Молодость уходит в двадцать пять, Чтобы после зрелости вернуться. Лет, так, через тридцать обернуться В то, что невозможно не принять. Бьет энтузиазм в грудной клети, Судорожно сердце сокращая, Крови по артериям вращая В поисках широкого пути. Вся наивность юности – вперед! – К поискам земного мирозданья, К расшифровке тайны подсознанья, К свежим ветрам преобразованья, К ветхим дзен-буддистским заклинаньям, К антируссофильским злопыханьям, К радости газет дерьмочерпанья… Сердце матерится и поет! Старость возвращает в то, что так Ярко промелькнуло и исчезло, В суету семейную залезло, Где угомонилось кое-как. Но, когда прозрение пришло, Оказалось, жизнь не бесконечна, Что прошло, увы, небезупречно: Счастье не всегда пятиконечно, Даже если очень быстротечно. В общем, жизнь – толченое стекло: Мало что на нем произросло Из того, что было иль было: Сквозь него не видно ничего. Что же остается перед сном? Вспомнить день прошедший. От рассвета. Графская горящая карета. В жестких пальцах – трупик сигареты. Глупые вопросы без ответа. А в потемках дамского клозета – Чей-то труп в блестящих эполетах… И опять – По коням, эскадрон! И приподнимается боец, И бессильно мочится в постели… Старость уходила еле-еле, Молодость шептала – Не жилец.