Друг с севера приехал. И когда всем страшно станет, тогда склоните ниже голову свою, что бы никто не смог увидеть, смеха вашего…. Иду как то, мимо помойки, что недалеко от заброшенной котельной, и вижу. Вижу как помойка живёт. И всё по прежнему. И люди там ещё водятся! И ещё какие! Стоит группа мужиков разношёрстных. Некоторые как есть, при костылях. И все вокруг какого то спелого гражданина толпятся. Приветствуют его, в рот к нему заглядывают и под ручки его добродетельные держат. Никак сам апостол с неба явился и к своему народу снизошёл. В самом центре делегации стоит он, а вокруг сирые и помятые, руки к нему взывают. Чудо поди как ждут. Присмотрелся повнимательнее я к этой чудной процессии. Вижу, матерь божья, друг мой старый стоит! Весь в брюках светлых. Лик свой, словно миррой на помазан, изрядно не брит и на взлохмоченых висках обрамлён сединой благородною. И даже явно виделось, будто бы нимб сверху над ним воссияет. А люди, что вокруг стадом послушным стелятся и бережно сопровождают, непомерно рады его возвращению. На руки всё поднять порываются. А он любит их всех. И больных и здоровых. И всех по отечески спрашивает.... Стоял я поодаль и умилялся. Не на роком картине такой, ангельской. Ну прям как библейская привиделась. В апокрифе. Думал, хитон на него накинуть, али рубище какое, и всё ведь лица его не попортить, а только образу достойного прибавить сможет. Потом вспомнил, он ведь с севера должно быть приехал. Вот пивом всех и угощает, с водкою. А народ то как рад этому событию. Как дети ведь вокруг него рты по разинули, к ногам его лоснятся. Исстрадались видать, сердешные, за месяц разлуки. А он им на папиросы давал. Вынимал миропомазанной ручкой скомканные купюры, и выдавал жаждущим. А они в восторг от этого приходили. Восклицали громко и все руки к нему праведно тянули. Порадовался за него тогда я. За любовь народную. За уважение к нему, людское. Так и уехал, с добрыми воспоминаниями.