Добирались мы разным транспортом: автобусом, речным трамвайчиком, трубопроводом и жидким стульчиком. Первым делом нас встретили, проводили и рассадили. Рассадившись, мы облокотились и стали ждать. Дождавшись, стали есть и запивать. Потом – выпивать и заедать. Один сказал, что французы коньяк заедают кусочком шоколада, на который кладут кружочек лимона и еще какую-то гадость. Другой, прожевав печенюшку, сказал, что французы пьют только «Наполеон» и закусывают кошками. Третий сказал, что лягушками. В общем, эти трое подрались. Когда нас разняли, мы попросили одного закусить по-французски: за неимением шоколада всучили кусок сахара, посыпанный кофейным напитком «Утро», за неимением лимона – веточку укропа, а за неимением какой-то гадости – другую гадость. Он глотнул стакан, сунул в рот руку с закуской и, захрустев кистью, отвернулся и надолго замолчал. Тут вошел фотограф и спросил, – кто снимается? Снимались все. Когда он наставил фоторужье на стол, одна девочка душераздирающе закричала: «Уберите эту гадость!!!». Все оглянулись на закусившего, но тот уже позировал. Девочка, не дождавшись уборщика, сама сорвала бутылку со стола и сунула под стол. «Зачем? Лучше поверните этикеткой к фотографу», - предложил один. «А вдруг снимки попадут в ФСБ или к моей маме?» - объяснила девочка. Все содрогнулись. Вспышка окатила комнату. - Кар. – Сказало фоторужье. Все расслабились. «А что дальше…» - заскучали все, гоняя бутылку под столом. «А теперь, - пожалела бутылку ведущая, - наши гости почитают нам свои стихи». Население посмотрело на нас с надеждой и разразилось овацией. «Ик», - сказал закусивший и, обхватив стойку, пополз к микрофону. «Я п-прочтю вм ст… нст… наст… - закусивший напрягся и вывалил. - Нострадалиса». Зал потеплел. Но тут, хлопая крылышками парт и раздвигая одеревеневший воздух, влетел кацо. Присценившись и бережно сняв фотографа с микрофона, он посадил того в зал. Затем задрал голову. Свою. Крючок бороды подцепил тучку золотую, и она покатилась по галстуку. Кацо открыл рот, и борода легла на кадык. - !!!!!!!! – зарычал он и, оглядев зал, продолжил, - !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Рев проломил гостевые трибуны и прокатился по руинам. Они, щетинясь арматурой, заполоскались трехцветными стягами. Население раскачивалось в такт реву, и он плыл над планетой, над автобусами и трубопроводами, над верблюдами и радиоволнами, над обмороками и глаголами, над музыкальными «БТРами» и кудрявыми березками, над мясной радугой и житницами Родины. Сверху, ласково колыхая бородой, улыбался бог. Но потом, приглядевшись, я увидел нити, тянущиеся к его пальцам, и понял – Карабас Барабас. Сев в позу саксаула и зажав уши трехмерным пространством, я подумал: «Если девочку посадить под стул, а бутылку поставить на ее место, то эта картина войдет в избранные произведения Бетховена».