месяц! Он с досадой хлопнул по столу ладонью: - Если, считать, что полторы тысячи баксов это плата за макулатуру, то тогда скотский жанр я запускаю в производство бесплатно. Либо наоборот: это жалкая подачка за ту заразную блевотину, и тогда получается, что за море выпускаемой макулатуры вы не платите ни цента. Ну уж наверное, вашему поганому ЦРУ для таких целей выделяют не одно сотню миллионов долларов в год. Однако так жметесь с деньгами, будто собираете их на паперти. Уроды! В раздражении он бросил на стол свой «Паркер» с золотым пером и зло оскалил мелкие зубы. Причины злиться у него действительно были. «Мне-то, понятно, нет дела ни до этой страны, ни до спивающегося ее населения. Ельцину почему-то тоже. Или в Кремле бухает, или «работает с документами», на даче… - он понимающе хмыкнул. - Чем быстрее этот неполноценный народ сопьется, чем больше будет наркоманов, убийц, бандитов, воров, садистов, насильников, психопатов, маньяков и прочих выродков, тем лучше. Но почему же мои американские благодетели так жмутся? Почему так плохо оплачивают мои труды неправедные? Ведь я наношу стране колоссальный урон. И, похоже, не я один: подобным дерьмом завалена вся Россия. Только рост подростковой преступности чего стоит… Книжки, они, правда, не читают - так как не все буквы знают, и потому смотрят телевизор. А откуда та «чернуха» берется? Да всё оттуда же: по нашим ублюдочным боевикам и снимают ту высокохудожественную блевотину». Он недоуменно покачал головой: «Еще полвека назад, за такие дела меня просто поставили бы к стенке и без разговоров шлепнули. И за куда меньшие «подвиги» расстреливали тысячами. Ни много, ни мало, а работаю-то я на американскую разведку. Идеологические диверсии, которыми я успешно занимаюсь, наносят этой стране огромный урон. И еще вопрос, что для России опаснее: шпионаж или идеологические диверсии?» «Одно хорошо, - подумал он, - в случае проблем с ФСБ и потери работы в издательстве «Экс-Чмо», американцы посодействуют с получением долговременной визы, дающей право на работу. Куплю себе какой-нибудь небольшой бизнес, к примеру, книжный магазин и буду зарабатывать доллары на тамошних идиотах, которые еще тупее, чем русские. Опять они меня надули… Ведь только за то, что я для Америки уже сделал, они не только должны предоставить мне гражданство, но и назначить приличное содержание. От них дождешься, как же… Если за лишний доллар готовы удавиться, то за скромный пенсион и говорить нечего. Одно слово - уроды!» 4. КОНЕЧНАЯ СТАНЦИЯ СЕМЕЙНОГО ТУРНЕ «Не повезло моей семье, - Григорий Стервин расстроено вздохнул. - Как началось в тридцатых годах, так и шло через пень колоду почти полвека. Мой дед в двадцатые годы держал ломбард и под весьма высокие проценты ссужал деньгами жителей Гамбурга. К началу тридцатых годов сумел сколотить приличный капиталец. Тогда мои предки жили в Германии и всё шло как нельзя лучше. Но в тридцать третьем к власти приходит Гитлер, и мой дед уже тогда понимал, что ничего хорошего ждать от бесноватого фюрера не приходится. И потому в том же году перебирается с семьей в Варшаву. Мой дед был умным человеком, он сразу оценил опасность, исходящую от новой власти, и вовремя перебрался в Польшу. Предчувствия его не обманули: вскоре в Германии начинают как грибы расти концлагеря, потом начинаются погромы, и вскоре начинают дымить и трубы крематориев…» «Казалось бы он правильно сделал, что вовремя уехал из Германии. - Он снова вздохнул. - Да вот только не в ту страну… В тридцать девятом Гитлер нападает на Польшу, и семья, как и многие другие, в панике бежит на Восток, потому как больше бежать было некуда. Однако попадает из огня да в полымя: там Гестапо, а здесь НКВД. Одно другого стоило. При переходе границы моя бабушка гибнет от шальной, а, может, не шальной пули - кто там теперь разберет? Дед же попадает в лапы чекистов. В застенках НКВД он и погибнет. Как враг народа и германский шпион. Моя мама, тогда еще совсем ребенок, попадает в детский дом». «Когда стала взрослой, была очень красива, - хозяин кабинета перевел взгляд на старую, черно-белую фотографию в рамке, стоящую на его рабочем столе. - Да вот беда: клеймо дочери расстрелянного врага народа отравляло всю ее жизнь. Ни получить хорошего образования, ни работы она не могла. Замуж вышла неудачно: моего отца посадили в пятьдесят третьем. Дали пятнадцать лет лагерей. Но отсидел всего лишь пять… Что там случилось на самом деле неизвестно, но мама получила казенную бумажку, из которой следовало, что умер он от туберкулеза». «Так бы она и мыла полы в школе, если бы не хрущевская оттепель, - продолжал он вспоминать. - Мне тогда было года три, когда моя мама вышла на панель. И я не могу ее винить, потому что решилась она на это только ради меня, чтобы я ел досыта мяса, фруктов, сладостей и всего остального, что нужно в столь юном возрасте. Чтобы я был хорошо одет и обут, и чтобы ни в чем не нуждался…» Он снова посмотрел на фотографию и тяжело вздохнул: «Словно какое-то проклятие лежит на всей нашей семье. Заразилась сифилисом… И как только я закончил университет, попала под колеса грузовика… Официально это был несчастный случай, но, думаю, что она сама искала смерти, чтобы не гнить заживо… К тому времени от ее былой красоты уже ничего не осталось». «Теперь и у меня всё идет через пень колоду, - он покачал головой. - И, похоже, тоже добром не кончится. Ни жены, ни детей у меня нет и никогда не было. Я несколько раз проходил медицинское обследование, но приговор врачей был один и тот же: ребенка зачать не смогу. Стало быть, род Стервиных на мне и закончится…» В водянистых глазах Григория Стервина сверкнули злые огоньки: - Но пока я являюсь ответственным редактором в издательстве «Экс-Чмо», пощады от меня не ждите! У меня нет причин жалеть население этой страны: чем больше расплодится ублюдков и всякой мрази, тем лучше. Эту страну ненавидели мои родители, точно так же ненавижу ее и я. Ненавижу! Любые совпадения имен или событий являются случайными. В. А.