Вокруг – планеты лопаются, словно альвеолы… О, по примеру их живёт и наша, по примеру Их, словно мыльным пузырём, всему враждебным, полым – Я окружаю нас незримым глазу монгольфьером, Я опоясываю нас замедленным пространством, Я создаю вокруг себя замедленное время, Чтоб защитить себя от омертвелого шаманства, Чтоб всех спасти, скорее – быть спасённым всеми теми, Кто жил, как раб, сгорел, как бог (взорвав с собой всё в мире), И дождь висит над птицами, как в гардеробе буден, И ты мне говоришь остаться здесь, что шар наш – Вырий, Но я – пузырь взрезаю и мы снова – просто люди. И у тебя нет пулемёта, и твоя обида Мне не страшна. Соскабливая с времени нагары, Спешу смотреть, как вокруг нас всплывают Атлантиды, Я окружаю нас большим хрустальным самоваром, Я окольцовываю нас ускоренным пространством, Я создаю вокруг себя ускоренное время, И наблюдаю, как Земли надломлено убранство, Как до размера человека – человечье племя Сжимается, и я смотрю из окон батискафа, Как мимо нас проносятся циклоны и циклопы, И время то уходит влево, то – гарцует справа, И – исчезает мир, и вот уже мы – как из гроба – Глядим, как дождь тоскующий над твердью оголённой Ковчег меланхолично топит, как дне лежит он, Пять тысяч лет лежит могилой братской, в жизнь влюблённой, И по воде пять тысяч лет круги – над ним, забытым. И ветер вместо света, снегопады вместо радуг, И через миг я ничего вокруг уже не вижу, И тьма в иллюминаторе, как будто так и надо, Как будто умер – мир. А может – я, с тобою иже… Но, вероятно – вместе. Мир и я. Черно повсюду. Раз так, я не смогу уже вернуться в своё лето, Да и не хочется. Я разбиваю, как посуду, Мой самовар, мой монгольфьер, в который мы одеты.