ПРОЛОГ. Вся наша жизнь – это озвучиваемый комикс. На белой бумаге дней мелькают яркие рисованные картинки. Невидимый рассказчик рассказывает сюжет и передает голоса героев. Передает звуки этого комикса. Звуки этой жизни. А что, если ты не слышишь этого? Что, если у тебя есть одни картинки, но звука нет? Ты не знаешь о чем сюжет, не слышишь голоса героев. О смысле этого комикса приходится догадываться по картинкам. Только по картинкам. Ты можешь чувствовать поверхности вещей лучше, чем все остальные. Ты видишь почти все мелочи, которые надолго остаются у тебя в памяти, а это вряд ли могут другие. Но все это не может заменить звуков. Как шелестят листья, как звучат голоса любимых людей, как играет приятная музыка?.. Об этом можно только догадываться. Но звуки, придуманные в голове, не есть настоящими. Вокруг тебя разворачивается беззвучный спектакль. Люди на улицах разговаривают о чем-то. Смеются. А ты не слышишь смеха. Не слышишь и шутки, которая послужила тому причиной. Ты только видишь, как открывается рот, оголяя зубы, морщится нос, поднимаются брови, сужаются глаза и под ними кожу рассекают маленькие морщинки, которые многим идут. Смех идет почти всем. Ты знаешь эти мелочи. Наблюдаешь за людьми во время их разговора. Как они себя ведут, как открывают рот, шевелят губами. Ты тоже пытаешься так делать, но ничего не слышишь. И не известно, как ты говоришь. Правильно ли? Какой твой голос? Иногда можно догадаться, что думают люди, что пытаются сказать. Если внимательно смотреть за жестами, мимикой, кое-что проясняется. Можно понять, приятен ли этому человеку разговор, врет ли он. Благодаря этому языку жестов, связь с другими людьми не потеряна. Хоть и говорят, что по человеческим жестам можно узнать больше о человеке, чем по его речи, слова заменить нельзя. Ты это понимаешь, потому, что не слышишь их. Люди смотрят на тебя, открывают рот, что-то говорят. А когда ты смотришь на них в ответ, но молчишь, они кидают на тебя странные взгляды. Непонимание, раздражение, жалость… Сколько взглядов, столько и чувств в них. Ты не имеешь друзей потому, что друзья, это прежде всего общение. Но ты не можешь говорить, не слыша своего голоса. Не слышать, как ты говоришь слова. Не слышать, что говорят другие. Весь мир и жизнь вокруг тебя превращаются в одно, вечное молчание… Глава 1. Как живут другие. Я проснулась рано утром. Это ощущалось по холоду, разливавшемуся по комнате. Моя кожа сразу покрылась пупырышками, но я не спешила укрываться одеялом. Мне нравилось мерзнуть. Наверно это звучит странно, но так оно и есть. Я лежала с закрытыми глазами и ощущала, как прохлада разливалась по телу. Меня передернуло. Приятно. Есть люди, которые не любят холод. Они не говорят этого, но видно, что им не приятно. Даже не в очень холодную погоду они сутулятся, натягивают длинный и колючий шарф до глаз… Брр! Я ненавижу колючие шарфы сильнее, чем кто-либо другой. Ужасный дискомфорт, чуть ли не боль. Меня снова передернуло. На этот раз я решила накрыться одеялом. Ткань пододеяльника была очень мягкой, я сама его выбирала. Ко всему, что касается моей кожи, я очень придирчива. Одежду я выбираю в первую очередь по тому, насколько она для меня комфортна. Во-вторых – это цвет. Цвета тоже имеют для меня большое значение. Если мне не нравится цвет, мне не понравится одежда, какой бы модной он не была. Ах да, еще же мода! Ну, этот критерий у меня чуть ли не на последнем месте. Не сказать, что я была совершенно отсталой от моды, но я не любила одеваться, как все. Люди все такие неповторимые! Как они этого не видят? Так зачем носить почти одинаковую одежду? Почему они не видят, что сливаются из-за нее? Или это вижу только я? Я замечала многие вещи, которые не замечали другие, или не хотели замечать. Люди редко обращали внимание на то, что происходит вокруг. Запахи во фруктовом отделе магазина, мягкая кожа родной матери – это казалось мне самым прекрасным на земле. Но я неспроста такая чувствительная. То, что у меня было прекрасное зрение, великолепная память, очень развито обоняние и осязание не могло заменить одного. Слуха. Я глухая. Этот порок у меня врожденный. Сколько не таскали меня по больницам, сколько не делали операций и не покупали слуховых аппаратов, но я за свою жизнь не услышала ни одного звука. Моя мать ревела по ночам и теми же ночами работала, что бы заработать деньги на очередную операцию. Моя любимая, родная мама – единственный человек, с которым я свободно общалась всеми доступными мне способами. Самая красивая и сильная женщина на земле. Я хочу быть как она. Именно мама добилась того, что бы я училась в обычной школе, с нормальными детьми. Да, я молчала и не ходила на уроки музыки, но я все подробно списывала с доски и учебников, что бы учить это вечером. Отрабатывать это тем, что бы писать на тетрадном листке. Больше всего я не любила выходить к доске. Я не боялась внимания и насмешливых взглядов своих одноклассников. Мне нужно было всего лишь написать то, что я знаю на доске, но этого то я и не любила. Всем остальным ученикам задавали дополнительные вопросы. А мне нет. Спрашивали меньше, чем нужно. Я ненавижу жалость и снисхождение к себе! Я не уважаю людей, которые меня жалеют. Именно поэтому я плохо отношусь к учителям, хотя они делают мне поблажки. А именно из-за этих поблажек я их не уважаю. Может я мазохистка? Эта мысль заставила меня усмехнуться. Нет. Конечно, нет. Просто я тоже хочу быть полноценным человеком. Из форточки вырвался сквозняк. В комнату влетели пара снежинок, хотя и было начало осени. Я тут же встала и подставила ладонь. Снежинки упали прямо на нее. Я тут же почувствовала это. Я бы почувствовала эти холодные прикосновения с закрытыми глазами. Хотя каждый человек почувствует снежинки. Но я ощущала, как они таяли. На это ушла секунда, но ощущение было таким ясным и запоминающим, словно длилось минуту. Они были правильной формы, большие и пушистые, шесть штучек. Я запомнила, как они выглядели и могла бы нарисовать. Но я не люблю рисовать. Эти картинки и так повсюду, зачем их еще и на бумагу переносить? Вот если бы можно было рисовать звуки… Зашла мама. Я не увидела, как открывалась дверь, поэтому, развернувшись от окна, увидела ее уже возле кровати. Она хотела мне помочь заправить кровать. Я не нуждалась в помощи. Мне пришлось сильно помотать головой и вырвать у нее из рук покрывало. Получилось грубовато, поэтому я тут же обняла ее за плечи. Мама улыбнулась. Она подошла к доске, висевшей на стене, и написала мелом: И тебе с добрым утром! Я кивнула. Такие доски у нас висели в каждой комнате. Если мама хотела что-то сказать, она это просто писала. Раньше она ходила с бумажками, но это было жутко не удобно. На одних блокнотиках и карандашах можно было разориться. И эти бумажки потом валялись по всей квартире. Доски удобней и дешевле. Но блокнот и карандаш я всегда с собой носила во внутреннем кармане. Мама сама вшивала мне эти карманы в каждую кофточку и блузку. Я не слышала, но писала довольно быстро и разборчиво. Поэтому своим голосом я считала цвет чернил и наклон букв. Потянуло свежей заваркой. Приятный, немного смолянистый запах чая. Я наливала кипяток и смотрела, как вода становилась коричневой в стакане. Это происходило постепенно, вода темнела, словно клубами дыма, только бархатным шоколадным цветом. Но стоило это помешать ложкой и волшебство тут же прекращалось. Чай мгновенно принимал свой цвет. Да и было ли это волшебством. Заварка и вода, ничего сверхъестественного. Мое плечо легонько тронули. Я поняла, что это мама, но все равно быстро обернулась. Она хотела что-то сказать. Мой взгляд сразу упал на ее руки и лицо. Может быть ей было проще сообщить это жестами. Хотя в этом случае все зависело от меня. Проще было ли бы мне было это понять. Но она сразу развернулась к доске. Я последовала за ней. Я подвезу тебя – написала мама. Опять излишнее проявление заботы. И я, и мама прекрасно знали, что ей нужно на работу. А она собиралась опоздать подвозя меня, хотя прекрасно знала, что мне и на автобусе нравится кататься. Я покачала головой и, забрав у матери мел, приписала ниже ее записи: Не стоит. Даш деньги на автобус? Мамины руки опустились и глаза наполнились грустью. Она не любила, когда я находилась в общественных местах. Думала, что мне неприятно и я чувствую себя не в своей тарелке, но мне было довольно комфортно даже в автобусах. Мама пожала плечами, увидев мой уверенный взгляд. Только им я могла ее убеждать. Она скинула с себя фартук и тут же улетела одеваться. А я продолжила завтракать. Через пол часа я уже вышла из дома. Как только открылась дверца подъезда, на меня тут же дыхнуло осенней свежестью и холодом. Уши мгновенно замерзли. Шапки, как и шарфы, я одевала только при тридцати градусах и, как ни странно, не страдала всякими простудами и гриппами. На остановке было мало народу. Когда я остановилась, меня оглядели некоторые люди. Посмотрели, как на потенциального конкурента, который может занять свободное место в маршрутке. Они думали, что я не вижу их взглядов. Но даже если я не видела, я чувствовала. Остановился первый автобус. Из него хлынули школьники с портфелями и жители офисов спешащие по делам. Меня буквально втиснули в двери, стоявшие сзади. Оказавшись внутри, я сразу оценила обстановку. Народу много, свободных мест не было. Будет давка. Какой-то горилообразный дяденька наступил мне на ногу, и меня отшвырнуло к окну. Мужчина взглянул на меня извиняющимся взглядом, и было видно по его лицу, что он удивлен. Я не произнесла единого звука. Ни пискнула от боли, ни возмущалась. Впереди меня стояла красивая девушка, и я откровенно разглядывала ее всю дорогу до школы. Она была ниже меня, но, похоже, ровесница. С длинными каштановыми волосами, завивавшимися на концах, с большими темными глазами. В ушах у нее были наушники и ее взгляд был рассеянным. Она не видела, что я смотрела на нее. У нее явно не было проблем с друзьями. Интересно, а меня можно было отнести к разряду симпатичных девушек? Подходя к зеркалу, я часто разглядывала себя. Но не любовалась, мне было интересно. От этого я выглядела забавно. Смотрела с серьезным выражением лица на свое отражение, словно видела его впервые, в то время, как нормальные девочки улыбались и делали губки бантиком. Хотя, конечно, я не была нормальной. Я не знала, считать ли себя красавицей или нет. Мнения о моей внешности я не слышала. Но читая в журналах, отмечала, что у меня довольно не плохая внешность. У меня были темно – русые волосы. Что-то среднее между брюнеткой и блондинкой. И серые глаза, точнее не совсем. У зрачка, они были зелеными, а потом становились темно – серого цвета. Очень редко они меняли цвет. Становились почти зелеными, а серая полоска, как кромка огибала радужку. Они были хамелеонами, как у мамы. Автобус тряхануло, земля ушла из под ног. Я чуть не упала на какую-то старушку. Она сердито взглянула на меня, очевидно, ожидая извинений. А я смотрела на нее большими от испуга глазами и…молчала. В этот момент открылись двери, и я снова вырвалась на воздух. До школы было не далеко. Уже чрез пару минут я открывала ее двери. Перемены и уроки для меня были одним и тем же. Везде тихо. Поэтому было сложно узнать, опоздала я или нет. Но по очереди возле раздевалки было не сложно догадаться, что не опоздала. Я встала в самом конце, стараясь сливаться со стеной, чтобы оказаться совсем невидимой. Единственное чего я не любила в общественных местах – это очередей. И не из-за траты времени. В очередях люди часто задавали мне какие-то вопросы или что-то говорили. А я тупо пялилась на них, не открывая рта. Тогда чаще всего меня принимали за больную. И как назло сзади мне постучали пальцем по спине. Естественно я тут же обернулась, не игнорировать же. Позади стоял какой-то старшеклассник. Увидев мое к нему внимание, парень тут же что-то сказал. Я нахмурила брови. Что мне оставалось делать? Он расценил это, как будто я не поняла вопроса. Тогда он повторил его медленнее, сопровождая речь руками. По жестам я поняла, что ему нужно поменяться со мной местами. Я кивнула и встала сзади него. Мальчишка обернулся и, посмотрев на меня, удивленно изогнул бровь. Он разглядывал меня две секунды потом покачал головой и ушел. Я так и осталась стоять. Вероятно, я его не так поняла. Через мгновение до меня дошло. Ну конечно, он попросил меня посторожить его место потому, что ему надо было уйти, а не поменяться с ним местами! Вот я дура! Уже же сто раз попадала в такую ситуацию и все не могла запомнить. Ладно, не виновата же я, что не слышу. И похоже не вижу, он же показывал руками. Как неудобно! Наконец подошла моя очередь. Я покорно отдала куртку. Моего номера не спрашивали, вахтеры его знали. Здесь приложили много усилий, чтобы я спокойно училась, а я даже не могу поблагодарить их. Передо мной открылась дверь класса. Уже не заглядывая, я увидела лица своих одноклассников. Учителя еще не было, значит звонка тоже. Я осторожно прошла, буквально по стеночке. И почему мне сегодня хотелось, словно раствориться в воздухе? Стать невидимкой? На меня кинули пару взглядов и большим вниманием не удостоили. Я была этому рада. Обычно меня садили за первую парту, чтобы было лучше видно доску. Я кинула на нее свою сумку и села. Перед лицом пролетел самолетик, кто-то сбоку упал со стула, точнее его столкнули. Одно слово – одноклассники. Наш класс не отличался примерным поведением. С нами мучились многие учителя. Наш класс славился не только своим поведением. Можно сказать, я была основной причиной, почему нас так часто обсуждали. Я не слышала этого, но прекрасно чувствовала. Все эти взгляды…Учителей…Одноклассников… Я была что-то вроде циркового работника. В столовой на меня многие таращились, словно я была зрелищем, каким-то чудом. В первый год был страшный ажиотаж. На меня тыкали пальцем. Мне что-то говорили, махали руками перед лицом, словно я и слепая. Задавали какие-то вопросы и усмехались, что я молчала. Ни один из них ни разу не видел глухого человека. Да, новенькой быть тяжело. А глухой новенькой – почти невыносимо. Но я, слава богу, уже давно пережила этот период. Зашел учитель. Сразу перестали мелькать и летать бумажные самолетики. Все успокоились. Учитель сел на противоположный от меня стол и внимательно на меня взглянул. Он что, удивлен, что я в школе? Надеялся, что не приду? Какая глупость! У меня уже начинается паранойя. Учителя всегда смотрели на меня с излишним интересом. Пора бы уже привыкнуть. Он раскрыл рот и начал что-то говорить. Я следила внимательно за каждым его движением. У него было что-то с ногой. Он стоял ровно, но левым ботинком притоптывал, словно отбивал какой-то ритм. Нервничал? Может что-то случилось в семье? Интересно. Любопытно. У него двухдневная щетина. Не успел побриться? Мало времени утром? Может, это все как-то связанно с семьей? Но тут учитель отвернулся и начал писать на доске для меня. Я перевела свой взгляд и стала покорно переписывать все в тетрадь. Учитель снова открыл рот и заговорил, попутно сопровождая это записями на доске. И так до конца урока… Через два часа я пошла в столовую. Еще на пол пути к ней я почувствовала запах картошки и еще чего-то. В животе заурчало. Слышал ли это еще кто-нибудь? Интересно, а слышат ли люди, когда у тебя в животе урчит или булькает? Я получила свою порцию у разноса и села за свой столик. Всегда пустой столик. Он стоял у окна. Мне это очень нравилось. Я любила есть и смотреть в окно. На улице всегда происходило довольно много интересного. Я уплетала картошку и наблюдала за машиной застрявшей в снегу, превратившемся в слякоть. Она буксовала и взад и вперед. Это была серебристая тайотка, но уже довольно измазанная в грязи. Вероятно, эта грязь была из снега, которую выбрасывали застрявшие колеса. И зачем было так упираться? Давить газ изо всех сил и тратить бензин, хотя можно было просто расчистить снег под машиной лопатой. Почему хозяин тайоты не делал этого? У него не было лопаты? Он ленился выходить из машины? Слишком уперт, что готов был буксовать, пока не протрет асфальт? Внезапно какой-то холодок пробежал по позвоночнику. Спина сама изогнулась и по ней пробежала странная дрожь. Тут же поспешили мурашки. Ощущение, что за моей спиной кто-то стоял и в упор на меня смотрел, осенило мою голову. Но мне нельзя было оборачиваться. Вместо этого мне захотелось пригнуться. И сейчас же!!! Я, не задумываясь, припала к столу, постаравшись, что бы это выглядело, будто я устала. В этот же момент над моей головой что-то пролетело. Что-то блестящее, металлического цвета. Пролетев, это упало на пол в метре от меня. Ложка. Теперь можно было обернуться. Мне хотелось посмотреть на лицо этого человека. Я тут же последовала своему желанию. На меня было устремлены взгляды всех соседних столиков. Неимоверное удивление читалось на их лицах. Ложки с едой зависли в воздухе на пол пути к ртам. Они смотрели на меня. Что их так удивило? Но тут до меня самой дошло, что я только что сделала. Я почувствовала, что в меня хотели кинуть ложку, и не пригнись я, попали бы прямо в спину. Я предугадала за секунду, как это произошло. За столиком напротив меня немного лохматая девчушка ожила. Она закрыла рот, но ее глаза продолжали также сверлить меня. Она открыла рот и сказала. Сказала громко. Я решила это по тому, как напряглись ее жилы на шее. Очевидно, она сказала это всем присутствующим здесь. Она произнесла это медленно и отчетливо, что я прочитала по губам: Она слышит! Не было сомнений, это про меня. Конечно, что им оставалось думать на мою реакцию. То, что я увернулась, хотя не видела, означало только одно. Что я слышала. Но это было не так. Я сама не знала, как объяснить то, что произошло. Интуиция? Третий глаз? Меня продолжали буравить взгляды, очевидно ожидая, что сейчас я встану и скажу: Да, я не глухая! Все эти десять лет я притворялась! Но чуда не было. Я не вставала и не говорила. Молчала. Неужели я тоже надеялась, как они? Прозвенел звонок. Это заставило всех подняться и разойтись по классам. Я вышла из столовой последняя, не хотела излишнего внимания. Но теперь я могла точно сказать, что будет. Меня будут донимать расспросами, пытаться разговорить, не веря в мою глухоту. Как глупо с их стороны. Неужели не понятно, что рожденный ползать летать не будет. Что рожденный глухим, не будет слышать. Что-то больно стянуло грудь. Я всегда болезненно воспринимала свою беспомощность. Так было и после каждой операции, когда я просыпалась и снова ничего не слышала. Слезы, грусть, депрессии… Я устала. Пора расти. К шестнадцати годам уже хватит верить в волшебство. Чертов светильник! Дуратская лампочка! Я злилась. И почему-то на себя. Чертова ложка, которую в меня запустили! Сумасшедший день, еще эта лампа… Я не выдержала и, осторожно приоткрыв дверь, выбралась наружу из своего убежища. Уже десять минут я стояла в женском туалет, лампочка которого светила мне прямо в глаза. Мне нужно было спрятаться, хотя бы на эту перемену. Уже после столовой я вошла в класс и заметила, как на меня смотрели одноклассники. Но самое страшное, как смотрели учителя. Я совсем забыла, что они тоже обедают. Значит, они тоже видели. Неужели они тоже думают, что я притворялась? Мне было неуютно весь урок. Я чувствовала, пронизывающие взгляды на своей спине, которые заставляли тело холодеть. Мне казалось, что я снова новенькая, а это самое страшное, что могло произойти. Скорей всего в будущем времени я пойду к врачу, проверять слух. И не по своей инициативе… Как только прозвенел звонок, я вылетела из класса, стараясь не обращать внимание на происходящее вокруг. Мне нужно было спрятаться. Я не выдержу этих вопросов и разговоров! Я не переживу очередные проверки! Мне нужно время. Немного времени, чтобы отойти. Я снова осторожно огляделась, проведя рукой по двери в боеготовности номер один, чтобы снова залезть в свое убежище. Хоть бы начался урок, хоть бы я не прогадала! Мне было все равно опоздаю я или прогуляю его. Наоборот, сейчас мне жутко хотелось, чтобы уроки шли без перемен, хотя бы до завтра. А сегодня вечером я приду домой, поговорю с мамой, и она мне объяснит, что произошло. Обязательно объяснит, ведь если она не знает, то кто еще? Вроде народу нет. Путь чист. Как это глупо с моей стороны пятиться по стене, только чтобы меня не заметили другие. Но вроде никого не было. Перемена. Глубокий вздох. Сердце начинает биться спокойней, не пытаясь проломить грудную клетку. Все хорошо, все хорошо… Я вышла из-за поворота и мои колени сами подогнулись. Ученики. Множество учеников сновали по коридору. Я не угадала, все еще была перемена. На полусогнутых ногах я, подобно ракообразной утке, попятилась к туалету. Что я там говорила о лампочке? Ах да, замечательная лампа! Я так хочу быть поближе к ней! Что-то твердое уперлось в мою спину. Стена? Если бы! Сквозь толстый свитер я почувствовала чью-то ладонь. Хоть бы ничего страшного, хоть бы не о столовой… Я развернулась и увидела нашего классного руководителя. Он был серьезен и осторожен. Мне не потребовалось и секунды, чтобы понять, чем он так встревожен. Он поправил очки и что-то сказал. Я уставилась на него тупым взглядом. Хочет разговорить меня? Удачи! Учитель серьезно на меня посмотрел и снова повторил, только медленней. К сожалению, от скорости его речи у меня слуха не прибавилось. Я сморщила лоб и, скрестив руки на груди, облокотилась на стену. И долго он будет пытаться разговаривать со мной? Но с каждым словом, классный руководитель терял терпение. Он злился. И если внешне это было не особо заметно, но можно было увидеть, как часто вздымалась его грудь. Его сердце отбивало сердитый ритм. Мое билось с ним в такт, только от страха. Его ноздри трепетали, раздуваясь как у змеи. Учитель глуп, раз не мог увидеть, что я действительно не слышу. Но тут он, не выдержав, схватил меня за плечо и повел куда-то по коридору. Грубый мужлан! Разве можно так поступать с девочкой?! Я вцепилась в его руку, и очень скоро он одернул ее. На его запястье были фиолетово-синие следы от моих ногтей. Я нахально взглянула ему в глаза. Ну что, что ты будешь делать? Мужчина тоже остановился и, кажется, перестал дышать. Ему нужно было успокоиться. Он недолгое время смотрел куда-то в сторону, затем жестом указал мне идти за ним. Что ж, при нормальном обращении, приказ придется выполнять. И куда меня поведут? К директору или сразу к врачу? Мне почему-то казалось, что я словно больная. Меня пытались вести к врачу из-за поведения в столовой! Что-то я не замечала, чтобы других детей водили так же. Хотя, скорее это я была другой. Учитель постучал в дверь. В дверь директора. Я спокойно стояла за его спиной, ожидая вердикта. Идти к врачу – как на расстрел. Так же «приятно». Затем мы вошли в маленький кабинет. Я сразу немного прикрыла глаза. Свет в этой комнате был ярче, чем в других. И не понятно, почему это было. То ли из-за светлых тонов этого кабинета, то ли из-за отсутствия штор. Пухлолицая директриса, за небольшим письменным столиком, пространство которого в основном занимала рамка с каким-то плешивым мужчиной, рукой показала мне на диван. И сделала такое приветливое выражение лица, что мне сразу захотелось попить или открыть форточку. От страха уже набегал жар. Я на ватных ногах присела на самый краешек кожаного дивана и внимательно следила за разговором учителя и директора. Он что-то объяснял ей, изредка взмахивая руками, очевидно, на самых интересных моментах. Я без труда догадалась, что речь шла о моей глухоте, о отсутствие которой, упорно втирал классный руководитель. Но директор безразлично кивала головой, как китайский болванчик. Неужели учителю не было видно, что ей совершенно не интересно, и она не верит ни единому слову? Почему он не замечал это безразличие, с которым она пожимала плечами? Классный руководитель пытался ей что-то доказать, но у него это, похоже, выходило неубедительно потому, что директриса отрицательно махала головой и еле заметно закатывала глаза. Наконец увидев, что ему не верят, да и не очень слушают, учитель начал кричать. Его рот широко открывался, а руки стучали по столешнице в порыве ярости. Директор, втянув голову в плечи, наконец, выслушала его и обратила свое внимание на меня. Она долго вглядывалась, а потом что-то сказала. Я никак не отреагировала. Да и как мне нужно было реагировать? Я не слышала и это понятно! Директриса устало взглянула на уже порядком покрасневшего мужчину, и уверенно помотала головой. Классный руководитель проиграл! Но, похоже, не до конца. В момент, когда я начала праздновать победу, она достала из стола листик и быстро черканула на нем. В эту же секунду мои ноги стали ватными и я снова сползла на краешек дивана. Направление. Директриса выписала направление к нашему школьному врачу. Учитель схватил бумажку и с довольным видом повернулся ко мне. Я не слышала, но чувствовала, как мысленно он говорил: Доигралась, девочка! Ладно, к врачу так к врачу. Выбора все равно нет. Пусть убедится, что я все еще глухая. Мужчина вышел за дверь, и я последовала за ним под пристальным взглядом директрисы. Классный руководитель уверенно шел по коридору, словно сделал какое-то открытие. А я покорно плелась за ним, как подопытный кролик, на котором проверяют это открытие. Какая чушь! Я хочу домой. Оказавшись в другом крыле школы, учитель повел меня к мед кабинету. Без стука он уперся в дверь плечом. Толкнул ее и тут же сморщился. Дверь не открылась. Тогда он постучал, но с явным намерением вышибить дверь через две секунды. Снова ничего. Никакой жизни в мед кабинете не было. Где же врачи? Классный руководитель яростно посмотрел на меня, словно я была виновата в их исчезновении, и пошел к вахте. Там он долгое время разговаривал с техничкой и снова вернулся к кабинету. Мужчина устало посмотрел на дверь и махнул рукой. Врачей не было! Отлично! Я сделала самое грустное выражение лица, но мне хотелось танцевать. Проверки не будет! Я еще какое-то время смотрела вслед уходящему учителю, затем уверенно направилась к раздевалке. Мне хотелось уйти с последних двух уроков, и я не видела причин себя останавливать. У вас была когда-нибудь такая ситуация, что вы стоите на остановке, а недалеко от вас так же ждет автобуса молодой человек приятной наружности? Вы смотрите на него, он кидает на вас заинтересованные взгляды… Нет причин, чтобы не подойти и познакомиться. Можно просто улыбнутся, обменяться номерами телефонов и иметь в будущем хорошего друга. Вот и у меня сейчас была такая же ситуация. Рядом со мной стоял, что уж мельчить, красивый парень. Высокий, статный, с блестящими светлыми волосами, широким подбородком и карими глазами. Самое интересное, что он так же смотрел на меня, как и я на него. Поворачивал голову, разглядывал меня, а когда встречался с мной глазами, смущенно отводил взгляд. Не буду скрывать, мне было приятно, но о большем и речи не шло. Даже если он подойдет со мной познакомиться, я буду молчать, не отвечая взаимностью на знакомство. Он подумает, что он мне не приятен и отойдет. И это в лучшем случае… В худшем, он поймет, что я глухая и ему самому станет неприятно. По крайней мере я так думаю. Я так часто сталкивалась с реакцией людей на себя, что мне иногда казалось, будто люди тоже боятся оглохнуть. Они перестают ко мне подходить, словно я могу заразить их глухотой. Не странно ли, правда? Я сама часто задавалась вопросом, почему они так себя ведут? Мне кажется, люди подсознательно боятся людей, которые отличаются от основной массы. Считают, что они думают по-другому, едят, спят. Что они могут быть опасны. Глупо за это винить людей, ведь все это у них проносится в голове на подсознательном уровне, когда они видят человека в инвалидной коляске, слепого или глухого. Но это мое мнение. Есть, конечно, люди, которые так не считают, но они еще хуже. Они начинают жалеть. Пытаются помочь, всячески указывая на то, что ты беспомощный… Подъехал автобус. Как раз, который мне нужен. Я залезла в него и устроилась у окна. Сквозь грязное стекло я видела, как стоял этот мальчишка и смотрел на меня. Ему нужен был другой маршрут. Я улыбнулась. Он это заметил и смутился. Автобус дернулся и поехал. Я снова улыбнулась незнакомому парню, все равно мы больше никогда не пересечемся. Я приехала домой и засела за книжки. Не за те, которые мне задали на уроках, а за те, которые мне самой хотелось почитать. Я очень любила перечитывать детские сказки, которых в детстве мне никто не читал. Может поэтому, они так нравились мне в этом возрасте. Самая моя любимая книжка про Алису, попавшую в страну чудес. Интересная история про то, как маленькая девочка ухитрилась попасть в волшебный мир. Иногда мне хотелось быть, как она. Взять исчезнуть и оказаться где-нибудь в другом месте. Где бы меня понимали, и где бы понимала я. Вечером вернулась мама. Она быстро приготовила ужин и села за телевизор. Все было спокойно и обыденно, по-домашнему. Но вдруг мама вскочила с дивана и подлетела к телефону. Приложив его к уху, она с серьезным видом разговаривала с кем-то, ходя кругами по комнате. Мне тоже стало интересно, и я последовала за мамой. Наверно, смотрелось смешно со стороны, как я ходила кругами за ней хвостиком. Вскоре мама положила трубку и развернулась ко мне. Она выглядела обеспокоенной, и эта напряженность перешла ко мне. Я почувствовала, как сморщился мой лоб и сузились глаза. Мама медленно подошла к доске и написала: Звонили из школы. Я кивнула. Не сложно было догадаться. Они сомневаются в - рука мамы дрогнула, когда она это писала и остановилась, ей потребовался глоток воздуха, чтобы дописать предложение – твоей глухоте. Я снова кивнула. Она думала, что для меня это секрет? Мама взглянула на меня и снова написала: Учителя недовольны инцидентом в столовой. Что произошло? Я криво ухмыльнулась. Ну не учителя, а учитель. А потом взяла у мамы мел и написала ей ответ: Кода я сидела в столовой, у меня что-то щелкнуло в голове, и я инстинктивно пригнулась. В следующую секунду у меня над головой пролетела ложка. Так получилось, что я почувствовала, когда в меня начали кидать ее. Со стороны это выглядело так, будто я услышала и пригнулась. Мама нахмурила брови. Было видно, что ей тоже в это верилось с трудом. Как так? – написала она – Ты можешь объяснить это? Я вздрогнула. Мама была тоже озадачена и не могла мне сказать, что случилось. Она не понимала так же, как и я. Я выхватила у нее мел и быстро нацарапала на доске: Я не знаю! Я боюсь! Мама, скажи пожалуйста, что ты можешь это объяснить. Что этому есть разумное объяснение! Мама взглянула на меня и опустила глаза. В задумчивости она потерла подбородок, но не написала ответ. До меня дошла истина всего происходящего. Если мама не могла дать объяснение произошедшему, то больше никто не даст. Она не могла понять, как это произошло. Она не верила, что у меня могла сработать такая интуиция. Да и я не особо верила. До сих пор происходящее для меня казалось сном, как в тумане. Мне сказали, что завтра приезжает проверяющая комиссия – было написано на доске, когда я снова подняла глаза. Эта комиссия приезжала раз в год, что бы проверять, как идут дела в школе. Обычно она состояла из трех человек, которые весь день ходили по классам и сидели на их уроках. Меня в этот день всегда просили оставаться дома. Глухому человеку не место среди нормальных детей. Так считала комиссия. Директриса моей школы делала все, что бы о моей учебе в этой школе и вообще о моем существовании не узнал ни один член из этой комиссии. Моего имени не было в журнале, мои тетради запирали на вахте. Не было никаких подтверждений, что я училась в этой школе. Не было доказательств, что здесь учится глухой ребенок. А значит, комиссия не придиралась, я могла вести такой образ учебы дальше. Хорошо, что эта комиссия приезжает завтра. У меня будет свободный день. Я смогу посветить его чему угодно. Может, за это время и инцидент со столовой хоть немножко забудется… Ты идешь в школу – внезапно написала мама на доске, когда я подумала, что разговор уже закончен. Мои коленки дрогнули. Сердце тяжело ухнуло и, упав, забилось где-то в пятке. Этого не может быть. Это ошибка. Я взяла мел и написала корявым от волнения подчерком: Это же шутка? Как они могут погнать меня в школу?! Мама убито пожала плечами. Директриса сказала, что бы завтра ты была на уроках. Они все сомневаются в твоей глухоте и считают, что ты готова для комиссии. По спине пробежала змейка страха. Точнее безотчетного ужаса. Они заставляют меня присутствовать при комиссии – это же приговор! Неужели они хотят сплавить меня из школы подобным образом? Только из-за своей злости, они готовы уничтожить человека. Я буду стоять на коленях перед классным руководителем, перед всем классом, лишь бы он не заставил меня уходить из этой школы. Уходить туда, где живут такие же, как я. Комиссия увидит, что я не слышу, и переведут меня в интернат. Как я буду там жить? Вдалеке от дома, совсем одна, рядом с другими, которые тоже чего-то лишены. Я не смогу смотреть на них и понимать, что я ничем не отличаюсь. Беспомощность, страх, одиночество… Я не пойду! – тут же написала я – Я останусь дома, прогуляю, сделаю вид, что заболела… Я не пойду!!! В порыве гнева я сломала мел. Мама грустно подняла на меня глаза. Я знала, что она сделает все, что бы я не попала в интернат для детей инвалидов. Я видела, что она так же переживала. Дорогая, ты должна, либо учителя сами исключат тебя, а от этого шумихи будет еще больше. Они больше не могут скрывать тебя, войди в их положение. Иди в школу и не волнуйся. Я что-нибудь придумаю. Главное, будь как обычно, только особо не высовывайся. Старайся быть незаметной. Незаметной? Куда еще незаметней?! Осталось только превратиться в невидимку! Она что не понимает, что на карту поставлена моя дальнейшая судьба? Что они все делают?! Я начала трястись. Похоже на истерику. Щеки в момент стали влажными. Мать я уже вдела, как сквозь толстое стекло. Кулаки сами сжались, да так сильно, что хрустнули кости пальцев. Я не поеду в интернат. Я останусь дома. Я привяжу себя к двери, прикую к батарее, но я никуда не поеду! Мама обняла меня и осторожно погладила по спине. Она понимала, как мне плохо. Она знала, что одна я просто не выживу. Я или повешусь или сбегу оттуда уже на второй день. Я аккуратно вырвалась из ее объятий и посмотрела ей в глаза. Пусть она знает, что я не смогу жить в интернате. Хотя одновременно я знала, что мама сделает все, что бы мне было хорошо. Конечно, в первую очередь она постарается, чтобы я осталась в школе, но мы обе знали, что это невозможно. Потом она попытается перевести меня в другую школу, но у нее это вряд ли получится. Она будет выворачиваться наизнанку, чтобы я не плакала и была поближе к дому. Сделает все, что будет в ее силах. Мне стало стыдно. Я взглянула маме в глаза и увидела в них скрытое отчаянье. Сколько горя и слез я принесла ей своими проблемами. Жалость и совесть скручивали все внутри, что начало тошнить. Ну, нет, хватит! Я поеду в этот интернат, будь он неладен! Я буду улыбаться, показывая, что мне хорошо, но пускай мама живет спокойно. Сколько можно ее крутить вокруг себя? Она не виновата, что я не слышу, и вообще не нанималась мне в служанки. Я выдержу. Назло и директрисе, и классному руководителю. Я не буду показывать слабость. Я докажу, что могу жить даже в интернате. Хватит пытаться сливаться с нормальными. Нужно знать свое место в жизни и воспринимать его достойно. Все-таки ко всему новому я относилась хорошо. Мне нравились изменения. Может, мне там даже понравится? Я быстро поднялась и уверенно пошла в комнату. Завтра я пойду в школу и сделаю все, как нужно, а потом я сделаю все, что мне скажут. Нужно было ложиться спать. А перед этим собрать вещи…