Двадцать лет под стеклом. Под крылами ночи. В ожидании - смысл, А во встречах - "прощай". Отпусти меня, видишь какая луна. Мы с тобой навсегда останемся здесь. И отсюда уйдем. "Ночные Снайперы" По волнам твоих слез За окном становилось темнее с каждой минутой. Прохладные июльские сумерки, не раздумывая, сгущали краски ночи. Занавеска над балконной дверью развевалась от дуновений ветра – плохо прикрытая дверь нисколько не сдерживала этих порывов. В нее сплошным потоком летели звуки улицы. Позднее время давало себя знать: они становились все реже и реже, но тем отчетливее каждый из них рассекал вечерне-ночную прохладу. Там, на улице, не было тишины, но было спокойствие. Все отходило ко сну, и лишь отзвук отдельных шагов, отрывки разговоров доносились откуда-то снизу. Они приближались. Тропинка, шедшая под моими окнами, не скрывала никого и ничего. Сквозь стекла в комнату ворвались смех и слова, прерываемые мелодиями мобильных телефонов. Я отбросил занавеску и вышел на балкон. Холодные перила приятно обожгли мои напрягшиеся руки. На тропинке напротив дома расположилась шумная компания. Их было человек десять. Я не видел их лиц – только огоньки сигарет и громкую речь. Было темно, но они узнали меня и замахали руками. Они звали спуститься к ним, но вместо этого я поспешно оторвался руками от перил и сделал шаг к двери. И тут сзади я услышал ее голос. Она была пьяна. Ее слова коснулись сердца и прошли навылет где-то у глаз, вызвав щемящую боль. Я на мгновение замер, а потом сделал еще один шаг и захлопнул балкон. Нет, нет и нет… Я рос обычным парнем – все как у всех и все как всегда. Жизнь по привычному, давно заложенному сценарию: дом, школа, девушки. Девушки… У меня было все: и любовь, и надежды, и амбиции. Родители опекали и обеспечивали меня. Я был послушным и воспитанным ребенком, и все было запланировано заранее: в какой ВУЗ поступать, какие книги читать, с кем и когда встречаться. Все это ушло. Все рухнуло. Все изменилось и стало другим. Когда теряешь что-то, ощущения становятся острее. Странно, но я ни о чем не жалею. Я даже рад сейчас, что все так вышло. Может быть, если бы предсказуемость не исчезла, я никогда не задумался бы о себе. Так и жил бы с чужими мыслями в голове. В узком кабинете была толстая, обитая черной кожей дверь. Когда она закрывалась, то сквозь щелочки внизу не проникал ни один лучик света из коридора. Вокруг меня, у стен, стояли высокие шкафы до потолка – их створки были полуприкрыты, и в одну из них выглядывали потертые борта кожаного плаща. На поясе, который спускался с него до самого пола, прилипли сухие комочки осенней грязи. Это был плащ доктора. Она сидела напротив меня, откинувшись на спинку старого зеленого кресла, и держала в руках чашку еще неостывшего кофе. Ее большие черные глаза держали меня на расстоянии, словно желая проникнуть в глубину моего взгляда. У нее на шее, поверх халата, были надеты большие белые бусы. Она поправляла их тонкой рукой с морщинистой желтоватой кожей, и снова смотрела на меня. Единственное окно в ее кабинете было доверху затянуто черной тканью. Под потолком светила одинокая люстра-колокольчик, ронявшая свет прямо на стол, стоящий между нами. Я смотрел на краешек этого стола, вжимаясь в жесткую ткань своего стула, и говорил ей что-то, роняя фразы и на ходу подбирая нужные слова. Ее голос слегка грассировал, смешно подчеркивая звучание отдельных букв. – Ты способный мальчик. Тебе нужно вылечиться. Вылечиться и отдохнуть. Твоя болезнь излечима. Надо только… Я повернул голову и передо мной возникли взволнованные глаза мамы. – А нам говорили, что все это ерунда… Я не слышал ее. Я был далек от этой узкой вытянутой комнаты, и мои ноги снова несли меня по песку летнего парка, и руки снова держали в ладонях тепло ее руки, и я снова говорил ей о чем-то далеком, несбыточном и прекрасном… Мы столкнулись случайно в дверях квартиры, которую мои родители сдавали тогда одной семейной паре. Я позвонил, и дверь мне открыла незнакомая девушка с темными глазами. Минуту мы стояли молча, а потом я сказал: – Здравствуйте, я сын хозяев этой квартиры, я … Она улыбнулась. – Да, да. Вы, наверно, приехали за деньгами? Они оставили их там, на машине. Я его сестра. Я пересчитал лежащие в прихожей купюры, поднял глаза на нее и уже не смог их отвести. Она улыбнулась. – Все правильно? Я ответил: – Да. Вот только… Спускался вечер. В большой комнате было полутемно. Мы сидели на диване перед большим окном, прижавшись друг к другу и не размыкая объятий. Я гладил ладонью ее шелковые волосы и слегка касался их губами. – Знаешь, у меня уже есть девушка… Закат давно догорел за окнами, и солнце ушло куда-то за прозрачную гладь Серебряного пруда. На подоконнике выделялись силуэты цветов. Последние лучи откуда-то издалека освещали их влажные листья. – Зачем ты мне это говоришь? – Я не хочу расставаться с тобой. – Я завтра уезжаю. – Куда?.. – Домой, в Казань. – Нет, я не отпущу тебя. Я искал тебя слишком долго. Я полюбил тебя… – За один вечер? Это смешно. – Нет. Я люблю тебя. Не уезжай. Мы расставались долго и мучительно. Ее большие глаза наполнились влагой слез. Горечь телефонных звонков сменилась томительными страницами писем, чередой бесконечных городов и расстояний. Мы искали друг друга на огромных пространствах настенных карт, и не задумываясь, нажимали на сброс, услышав в трубке знакомые названия… Я стал другим. Характер человека выковывается в страданиях, но ничто уже не может сломать его, если он закалился. Все, что не убивает, делает нас сильнее. Я стал другим, и на звонки мобильных телефонов друзей из прошлого отвечал бодрым и уверенным голосом: – Нет. Нет, нет и нет… Когда падает снег, забываешь о том, что светило солнце, и кружишься в его водовороте, ловя ртом холодные снежинки, и думаешь: как хорошо! Как спокойно! Нет, нет и нет…